Она выполнила порученное ей задание.
Х_рд медленно поползла обратно, к месту своего приземления и закопалась в искусственный снег, оставив только отверстие для дыхания. Ей нужно было пролежать здесь еще несколько часов, чтобы потом довольно шумно удалиться.
Прежде чем спрятать голову в снег, х__рд оглянулась и увидела, что подключенный ею ретранслятор уже задвигался. Он переступал по снегу, будто жук.
Александр поселился в контуре антенны.
СЕНАТОРПриятно было вернуться в залы сенатского Форума. Казалось, тут и воздух чище, и волны политики прозрачнее.
Но конечно, Сенат бушевал – особенно сейчас, в разгар экстренной сессии, посвященной войне. И все же бесчисленные мелочи повестки дня уравновешивали друг друга, и в итоге все ураганы утихали и становились подобными рокоту далекого океана. А для Нары Оксам самые шумные дебаты здесь, в Сенате, приносили облегчение после требований, царивших в военном совете, где любой кризис представал во всей своей беспощадности и при любом голосовании на карте стояла чья-то жизнь.
– Ты был прав, Найлз, – сказала она, когда они вместе возвращались с очередного заседания и шли к своим кабинетам. Оксам только что представила Сенату полный отчет о последних днях работы военного совета.
– Я знал, что они полюбят тебя, сенатор. К концу твоего доклада даже лакеи, и те слушали стоя.
– Я не об этом, Найлз, – возразила Оксам и отмахнулась от похвал. Однако – что верно, то верно, ее выступление восприняли хорошо. Капитан Зай постарался – и все выглядело блестяще. Нападение «Рыси» на риксский крейсер принесло Империи первую победу, стало подлинным даром для мучившейся в бесплодных потугах пропаганды. В межзвездной войне на подготовку контратаки могли уйти годы, а за это время запросто могли поколебаться моральные устои любого, даже самого сплоченного общества. Но Зай нанес риксам ответный удар всего через несколько дней после их атаки на Легис.
– Как бы то ни было, за это я должна поблагодарить моих спичрайтеров.
Найлз был готов с этим поспорить, но Оксам ему не дала.
– А говорила я о другом, – продолжала она – Помнишь, как ты предупреждал меня о том, чтобы я не растерялась в совете. Чтобы не забыла, зачем мы здесь. Ты был прав, когда предупредил меня об этом.
– Сенатор, мне ничего подобного и в голову не приходило. Нужно же мне было что-то сказать. Я твой консультант и за это деньги получаю.
Нара улыбнулась этом неуклюжему проявлению скромности со стороны ее главного консультанта. Сегодня ее все радовало. Она сыграла с Сенатом, словно с вышедшими на митинг жителями какой-нибудь улицы на Вастхолде. Все эмоции сенаторов были перед ней как на ладони, благодаря направлениям, начертанным составившим ее речь Найлзом. Ей удалось завладеть аудиторией довольно рано. Критический момент наступил, когда Нара почувствовала, что сенаторы почти единодушны в своем одобрении тактических планов военного совета, и с этого мгновения они откликались на ее слова, словно одновременно поворачивающая в воздухе стая птиц.
До сих пор ее сознание ощущало терпкий привкус власти над толпой, и Нара лелеяла это ощущение, ей нравилось, как оно сочетается с солнечным светом, лившимся в высокие окна по обе стороны большого коридора Форума. Но радость Нары политика была сущей чепухой в сравнении с радостью Нары женщины.
Лаурент Зай уцелел. Он снова ушел от смерти.
Конечно, о том, что его успех в бою спас целую планету, знала только горстка людей. Теперь казалось немыслимым, что военный совет был способен одобрить нечто столь чудовищное. Нара гадала: какие чувства по мере приближения часа геноцида испытывали двое живых советников, проголосовавших за план Императора.
Сенатору Наре Оксам казалось, что сама она вышла из кризиса, обладая в военном совете более значительным авторитетом. Она была первой, кто проголосовал против плана, поэтому ее голос теперь уступал только голосу Императора. В военном совете, который поначалу был единодушен, наметилась трещина. Живые против мертвых, сенатор Оксам против монарха. Пока Император еще ни разу не проигрывал при голосовании, но Оксам видела, как он уходит от собственных идей, стоит ей только против них возразить, с какой неохотой он высказывает предложения, которые большинство советников может забаллотировать.
Но большинство образовалось. Эти люди молчали и ждали момента, когда они смогут дружно выступить против любого геноцида в будущем.
Найлз, всегда казавшийся Наре телепатом, прервал ее раздумья.
