– Вы должны быть там.
– Я должна быть во главе войска!
Жанне казалось, что, не увидев ее знамени впереди колонны, воины обязательно потеряют боевой дух. Дюнуа принялся утверждать, что одно понимание, что Дева в Орлеане, заставит армию пройти неблизкий путь ускоренным шагом. В общем-то, так и было.
После долгих уговоров девушка наконец согласилась. Де Ре дал от лица всех солдат торжественную клятву поспешить в Орлеан.
– Барон, обещайте еще, что солдаты не будут пить и не станут избегать мессы.
Жиль едва сдержал улыбку, в этом вся Жанна.
– Клянусь!
Тут девушка сообразила, что обоз, который предстояло переправлять, слишком мал, в Блуа собирали куда больше. И снова Дюнуа изворачивался как мог, не говорить же, что половину оставили в Блуа, чтобы не тащить сначала туда, а потом обратно! Удалось убедить, что остальное непременно переправят завтра и сразу в сам Орлеан. Хорошо, что девушка ничего не смыслила в географии, понимая карту, нетрудно сообразить, что переправить прямо в Орлеан с левого берега ничего нельзя. Но Жанне никто карту не показывал, Жиль предупредил, что сообразительная Дева может все понять и без объяснений.
– Барон, чего вы ждете?! Отправляйтесь обратно немедленно, возвращаться в Блуа, а потом еще идти правым берегом придется долго!
– Э нет! Сначала вы переправитесь, потом мы уйдем.
У Жанны упало сердце. Что это, предательство? Почему они категорически настаивают, чтобы она сама переправилась в Орлеан, а войско, не торопясь, отправилось обратно в Блуа?! Жиль, видно, понял, успокоил:
– Жанна, я тебя хоть раз обманывал? Мы доберемся в Орлеан быстро, надеюсь, по пути годоны не сумеют оказать нам серьезное сопротивление.
– Где по пути? – Девушка, кажется, начала что-то понимать.
– На правом берегу несколько мелких крепостей, оставлять которые в тылу опасно, придется чуть повоевать. А отсюда не торопимся уходить, чтобы внимание годонов из той же Турели было отвлечено на нас, а не приковано к вам. Как только вы будете в безопасности, армия отправится в обход быстрым шагом. Без обоза пойдет куда легче.
Жанна кивнула: не столь они бестолковы, как показалось, просто им известно куда больше, чем ей.
– Поспешите, барон.
– Послушай меня, ты помнишь мои знамена?
– Да, черные кресты на золотом фоне.
– Не прогляди, когда я стану нападать при подходе. Нам предстоит подходить со стороны основных фортов, наверняка будут бои.
Жанна только кивнула, кажется, она все-таки поняла хитрость капитанов, но промолчала.
В нескольких лодках разместились сама Жанна, капитаны Дюнуа, Ла Гир, Буссак, братья Жанны, ее паж и оруженосец, верные Бертран и Жан из Меца, а также несколько десятков воинов. На других лодках и баржах разместился обоз. Конечно, это было не все собранное для жителей Орлеана в Блуа, но на первое время вполне хватало. Долго ждали нужного ветра. Наконец, подгоняемые попутным ветром и крепкими выражениями Ла Гира, снова забывшего, что поминать в одной фразе Господа и черта не стоит, отчалили, чтобы, обогнув острова Бурдон и Верхний, причалить к другому берегу, возле деревни Шесси.
Годоны на удивление спокойно пропустили лодки, видно, их внимание действительно было приковано к стоявшей на левом берегу остальной части армии. Жанна поняла, насколько был прав де Ре, твердивший, что уйдет только тогда, когда Дева с обозом переправится.
Ночевали уже в нормальных условиях, Жанне пришлось снять доспехи, спать на кровати в латах нелепо. Зато какое блаженство она испытала, когда вытянулась в полный рост, ощущая под спиной не железяки, а мягкое ложе! Все познается в сравнении… Девушка настолько устала, что спала безо всяких сновидений. Но с рассветом Жанна была уже на ногах и сильно удивилась, узнав, что в город решено идти ближе к вечеру. Дюнуа выдержал требовательный взгляд черных глаз так же спокойно, как делал до этого, объяснил:
– Город бурлит только от слухов о приближении Девы, там может подняться просто восстание, люди готовы идти на годонов с голыми руками. Из Орлеана прибыла добрая сотня человек хотя бы посмотреть на Деву.
Жанна обрадовалась:
– Так это же хорошо, граф, значит, уже сегодня мы сможем атаковать проклятых годонов!
Ее глаза горели от возбуждения, но Дюнуа опустил девушку с небес на землю:
– Кроме призывов к атаке, военачальник должен еще отвечать за тех, кого зовет. Горожане, невыученные и плохо вооруженные, без опыта боевых действий, зря отдадут свои жизни, атаковав позиции годонов. До подхода армии этого делать нельзя.
