ЧАСТЬ I Глава 1 1
Темный коридор бывшего Государственного банка замыкался огромной петлей, так что, пускаясь в путь от лестницы парадного корпуса, в одной из комнат которого абитуриенты подавали заявления и заполняли анкеты, можно было вернуться в исходную точку, правда, потеряв порядочно времени. Июльская жара смиренно дожидалась под колоннадой, словно банковские стены, привыкшие охранять активы государства, распознавали в ней нежелательного посетителя. Робкими просителями входили в вестибюль абитуриенты. Следуя по стрелкам, как в детской игре, когда бросают кость, они поднимались на второй этаж и, отстояв недолгую очередь, скрывались за дверью, украшенной самодельной надписью: "Приемная комиссия". Мимо вывески "Столовая для преподавателей", мимо двери "Отдела кадров", обитой черным коленкором, мимо узкой винтовой лестницы, ведущей в подвальную студенческую столовую, лежал путь к аудиториям, в это время замкнутым на ключ. Главный коридор, терявшийся вдали, освещали лампы дневного света, горящие в полнакала. Некоторые и вовсе не включили, так что островки тускловатого света то и дело перемежала тьма. Девушка, одетая в ситцевое платье с белым отложным воротничком, оглянулась, как будто набираясь храбрости. Листок с фотографией белел в ее пальцах. Держа его на виду, как пропуск, она вошла в коридор.
Теперь, когда она сдала документы (про себя, сама того не замечая, девушка говорила - не сдала, а приняли, как будто эта формулировка, сводящая почти на нет ее личное участие, придавала сделанному делу больше объективной весомости), здание бывшего Государственного банка выглядело чуточку гостеприимнее. Таблички с номерами аудиторий, доски объявлений у дверей деканатов - все напоминало финансовый техникум, оставленный в приволжском городе. Отсюда, из пустынного коридора, родной город представлялся далеким и безрадостным. Будущее же рисовалось близким праздником, который не могли омрачить вступительные экзамены. Этого испытания она не боялась. Красный диплом, несколько минут назад вложенный в именную папку с документами, был единственным в ее выпуске, а, кроме того, за спиной стояли заочные подготовительные курсы: ленинградские преподаватели оценивали ее знания высоко. Была и обнадеживающая примета, которой девушка придала несоразмерно важный смысл: там, в просторной комнате, где заполняли анкеты, пожилой мужчина, бегло просматривавший все документы, одобрительно покивал головой. Своей рукой, в правом верхнем углу анкеты, он поставил росчерк, похожий на размашистую букву.
Именно об этом Валя думала в тот миг, когда впереди, в темной глубине коридора, различила силуэт. Незнакомка стояла в темном промежутке. Свет дневных ламп, оказавшихся спереди и сзади, достигал ее неверным отблеском. В ее правой, слегка отведенной руке белела знакомая бумажка. Внимательно, как будто искала потерянное, девушка глядела себе под ноги, и венчик коротких вьющихся волос, окружавших склоненную голову, казался нежно подсвеченным. Валя хотела пройти мимо, но едва успела поравняться, как та, другая, обернулась. Короткие мысли побежали в Валиной голове, и, смешавшись, она поздоровалась. Незнакомка не торопилась ответить, и, совсем растерявшись, Валя опустила глаза.
Только теперь она заметила, что обе они стоят на самом краю люка, сложенного из мелких плиток. Плитки, вмонтированные в коридорный пол, были необычайно прочными - двойного стекла. Из-под них, из глубины нижнего этажа, казалось, пробивался свет, но едва заметный, мутный, почти неразличимый. Носком туфли Валя коснулась крайней плитки. "Это... насквозь?" - так и не дождавшись ответного приветствия, она решилась спросить. Незнакомка кивнула. "За-ачем?" - Валя протянула нараспев, силясь взять в толк. "Не знаю. - Простые слова незнакомка произносила так, словно это требовало усилий. - Но раньше был банк. Здесь, - она обвела рукой коридорные стены, - наверное, хранили золото, кирпичи золотых слитков, складывали, как в поленницы. А коридор оставляли темным. Эти люки - специально, чтобы видели только свои". - "Но там же, - Валя указала на ближайшую аудиторную дверь, - наверное, окна... - невольно она представила тяжелые золотые поленницы, - и с улицы яркий свет". - "Нет, - ответ был решительным, - в хранилищах окон нет, глухая кладка. Странно, прошло столько лет, и до сих пор целы, никто не разбил".
Незнакомка говорила странные вещи, особенно про эти хранилища, как будто за долгие годы, прошедшие от банковского прошлого, никто не удосужился пробить кирпичные стены. "Наверное, раньше было видно лучше", - Валя говорила о плитках. Она не поверила про окна, но не решилась возразить. "Это не грязь. Они специально мутные, чтобы снизу не разглядеть".
"Меня зовут Валя. - Приезжая девушка глядела доверчиво. - Я из Ульяновска". - "Отку-уда? А, впрочем, меня - Мария". - "Маша?" - "Ну, - незнакомка усмехнулась, - если тебе так легче, можно и Маша". - "Мне... - Валя постаралась не заметить усмешку. - Я могу и так, и так, как ты сама хочешь..." Девушка снова усмехнулась и не ответила.
"Ты на какой? - Валя взмахнула белой бумажкой. - Я - на "Финансы и кредит". Это - моя специальность, я и техникум - по этой. Там моя мама преподает, финансы отраслей, вот я и пошла, а папы у меня нет". Валя говорила торопливо, как будто спешила оправдаться. Оправдываться было не в чем, но эта усмешка не давала покоя. "А ты?" - она спросила снова, не решившись выбрать имя и назвать. Девушка кивнула, соглашаясь, словно она тоже закончила Ульяновский техникум, в котором преподавала и ее мать.
