– Великолепно, дорогая, ни одного изъяна, – сказала Роза. – Но не пора ли тебе домой?
– Я хочу закончить, – ни секунды не колеблясь, отозвалась Катерина. – Да ведь когда будет пора, кирия Евгения меня позовет.
– Мне-то уже хватит, глаза совсем устали, но за компанию еще посижу. Вот Саул придет, тогда закончу.
Кирия Морено уже вышила бледно-розовой ниткой имя на кюлотах, аккуратно сложила их и убрала в шкатулку, а затем перевязала ее ленточкой. Теперь им там лежать до самой свадьбы.
После этого она взялась за работу, которой занималась для собственного удовольствия. Это была вышивка – готовая и в то же время незаконченная, бесконечная работа, которую можно было доделывать всю жизнь: вышитое одеяло, что давно уже лежало на кровати, с аппликациями в виде птиц, фруктов, цветов и бабочек. Роза всегда находила, куда еще можно втиснуть маленькую гроздь винограда, веточку жасмина или, как сегодня, апельсинового цвета.
– Это мой маленький рай, – говорила она.
Для Розы Морено это одеяло, согревавшее по ночам их с мужем, имело огромное символическое значение.
– Даже если проживу еще тысячу лет, – говорила она, – все равно его не закончу. У этой работы есть только начало, а конца ей не будет.
Слова Розы отпечатались в памяти Катерины. С этих пор любовь и шитье для нее остались связанными навсегда.
За каких-нибудь несколько минут до того, как Саул пришел домой, Катерина сделала последний стежок и с гордостью выложила готовую работу на стол, а тоненькую иголку воткнула в мягкую внутреннюю сторону крышки.
– Прекрасно, Катерина, – проговорила Роза, откладывая свое рукоделие, чтобы полюбоваться на Катеринину вышивку. Она уже несколько недель смотрела, как девочка работает, – без сомнения, ничего лучше она еще не делала. – Давай поищем какую-нибудь салфетку, завернуть.
Когда вышивка была завернута, Катерине настало время идти домой. Запах фаршированных овощей, гемисты, которую готовила Евгения, доносился сюда из соседнего дома и говорил о том, что ужин почти готов.
Спор по поводу будущего близнецов так и не утих и продолжался за столом.
– Вон Исаак уже ушел из школы, и ничего! – ныла София.
– А нам почему нельзя? – подхватила Мария.
Евгения спокойно резала помидоры в салат. Ее близнецы никогда не любили школу, и она знала, что они частенько прогуливают уроки. Двойняшки явно не видели большого смысла в образовании, им хотелось поскорее вырваться в большой мир и наслаждаться свободой.
– Исаак – другое дело. Он войдет в семейное предприятие. Будет подмастерьем, – спокойно ответила мать.
Три девочки за столом ждали ужина. Мария в волнении крошила ломоть хлеба на маленькие кусочки. София, которая всегда высказывалась за обеих, не отступала.
– А мы почему не можем быть подмастерьями?
– Можете. Можно попытаться найти места учениц у ткачих. Или я сама вас буду учить.
– Но мы не хотим делать то, что делаешь ты.
Евгения знала не хуже самих близнецов, что у них слишком мало терпения, чтобы быть ткачихами или швеями. София раз сумела дошить образец, хотя и очень неуклюже, а у Марии гибкости пальцев не хватало даже на самые простые швы. И все же матери не хотелось, чтобы дочки шли в табачницы. Кто знает, куда такая жизнь их заведет.
Спор повторялся по кругу снова и снова. Катерина сидела молча. Съела то, что лежало перед ней на тарелке, и потихоньку отошла к кровати. Вынула из кармана завернутый в салфетку подарок и сунула под подушку.
Наутро, перед тем как идти в школу, Катерина положила свой подарок на табуретку возле ткацкого станка. Сегодня у Евгении были именины, и девочка знала, что, управившись со всеми делами по хозяйству, она сядет ткать.
Когда Евгения развернула сверток и носовой платок упал ей в ладонь, глаза у нее широко распахнулись от удивления. Что-то потрясло ее даже сильнее, чем вышитые с безукоризненным искусством ее собственное имя и лепестки розы, на которых видна была тень. Над великолепно вышитым цветком летела бабочка – с крыльями, с усиками. Точность деталей была поразительной. С платком в руке Евгения поспешила в соседний дом.
– Роза, – сказала она, приподнимая занавеску и входя в дом Морено, – ты это видела?
– Да, конечно. Она при мне вышивала.
– Не знаю, что и сказать…
– У этой девочки огромный дар. Я тоже, как и ты, глазам не поверила.