Жанна вдруг осознала, насколько он прав! Сама давно ли научилась не просто махать мечом, а двигать им осмысленно? А латы, у многих ли орлеанцев они есть? Значит, на поле боя годоны будут просто расстреливать беззащитных людей. Стало даже стыдно, она сама может быть готовой отдать жизнь за спасение Орлеана, сложить свою голову ради служения Голосам, но как требовать этого от остальных, тех, чьи занятия далеки от войны и убийств? Простые горожане Орлеана, ткачи и гончары… кузнецы и повара… кожемяки и столяры… все они не должны стать жертвами войны. Кроме того, уже в Шесси собралась довольно внушительная толпа, что будет, если эта толпа средь бела дня двинется торжественным ходом в Орлеан? Их немедленно атакуют годоны, и спасти множество необдуманно пришедших поглазеть на Деву людей горстка воинов просто не сможет.
Скрепя сердце девушка согласилась подождать с выходом до вечера, когда идти будет безопасней. Чтобы толпа в Шесси не увеличивалась, в сам Орлеан был отправлен гонец с уведомлением о времени приезда Девы и приказом горожанам Орлеана не покидать. Помогло, количество дурней, бездумно бросившихся за пределы городских стен, не увеличивалось, правда, и не уменьшалось. Зато в Орлеане встреча была подготовлена на славу.
К Бургундским воротам города подошли 29 апреля, когда уже смеркалось. Впереди торжественной процессии шел Мюго со знаменем Девы в руках, рядом с Жанной ехал Дюнуа, сзади все остальные – ее братья, Ла Гир, без конца в сочных выражениях приветствовавший знакомых, капитаны, горожане, возвращавшиеся из Шесси… Вдоль главных улиц от самых Бургундских ворот стояла стража с факелами в руках, улицы запружены горожанами. Сначала все было стройно и красиво, но довольно быстро толпа горожан, прорвав цепь стражников, окружила Жанну, оттеснив от нее спутников. Люди что-то восторженно кричали, как и в Шиноне, и в Пуатье, стремились дотронуться хоть до ее коня, тянули руки…
Девушка улыбалась, тоже кричала что-то приветственное, пожимала руки и гладила по головкам протянутых ей детей. Она была рада и озабочена одновременно. Почему они так приветствуют ее, ведь она пока ничего не сделала? Постепенно пришло понимание, что люди приветствуют свою надежду, надежду на освобождение города, но главное, надежду на помощь Господа.
Жанна с трудом пробралась к дому казначея Жака Буше, где было решено разместить дорогую гостью. Не дождавшись ужина, девушка свалилась без сил и заснула. Она снова спала безо всяких сновидений, слишком много пришлось перенести за последние дни. А ведь это только начало, она еще не сталкивалась ни с одним вражеским солдатом, не слышала свиста стрел и взрыва снарядов, не уворачивалась от чужого тяжелого меча. И все же Жанна верила, что вынесет все, вынесет именно потому, что делает это не для себя самой, не для своего обогащения или освобождения своих владений, она вообще могла бы жить в Домреми, но отправилась в далекий путь, приведший ее в осажденный Орлеан, чтобы выполнить волю Голосов, волю Господа, повелевшего помочь Франции.
Девушка готова помогать, брать на себя ответственность, превозмогать боль и усталость, страх и отчаяние, но совсем не хотела воевать, видеть кровь и сама ее проливать. Последней мыслью проваливающейся в сон Жанны было, что от Толбота нет ответа на ее письмо.
Дело в том, что перед выходом из Блуа Жанна предприняла еще одну попытку усовестить годонов, теперь ее письмо было предназначено отдельно командующему осадой Орлеана Толботу. Примерно в тех же выражениях, что и в предыдущем послании, Дева требовала сдаться и уйти восвояси. Поэтому первым вопросом, заданным утром следующего дня, был: нет ли ответа от Толбота? Ответа не последовало, наоборот, годоны снова задержали ее герольда и обещали его сжечь, как помощника колдуньи.
Окажись рядом с Жанной Жиль де Ре, он понял бы, что сейчас последует, за возмущенное сопение ей не раз попадало от барона. Остальные этого не знали, потому не удивились, когда девушка вдруг потребовала свои латы и, облачившись, отправилась на мост, ведущий от крепостных ворот к форту Сент-Антуан. Солдаты у баррикады, сложенной на мосту за фортом со стороны Турели, почтительно посторонились, пропуская Деву. Почему-то никому не пришло в голову ее остановить, хотя многие подивились: куда это она собралась?
А Жанна собралась на переговоры с годонами. Может, они просто не верят, что перед ними посланница Господа? Нужно объяснить. Взобравшись на баррикаду, девушка принялась громко кричать, вызывая капитанов годонов, засевших в Турели.