– Но тебе нужен еще какой-то совет?
– Отрабатывай свое жалованье, Роджер.
Найлз дождался момента, когда они с Нарой переступили порог ее сенаторских владений. Зона ее офисов после того, как Оксам стала членом военного совета, почти вдвое увеличилась в размерах. Передвижные стены Форума заехали на чужие территории – так толстяк оттесняет других людей, проталкиваясь к лифту. Половина из десятка сотрудников, встретившихся Наре по пути к ее кабинету, оказались ей незнакомы.
Когда она вошли в личный кабинет Нары, Найлз проговорил:
– Само собой, ты связана столетним табу.
Нара нервно кивнула. Она уже объясняла Найлзу, почему не может обсуждать запасной план, принятый советом на тот случай, если Заю не повезет и он проиграет бой с риксами. О том, что был задействован закон столетнего табу, Оксам Найлзу сказала, и все же упоминание о запретной теме заставляло ее нервничать.
– Зато я ничем не связан, – продолжал Найлз. – И могу строить предположения и давать тебе советы. Давай так: я буду говорить, а ты ничего не подтверждай и не отрицай.
– А хорошая ли это идея, Роджер?
– В законе ничего не сказано о том, что ты не имеешь права меня слушать, сенатор.
Нара задумчиво кивнула.
– Во-первых, ты радуешься, Нара Оксам. Радуешься потому, что остался в живых твой любимый, и потому, что в войне наступил благоприятный поворот. Однако я догадываюсь, что, кроме того, ты радуешься из-за того, что чрезвычайный план Императора выполнять не пришлось. Наверняка у него был такой план – на случай гибели «Рыси».
Оксам уже была готова согласно кивнуть, но сдержалась. Какой бы степенью надежности ни обладали ее кабинеты, существовали такие методы ведения допросов, при которых можно выколотить из человека воспоминания о любом разговоре. Они с Найлзом играли в опасную игру с древним законом. У Нары хотя бы имелись сенаторские привилегии, а у Роджера Найлза их не было.
– Во-вторых, план Императора на случай чрезвычайных обстоятельств был настолько… необычен, что он решил скрыть его, прибегнув к закону столетнего табу.
Нара моргнула и поспешно отвела взгляд к окну. За окном сверкала столица во всем своем полдневном великолепии.
– В третьих, лично я верю в то, что Нара Оксам ни за что на свете не отдала бы свой голос за нечто уж слишком необычное.
Наре очень хотелось поблагодарить Роджера или хотя бы улыбнуться, но она сумела сохранить бесстрастное выражение лица.
– Все это означает, – продолжал развивать свою мысль Найлз, – что ты либо выиграла голосование, и Император жутко окрысился на тебя, либо ты голосование проиграла и в итоге заработала всего лишь сдержанное недовольство. Как бы то ни было, победа, одержанная Лаурентом Заем, сделала чрезвычайный план ненужным, и теперь Его воскрешенное величество выглядит чудовищем, что бы он там ни предлагал. А поблагодарить за разделение военного совета ему некого, кроме тебя. Ему же хотелось с кем-то разделить вину.
Оксам была изумлена: и как только Найлз все это угадал? Вероятно, следил за лицами других членов военного совета во время ее выступления в Сенате, а может быть, выследил признаки приготовлений к осуществлению плана Императора где-то среди колоссальных массивов данных, которые просматривал каждый день. Но, вероятно, Найлзу оказалось достаточно всего-навсего упоминания о законе столетнего табу, и все остальное он домыслил.
– Короче говоря, – продолжал он, – ты совершила самый страшный грех: одержала моральную победу над Императором.
Нара не выдержала.
– Моральную победу, Найлз? Вроде бы ты как-то раз сказал, что это словосочетание – не что иное, как оксюморон.
– Так и есть, сенатор. Уверен, ты способна понять, что в твоей победе есть несколько внутренних противоречий. К примеру, теперь у тебя стало намного больше авторитета, но зато и опасность тебе грозит более серьезная.
– А ты не драматизируешь, Найлз?
Он покачал головой.
– Все так ясно, что яснее не бывает, Нара. Если я прав, если я не лишился рассудка, то ты напрямую выступила против самого могущественного человека в центральных пределах миров, заселенных людьми.
Нара пожала плечами, снова надела маску равнодушия и перевела взгляд к окну. Планета спасена, ее любимый все еще жив. Все, чем стращал ее Найлз, не могло омрачить радостей этого светлого дня.
Нара пожала плечами, снова надела маску равнодушия и перевела взгляд к окну. Планета спасена, ее любимый все еще жив. Все, чем стращал ее Найлз, не могло омрачить радостей этого светлого дня.