– Но как может десятилетняя девочка такое вышить?
– Не знаю. Даже Саул говорит, что никогда не видел ничего подобного. Я ей показала азы, но теперь она уже сама себе мастерица.
– Так, значит, это правда ее работа? Я было подумала, что ты ей помогала…
– Даже не прикасалась! Все ее рук дело, можешь мне поверить. Рядом с ее вышивками мои кажутся топорными.
– Вот бы моим близнецам хоть немного ее таланта…
Женщины посмеялись, поболтали еще немного, и Евгения засобиралась домой. Ей нужно было доткать ковер до конца месяца, а значит сегодня придется постараться как можно больше часов провести за станком.
– С днем ангела, Евгения, – сказала кирия Морено.
– Спасибо, – поблагодарила та и улыбнулась. – Заходи к нам вечером, чем-нибудь сладким угощу.
Она вернулась домой и все утро ткала, мечтая об обеспеченном будущем Катерины и одновременно тревожась о том, что это будущее уготовило ее упрямым двойняшкам.
Ее мечты прервал резкий стук в дверь. Это был почтальон. Теперь он появлялся в доме номер пять на улице Ирини сравнительно нечасто, поскольку Зения стала писать реже, однако, поздоровавшись, Евгения протянула руку, ожидая получить привычный маленький светлый конверт, подписанный знакомым тонким почерком.
Но на этот раз письмо оказалось отпечатано на пишущей машинке и на конверте стояло ее имя.
По виду письма было ясно, что государство рассылает тысячи таких – совершенно одинаковых, не считая собственно имени. В нем сухо сообщалось, что муж Евгении Микаэлис Караянидис (имя было вписано от руки в специально оставленном промежутке) пропал без вести пять лет назад и, хотя твердых доказательств нет, может считаться погибшим.
Вот уже много месяцев Евгения даже не вспоминала о муже, и теперь ей трудно было горевать. Она свое отгоревала давным-давно.
Когда девочки вернулись из школы, близнецы начали стряпать торт. Это было кособокое непонятное сооружение из толченого миндаля, меда и сахара, такое огромное, что всей улице хватило бы отпраздновать мамины именины.
Можно было сказать девочкам сейчас, но они так весело смеялись и болтали, замешивая тесто, что минута показалась Евгении неподходящей.
Потом, вечером, когда Морено уже ушли и большое блюдо, на котором лежало угощение, было выскоблено дочиста, Евгения сообщила девочкам печальную новость. Те встретили ее спокойно. Они совсем не помнили отца.
– Я знала, что он погиб, – сказала София.
– Откуда? – с вызовом спросила Мария.
– Просто знала. Давным-давно.
– Всегда-то ты все знаешь, – сказала Мария; ее раздражали пророчества сестры.
– Когда забываешь чье-то лицо и знаешь, что никогда больше его не увидишь, значит человек умер, неужели не понятно? Или все равно что умер.
– Да, но точно ты не знала. Неоткуда тебе было знать. И никто не знает, даже сейчас. Так и в письме написано.
Катерина подумала о своей матери, о том, что уже почти не помнит ее лица. Что же, выходит, она тоже умерла?
Близнецы еще немного поспорили, умер их отец или нет. Наконец Евгения не выдержала:
– Перестаньте, пожалуйста, девочки. Сейчас же! Спать пора.
Двойняшки с топотом ушли по лестнице наверх, а Катерина задержалась, чтобы пожелать Евгении спокойной ночи.
Катерина обняла ее и увидела, что платок, который она вышила, лежит у Евгении на коленях.
– Спасибо тебе, Катерина, – сказала та, расправляя платок, чтобы еще раз полюбоваться розой и бабочкой. – Ты, должно быть, очень много труда вложила в свой подарок, и получилось просто замечательно.
Катерина видела, что в глазах Евгении стоят слезы, и подумала, это из-за мужа. Она не знала, что делать.
– Времени ушло немало, – веселым голосом сказала она. – Тебе нравится кайма? А бабочка?
На самом деле комок застрял у Евгении в горле не из-за известия о муже. Это было уже в прошлом. Ее тронула безупречная вышивка и детская чистота исполнения. Где есть стремление к красоте и чутье, чтобы ее передать, там есть и надежда. За те пять лет, что прошли со времени бегства из Малой Азии, они пережили немало черных дней, но вот такие минуты, такие поступки даже эти дни делали светлыми. Красота и совершенство, созданные этими маленькими руками, растрогали Евгению настолько, что она не находила слов.