А Жанна собралась на переговоры с годонами. Может, они просто не верят, что перед ними посланница Господа? Нужно объяснить. Взобравшись на баррикаду, девушка принялась громко кричать, вызывая капитанов годонов, засевших в Турели.
К капитану Вильяму Гласделю, командующему англичанами в Турели, примчался солдат от стены форта, выходящей на Орлеан, его вытаращенные глаза лучше всяких слов говорили, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Гласдель мысленно усмехнулся: неужели эти глупые французы решились атаковать прекрасно защищенную Турель? Пару дней назад они потоптались на левом берегу Луары и ушли, всего лишь доставив несколько неприятных часов капитану Турели. Но сообщение было забавней: со стороны Сент-Антуана на баррикаду выбралась та самая Дева, которую так ждали в Орлеане. Не просто выбралась, но и кричит, призывая кого-нибудь из капитанов!
Коротко бросив: «Не стрелять!» – Гласдель поспешил на крепостную стену сам. Интересно было посмотреть на дурочку, приславшую наивное письмо с угрозами. Неужели у французов дела столь плохи, что остается надеяться на блаженных крестьянок? Неудивительно, если вспомнить их глупейшее поражение в «день селедок». Да, дофин Карл, тебе не позавидуешь, оставаться тебе вовек буржским королем, если только и этого не лишат.
На баррикаде действительно стоял паж в начищенных до блеска белых латах. Но голосок, который принес с той стороны ветер, подсказал, что это все же девушка, причем очень молоденькая. Увидев Гласделя, она потребовала, чтобы годоны убирались домой с французской земли! А еще, чтобы немедленно вернули ее герольда, которого незаконно удерживают у себя. Сначала Гласделю стало смешно, эту соплячку можно было снять одной стрелой, несмотря на ее латное облачение, но потом он вдруг почувствовал, что тонкий нежный голосок способен управлять даже на расстоянии. Вспыхнула злость, закричал как можно грозней и громче:
– Убирайся к своим овцам, потаскуха арманьякская, пока мы и тебя не поймали и не сожгли как ведьму!
Окружающие поддержали своего капитана хохотом.
В первое мгновение Жанна почувствовала, что синее небо словно посерело, а камни моста уходят из-под ног. Ее, Деву, посланницу Господа, эти люди называют потаскухой и ведьмой?! Они не хотят не только понимать, но и слушать?! Живо вспомнились утверждения Жиля де Ре, что с врагом надо разговаривать на языке оружия, а не увещеваниями. Наверное, барон прав. Глаза застилали горькие слезы обиды на оскорбления.
Стараясь проглотить их, чтобы не прозвучали и в голосе, Жанна все же закричала в ответ:
– Вы лжете и все равно уйдете отсюда! Но ты, богохульник, этого уже не увидишь!
Потом годоны пытались понять, почему не выпустили ни единой стрелы в сторону девчонки? Ее же так легко было убить! Но ни у одного лучника рука не поднялась, оправдывались запретом самого капитана.
В форте Турель у англичан царило какое-то уныние, никто не принимал эту девчонку всерьез, и все же ее слова задели до глубины души. Почему? Пустая угроза крестьянки заставила Гласделя ворочаться с боку на бок полночи. А что, если… Нет, Господь просто не мог дать в помощь французам такого ребенка! Вот барон де Ре – другое дело, у того деньги, люди, опыт, а эта что такое? Одно недоразумение. Нет, дела у французов и правда плохи… Почему же тогда переживал сам Гласдель? Деву можно было называть кем угодно – шлюхой, потаскухой, коровницей, но суть от этого не менялась, ни у одного англичанина на это дитя не поднялась рука. К утру Гласдель решил, что просто пожалели ребенка, когда дело дойдет до настоящего боя, все будет иначе, девчонку убьют, даже не заметив.
Решить-то решил, а вот на душе легче не стало.
Шел третий день их пребывания в Орлеане, а армии, ведомой бароном де Ре, все не было. По городу поползли очень недобрые слухи. Чего только не говорили! Что маршал де Буссак сбежал, а остальное войско епископ распустил. Что французы были наголову разбиты, едва ступив на правый берег. Что войско сгубила измена.
Ла Гир мотал головой и утверждал, что Жиля де Ре так просто не возьмешь, а годонам они и сами могли надрать задницы по пути, потому и задерживаются. Наконец с крепостной стены увидели подходившее через долину Боса войско. Французская армия шла строевым шагом, едва ли этот шаг не печатая. Как бы ни были измотаны люди, они явно старались соблюсти порядок. Знамена с черными крестами на золотом фоне заметны издали. От радости у Жанны перехватило горло, казалось, что стоит армии вступить в город, как перепуганные годоны попросят пощады.