Тем не менее Нару все-таки тревожил сам факт того, каким образом Найлзу удалось нарисовать всю эту картину. Уж нет ли у него шпионов в военном совете? Нара Оксам бросила взгляд на старика и заметила морщины у него на лбу, говорящие о том, что ее главный советник встревожен. И тут она поняла: все, что нужно было Найлзу для дедукции, он черпал от нее. Он читал ее чувства так же легко, как она читала чувства толпы. Понимание масс было политическим искусством, а понимание политиков – непременным качеством советников.
Найлз был эмпатом на службе у эмпата.
– Это ты называешь советом, Роджер? – произнесла она через некоторое время.
– Нет, сенатор. Советом я называю вот что: будь осторожна. Ходи помедленнее. Берегись ударов в спину. Предполагай (на всякий случай), что Император расставляет для тебя западню, что он только того и ждет, чтобы ты совершила ошибку. Не совершай ее.
– Не совершать ошибок. Отличный совет, советник.
– Это чертовски отличный совет, сенатор. Следующая ошибка может всем нам обойтись очень дорого.
Она вздохнула и кивнула.
Роджер Найлз наконец позволил себе сесть. Он тяжело опустился на один из стульев для посетителей.
– И еще кое-что, сенатор. Я должен извиниться.
Оксам широко раскрыла глаза.
– За что, ради всего святого?
Найлз с трудом сглотнул подступивший к горлу ком.
– За мои слова о том, что Заю лучше было бы погибнуть.
– А, вот ты о чем.
Нара задумалась. Нет, она ни на секунду не обиделась на Найлза за эти слова. Ими он предупредил ее о том, как это опасно: быть влюбленной в офицера, сражающегося на передовой линии фронта. Работа Найлза состояла в том, чтобы предупреждать ее об опасности, что он и сделал пару секунд назад.
– Роджер, – сказала Оксам, – я знаю, ты рад, что Лаурент остался в живых.
Найлз отвел взгляд.
– Конечно. Никто не пожелал бы любимому погибнуть на войне. Но если уж так, то это хотя бы окончательная смерть.
– Роджер? – непонимающе переспросила Оксам. Она никогда не видела такого выражения лица у своего главного консультанта.
– Я когда-нибудь рассказывал тебе о том, почему пошел в политику, сенатор?
Нара попыталась вспомнить, но представить Роджера Найлза отдельно от политики не смогла. Этот человек был политикой. Нара медленно покачала головой.
– Любовь всей моей жизни умерла, когда мне было двадцать лет, – выговорил Найлз, медленно произнося слово за словом. – Внезапное кровоизлияние. Она происходила из древнего вастхолдского аристократического рода, и все это случилось во времена, когда процветало наследственное Возвышение.
Оксам ошеломленно заморгала. Она и представить не могла, что Найлз настолько стар. До того как она стала имперским сенатором, Найлз утверждал, что большую часть времени проводит в анабиозе, что он живет только в месяцы, предшествующие выборам, и тем самым продлевает себе жизнь, дабы поучаствовать в возможно большем количестве политических баталий. Но Нара никогда не верила, что это так и есть.
Наследственное Возвышение? Да он не просто старый. Он древний.
– И когда Сара умерла, ее забрали, – сказал он. – Ее сделали одной из них. – Он посмотрел в окно, на залитый солнцем город. – Я радовался и славил Императора, – продолжал он негромко. – Я навестил ее в хосписе, и она пыталась попрощаться со мной. А я подумал, что все это просто ритуал. Решил, что она вернется. Мне казалось, что ближе нас с ней не было возлюбленных в истории человечества. Но она не вернулась. Через несколько месяцев я разыскал ее в «сером» анклаве, где она… жила.
– О, Роджер, – тихо вымолвила Нара. – Как это ужасно.
– Воистину ужасно. Они действительно «серые», эти города. Серые, как зарядивший на неделю дождь. Тогда Сара с трудом меня узнала. Глядя на меня, она прищурилась, словно бы что-то в моем лице ей было знакомо. Но она была готова говорить только о паре, поднимавшемся от ее чайничка. Стоило ей отвести глаза хотя бы на одно мгновение, и она забывала меня, а когда ее взгляд снова падал на меня, ей приходилось снова меня узнавать и запоминать. Я был для нее каплей воды, упавшей на реальность, я был менее настоящим, чем этот пар над чайником.
– Внутри нее никого не было, Нара. Симбиант – это обман. Смерть никого не щадит. Мертвые – потерянные люди.