– Да, – с трудом выговорила она вполголоса. – Мне очень понравилась бабочка.
Глава 14
Глава 14
К тому времени как Катерине исполнилось тринадцать, ее необычайный талант к швейному делу расцвел, и страсть к нему захватила ее целиком. Она все больше и больше времени проводила у кирии Морено.
Теперь она вышивала салфетки для мягкой мебели, скатерти и наволочки с вставленными в них кружевами ручной работы. Кайму вывязывала крючком не толще ткацкой иглы. Раз в неделю Евгения складывала все это в сумку, шла в один из самых богатых районов города и разносила по домам на продажу. Работа была наивысшего качества и стоила гораздо больше того, что за нее платили, и все же домой Евгения всегда возвращалась с пустой сумкой и с полным кошельком. Талант Катерины был порукой тому, что голодными они не останутся.
В споре с близнецами Евгении пришлось уступить. Они уже начали работать на табачной фабрике на окраине города и были очень довольны своим новым распорядком дня. Работа была нелегкая, зато все время среди людей, и занимала она их с семи утра до четырех дня. Случались и премии, если управляющий был удовлетворен скоростью и качеством работы. София частенько получала в день выплаты жалованья лишнюю монету, хотя перебирала табак не лучше и не хуже других, и Мария заметила, как она кокетничает с мастером. Она решила, что оба эти явления, вероятно, связаны между собой, но ничего не сказала, посчитав за лучшее не связываться лишний раз с острой на язык сестренкой.
Без близнецов в доме номер пять на улице Ирини стало тихо. Евгения беспокоилась: как-то они там, так далеко от дома, и огорченно вспоминала, что у них за работа. Ну что ж, по крайней мере, она знала, что Катерина-то вряд ли пойдет по их стопам. Ее выдающийся талант выведет на другую дорогу.
– Евгения, – сказала однажды Роза, – Саул говорит, что, как только Катерина захочет уйти из школы, он готов взять ее на работу к себе. Элиас уже начал работать на прошлой неделе, и было бы хорошо, если бы еще кто-нибудь из молодых пришел в дело.
– Думаю, Роза, ждать недолго. Она этого хочет.
– Он хотел бы взглянуть, как она проявит свое мастерство в шитье дамского платья, – добавила кирия Морено. – Большие надежды на нее возлагает.
– Давай поговорим с ней об этом?
Вечером женщины поделились идеей с Катериной. Девочка пришла в восторг при мысли, что можно будет уйти из школы. Математика, которой она там научилась, была полезна: то и дело приходилось рассчитывать узоры, длину и количество стежков, но вот остальные предметы, вроде естествознания, истории и географии, всегда казались ей скучными. Она не понимала, какое отношение все это имеет к ее жизни.
На следующий день они втроем отправились в швейную мастерскую Морено на улице Филиппу, в пятнадцати минутах ходьбы от улицы Ирини. Кириос Морено встретил их в дверях.
– Добро пожаловать, дамы! – сказал он, приветственно взмахнув рукой.
Мастерская была похожа на школу: большие комнаты по краям коридора. В начале был демонстрационный зал, где выставлялись образцы тканей и манекены, облаченные в мужские костюмы различного стиля. В углу они увидели Исаака, увлеченного разговором с клиентом. Он показывал образцы тканей на просвет и помогал пожилому джентльмену выбрать подходящую.
В следующей комнате сделанные пером рисунки – фасоны женских платьев – были развешены на стенах, как в картинной галерее. Катерина ходила, рассматривала ряды рисунков и улыбалась. Все платья на иллюстрациях годились для примерки – так точно они повторяли очертания фигуры.
– Сюда приходят дамы, наши клиентки, чтобы посмотреть на наши фасоны и снять мерки, но часто им хочется чего-то более индивидуального. Поэтому в каждую вещь мы можем добавить какой-то уникальный штрих – вышивку бисером, кружева или особую форму воротника. Мы известны двумя особенностями, Катерина: качеством и вниманием к деталям. Они у нас всегда идеальны.
В этой комнате стоял одинокий, ярко освещенный манекен, и Катерина с Евгенией остановились возле него поглазеть. На нем было свадебное платье, такое ослепительное, что казалось почти неподобающим для простой смертной.
Платье было длинное, прямое, по моде того времени, из очень светлого кремового крепдешина. Лиф весь расшит мелким жемчугом – не больше дождевой капли, и такими же жемчужинами отделан край подола. На плечах слегка колыхалась газовая накидка, по которой тоже бежали тоненькие ручейки жемчуга – еще мельче. Все это походило на наряд феи; если бы не жемчужины, придававшие платью хоть какой-то вес, его унесло бы ветром. Невозможно было даже представить, какой же красоты должна быть невеста, достойная его надеть.