Позже в других крепостях так и будет, но тогда в Орлеане репутацию победительницы еще нужно было завоевать. Жанна выехала навстречу войску с Ла Гиром и полутысячей солдат. Подходившим отрядам предстояло пройти мимо фортов годонов, капитаны опасались нападения, но годоны не столь глупы, ввязываться в драку при опасности быть атакованными с двух сторон они не стали. Зато как же радовались приходу войска в Орлеане!
На первом же беглом совещании было решено дать измученным дорогой солдатам немного отдохнуть, хотя была опасность, что к англичанам тоже успеет подойти подкрепление. Это вел новые отряды старый знакомый орлеанцев Джон Фастольф. Что-то подсказывало Жанне, что ей говорят не все, но, сколько девушка ни приглядывалась, ничего понять не смогла.
А скрывать капитанам было что, Джон Фастольф не просто подводил подкрепление, он шел к единственному пока доступному для переправы с левого берега месту – форту Сен-Лу, неподалеку от которого переправлялась и сама Жанна. Пополнение Сен-Лу замыкало кольцо осады, пока в этой бастилии не слишком сильный гарнизон, мимо нее можно было проскальзывать, отвлекая годонов на другом направлении, попади туда Фастольф, он попросту отрезал Орлеан с востока. Жиль де Ре решил атаковать Сен-Лу с ходу, не давая своим отрядам отдыха, пока не подошел Фастольф. Единственным условием атаки была скорость, а вот ее-то усталым воинам и не хватило.
Жанну, чтобы не ввязалась в наступление, убедили прилечь отдохнуть. И горожан тоже беспокоить не стали. Это едва не сыграло роковую роль для отрядов, атаковавших Сен-Лу. Девушка проснулась от непонятного беспокойства, но никто ничего ответить не мог. Замерев, Жанна несколько мгновений прислушивалась сама к себе, а потом вдруг вскочила с криком:
– Там идет бой!
По ее распоряжению в городе зазвучал набат, и ополченцы стали выбегать из домов, бросая свои занятия. Сама девушка метнулась в сторону Сен-Лу, откуда действительно доносились звуки боя.
Отряды Жиля де Ре не сумели подойти достаточно быстро и тихо, были замечены заранее и встречены огнем. Первая атака захлебнулась. Не удалась и вторая, мало того, из самой бастилии годоны провели контратаку и обратили кое-какие отряды пехотинцев в бегство! Казалось, еще чуть, и повторится позорный «день селедок». И тут… От Орлеана на белой лошади несся всадник в белых латах с белым знаменем в руках!
– Вперед!
Кому она кричала? Тем, кто повернулся к врагу спиной и бежал прочь с поля боя?
Атаковать частокол бастилии на коне невозможно, девушка, не задумываясь, спешилась и, высоко подняв свой стяг, снова закричала:
– Вперед!
На какое-то мгновение замерли все, и французы, и годоны. Словно белый ангел спустился на поле боя, только ангел этот не стоял, а бросился к частоколу, размахивая знаменем. В нее летели стрелы и снаряды, но все мимо! Тонкий голосок, кажется, и не слышен в шуме боя, но знамя рванулось наверх, и солдаты, только что поспешно уносившие ноги от вражеских укреплений, повернули обратно. Французы словно обрели второе дыхание, бросившись за своей Девой на новый штурм.
А от Орлеана уже мчались на полном скаку и просто бежали ополченцы. В городе продолжал звучать набат. У Жанны мелькнула мысль: не оставили бы остальные позиции без присмотра… Но додумать не успела, потому что увидела нечто угрожающее для нынешнего положения. На помощь своим из западных фортов вокруг Орлеана через Орлеанский лес успел привести подкрепление Толбот, его отряды выходили из леса, намереваясь ударить вбок наступавшим отрядам французов. Это могло не только сорвать штурм Сен-Лу, но и превратить все сражение в беспорядочное избиение не успевших перестроиться орлеанцев.
Позже Жиль хвалил ее за сообразительность, спасшую многие жизни и саму атаку. Жанна действительно сообразила мгновенно:
– Ополченцам встать пиками к врагу, прикрыв наступление на Сен-Лу!
Распоряжение юного полководца выполнили быстро, вышедшие из леса отряды Толбота увидели перед собой ряд пик и мечей. А знамя Жанны уже развевалось над бывшей бастилией Сен-Лу. Толбот был опытным полководцем, он быстро осознал, что бастилию Сен-Лу ему уже не спасти, а губить солдат, ввязываясь в ненужный бой, смысла нет. Немного постояв, воины Толбота бесшумно исчезли в лесу.
Осознав это, Жанна закричала от восторга, сама не зная что. Но ее мало кто услышал, французы добивали сопротивлявшихся годонов.