– И как это закончилось, Роджер?
– Меня вежливо попросили уехать, и я уехал. Потом я вступил в местную партию секуляристов и похоронил себя в работе, предназначенной для того, чтобы похоронить мертвых.
– В политике, – расшифровала Нара. – Мы с тобой похожи, верно?
Старик-консультант согласно кивнул. Нара Оксам посвятила себя политической жизни, чтобы победить демонов, мучивших ее в детстве. Она превратила свое безумие в тонкость восприятия, ранимость – в эмпатию, страх перед толпами народа – в откровенную власть над ними. Роджер Найлз превратил свою ненависть в тактическую гениальность, безвозвратную потерю – в непреклонную целеустремленность.
В одержимости Найлз нисколько не уступал Императору, как теперь понимала Оксам. Просматривая тысячу новостных каналов в поисках любой возможности обрести преимущество над «серыми», Найлз осуществлял свою медленную месть бессмертному врагу.
– Да, мы с тобой одинаковы, сенатор, – сказал Найлз. – Мы больше любим живых, нежели почитаем мертвых. И я рад тому, что Лаурент Зай жив.
– Спасибо, Роджер.
– Но все же сделай доброе дело для всех нас и будь осторожна, сенатор, чтобы и ты была жива к возвращению капитана.
Нара Оксам спокойно улыбнулась. В словах Найлза она уловила свою новообретенную власть.
– Не волнуйся за меня, Роджер. Будут и еще моральные победы.
КАПИТАНКапитан Зай недовольно глянул на светящийся воздушный экран.
Командный отсек снова ожил, наполнился голосами и парящими в воздухе рунами синестезии, оживляемыми с помощью условных интерфейсных жестов. Хватало и обычной жестикуляции: кто-то в отчаянии разводил руками, кто-то указывал на что-то пальцем, кто-то потрясал кулаками.
Воздушный экран демонстрировал новую конфигурацию фрегата. После боя «Рысь» становилась совсем другим кораблем. Исчезли артиллерийские отсеки, палубы, заполненные дронами, пусковые отсеки и долгие ряды ожоговых коек. Снова появились каюты членов экипажа и зоны отдыха. Для передвижения тяжелых предметов вверх и вниз по кораблю были созданы длинные коридоры, в которых царила невесомость, появились громадные новые пустые участки, предназначенные для разрезания на куски поврежденных частей обшивки и переборок.
Зай покачал головой. Его корабль наполовину превратился в груду мусора.
То, что не было разрушено во время боя, доламывали ремонтные бригады. Это было так похоже на каннибализм, на кражу у Петра, дабы вернуть долг Павлу. Если бы «Рыси» пришлось встретиться с противником сейчас, она оказалась бы совершенно беззащитна. Но фрегат ушел далеко от риксского крейсера. Противник продолжал преследовать «Рысь», крейсер шел с максимальным возможным ускорением в шесть g, но для того, чтобы покрыть разницу в скоростях между кораблями, равнявшуюся трем тысячам километров в секунду, риксам потребовалось бы полдня, а за это время фрегат ушел бы вперед на семьдесят пять миллионов километров. После выравнивания векторов риксам потребовалось бы еще полдня для того, чтобы нагнать «Рысь».
И задолго до этого момента фрегат должен был уже восстановить свою маневренность.
Главный ядерный двигатель во время сражения не пострадал. Но он остался единственным на борту «Рыси» средством получения энергии. Генератор сингулярности – дополнительный источник энергии фрегата – находился в рабочем состоянии, но ему недоставало кожуха, снятого инженерной бригадой под командованием Фрика. Если бы генератор сейчас был включен, не хватило бы контрмассы, чтобы удержать на месте черную дыру. По всему фрегату собирали броневую сталь, чтобы соорудить новый кожух, но из-за этого приходилось жертвовать защитой огневых точек.
В общем, все оборонительные системы фрегата оставляли желать лучшего. Потеряв носовую часть, корабль лишился передней брони. Теперь для того, чтобы осуществлять защиту корабля в этой его части, пришлось устроить круглосуточное дежурство двух артиллерийских батарей, которые занимались тем, что выслеживали и расстреливали все метеориты, грозящие оголенному фрегату. «Стайники» повредили палубу, где хранились дроны, а рельс, предназначенный для их запуска, был сломан во время последней отчаянной попытки фрегата обрести ускорение, поэтому «Рысь» потеряла возможность выпускать большую флотилию оборонительных дронов. Но что самое худшее – корабль лишился энергопоглощающей оболочки. Она исчезла, разлетелась по космосу на миллионы километров.