Кириос Морено заметил, с каким восхищением они смотрят.
– Нечто исключительное, не правда ли?
Ответ был ясен без слов.
– Три недели работы ушло только на то, чтобы пришить жемчужины, – с гордостью сказал Саул. – И каждая из них – точно на своем месте.
В ярком свете от ткани исходило опаловое сияние. Просто волшебное платье.
– Невеста придет за ним сегодня, – сказала кирия Морено. – Но на этом манекене часто выставляют свадебные платья, и иногда они бывают сделаны куда искуснее, чем это. Ты не поверишь, чего только богачи в нашем городе не придумывают для своих дочек!
– А мы стараемся помочь им воплотить свои фантазии в жизнь! – прибавил ее муж. – Вот для этого нам и нужны такие умелые руки, как у тебя.
– Но мне никогда не сшить такого платья! – воскликнула Катерина.
– Пока что нет. Но я тебе гарантирую: через несколько месяцев ты уже с легкостью будешь пришивать такие жемчужины! Идем, покажу остальное.
В следующей комнате стояли огромные столы для раскройки, и мужчины и женщины сидели за ними с ножницами в руках. Катерина заметила Элиаса с мерной лентой на шее. Кто-то показывал ему, как складывать ткань, прежде чем отрезать. Как и сама Катерина, он был здесь новичком-подмастерьем.
В другой комнате, рядом, люди сидели рядами на длинных скамьях, и перед каждым стояла сверкающая швейная машинка зингер. В громком стуке приводимых в движение педалью игл разговаривать стало невозможно. Все казались совершенно погруженными в работу, и только несколько человек подняли руку, приветствуя кириоса и кирию Морено. Здесь были люди всех возрастов – от девочек еще моложе Катерины до женщин лет, наверное, восьмидесяти с лишком, – и среди мужчин то же самое.
Предпоследняя комната называлась складом: там хранились пуговицы, нитки и тесьма для отделки – в сверкающих застекленных шкафчиках и деревянных сундуках, и на все были наклеены четко подписанные ярлыки, чтобы нужную вещь легко было найти. Катерина улыбнулась, вспомнив прекрасно организованный магазинчик лент кириоса Алатзаса, который она так любила.
В последней комнате обстановка была более непринужденная. Несколько десятков женщин работали, держа шитье на коленях. Они занимались той же окончательной отделкой, какую кирия Морено выполняла дома: пуговичные петли, вышивка бисером, окантовка и разнообразные сложные вышивки. Перед каждой был маленький столик, а рядом – деревянный ящичек, и в комнате стоял гул веселых разговоров, которые продолжались и тогда, когда вошел кириос Морено.
– Доброе утро, дамы, – сказал кириос Морено, перекрывая шум. – Позвольте представить вам мою добрую соседку кирию Караянидис и Катерину Сарафоглу, одну из восходящих звезд среди рукодельниц этого города.
Манеры у Саула Морено были безупречные, и после такого представления Катерине показалось, что она стала выше Белой башни.
– Доброе утро, – хором ответили швеи, не прерывая работы.
Катерина стала присматриваться к тому, что делают женщины. Если она еще немного наберется опыта в обработке пуговичных петель, то легко сможет занять место среди них.
Они вернулись в демонстрационный зал, и кириос Морено повернулся к Катерине:
– Ну так как, девушка, что скажешь? Хочешь поступить на работу в «Морено и сыновья»?
Ни секунды не раздумывая, Катерина кивнула.
С шутливой теплотой кириос Морено взял ее руку и крепко пожал.
– Я очень рад, – сказал он. – Когда сможешь приступить?
– С будущей недели можно?
– Тебя будет ждать место в отделочном цеху, – сказал он улыбаясь.
Он повернулся, чтобы их проводить, и тут они увидели знакомое лицо – Константиноса Комниноса. Он поздоровался официальным тоном.
– Доброе утро, – тихо сказала Евгения. – Как поживает кирия Комнинос?
– Хорошо, спасибо. Я приходил подобрать для нее новые ткани.
Евгения уже хотела спросить, почему же она сама не пришла посмотреть, но удержалась. Пять лет прошло с тех пор, как Ольга покинула улицу Ирини, но Евгения еще помнила, как редко та отваживалась выходить из дому.
– А это Катерина, помните ее?
– Нет, – резко сказал торговец. – Но ведь дети растут и меняются, верно?