"Знаешь, - Валя обрадовалась, - а давай я буду звать тебя двойным именем - Маша-Мария, я читала, так иногда называют, за границей". - "Я тоже на "Финансы и кредит"". Счастливая мысль, пришедшая в голову, растопила лед. "Ты уже сдала документы?" - глядя на белую бумажку, Валя сообразила, что спрашивает заведомую глупость, и эта глупость что-то испортила. Темная волна прошла по лицу Марии. "Да", - в первый раз за все время она безоговорочно соглашалась, но это согласие было прощальным. Подняв взгляд от мутной стеклянной клетки, глушившей нижний свет, Мария сунула бумажку в карман и пошла быстрым шагом. Валя замерла в недоумении. Прежде, чем изгиб бесконечного коридора сделал ее невидимой, Валя заметила еще одну странность: Маша-Мария выбирала путь так, чтобы не наступать на стеклянные клетки люков, врезанных в деревянный пол.
Оставшиеся до экзаменов дни вместили много нового: Валя устраивалась в общежитии, знакомилась с абитуриентами, приехавшими из разных мест, искала междугородный телефон, чтобы дозвониться маме. Мама волновалась. В первый раз она отпустила дочь так далеко. Мамин голос казался слабым и далеким. Стараясь пересилить помехи, Валя кричала о том, что все замечательно.
Девочки в комнате попались хорошие, однако, прислушиваясь к их вечерним разговорам, Валя понимала: многие выбрали Финансово-экономический случайно, лишь бы остаться в Ленинграде. Их знания оставляли желать лучшего, и Валя отдавала себе отчет в том, что не все они выдержат конкурс, а значит, с некоторыми из них знакомство окажется коротким - неважным.
В их группе первой была математика, и, пролистав учебники накануне, Валя уснула с чистой совестью, потому что отлично помнила материал. Сквозь сон она слышала веселые голоса. В соседней комнате девочки устроили вечеринку. Заводилой была миловидная Наташка. Она вообще оказалась бывалой, приезжала из своей Самары в третий раз. Валю тоже приглашали в компанию, но она отказалась.
Утром собирались наскоро, подкрашивали помятые лица, пока Наташка не прикрикнула: "Нечего штукатуриться, не в оперу. Экзаменаторы крашеных не любят, особенно этот, Рафальсон". Сама-то Валя не красилась, не имела такой привычки, но про Рафальсона послушала и намотала на ус. "Прямо шиз какой-то, прошлый год прихожу - опять сидит, хоть бы заболел, что ли". Девочки кивали, понимая: этот лежал бревном на Наташкиной дороге.
На экзамен они явились слаженной стайкой и вмиг оттеснили ленинградцев, пришедших поодиночке. Машу-Марию Валя увидела сразу. Теперь, под ярким светом коридорных ламп эта девушка больше не казалась загадочной. Светлая шерстяная юбка и черная кофточка сидели на ней ловко. Валя удивилась, потому что у них носили иначе: темный низ, светлый верх. Аккуратный платок, повязанный вокруг шеи, смотрелся нарядно. Помедлив, Валя подошла. Маша-Мария узнала и поздоровалась первой: "Знаешь, мне понравилось, с именем. Ты хорошо придумала. Я тоже буду тебя - двойным, Валя-Валентина, помнишь, у Багрицкого, смерть пионерки?" Валя не успела засмеяться, потому что дверь открылась, и девушка-секретарь начала выкликать. Валя прислушивалась внимательно. Входя в аудиторию, она увидела краем глаза: откликаясь на фамилию Арго, Маша-Мария идет за нею следом.
Вытянув билет, Валя мгновенно обрадовалась: теорема о подобии треугольников - из простых. Логарифмическое неравенство, за ним - функция, остальное - вообще арифметика. Быстро исписав листочек, она приготовилась ждать. Маша-Мария сидела наискосок и писала старательно. Валя заметила: считая, она шевелит пальцами, как первоклассница.
Комиссия состояла из двух человек. Один, помоложе, похожий на заучившегося студента, ворошил бумажки, отмечал номера билетов, следил, чтобы не списывали. Другому, постарше, на месте не сиделось. Он расхаживал по аудитории, заглядывал в исписанные листки, иногда, на ходу поймав ошибку, тыкал в написанное острым, презрительным пальцем и отходил, не задерживаясь. На подготовку отводилось сорок минут - все это время он так и не присел. Наконец, сверившись с часами, произнес: "Ну-с?" - и огляделся. Голова, покрытая редким пухом, вращалась на неподвижных плечах. Круглые глаза смотрели цепко и внимательно. Больше всего он походил на сову, высматривающую мышь. Первой попалась Наташка. Она и пискнула по-мышиному, когда профессор, подхватив свободный стул, опустился рядом. Едва слышным, придушенным голосом Наташка бубнила теорему, но он слушал рассеянно, как будто думал о своем. Потом подтянул листок, пробежал глазами и, коротко вычеркнув две строки, обернулся к молодому: "Алексей Митрофанович, здесь четыре балла, отметьте там, у себя". Дрожа от радости, Наташка шла к столу. Заучившийся студент подал листок. От двери она обернулась и, поймав Валин взгляд, кивнула на профессора и покрутила пальцем у виска.
Далее последовали две тройки и четверка, и всякий раз, коротко чиркнув по написанному, профессор обращался к Алексею Митрофановичу и повторял свою фразу, меняя балл. Маша-Мария еще дописывала, когда, подхватив стул, Рафальсон сел рядом. "Не успела..." - Валя обмерла. В этот миг она и думать не думала о том, что эта ленинградская девочка на самом деле - ее конкурентка. Прислушиваясь к испуганному сердцу, Валя сложила пальцы крестиком - за Машу-Марию.
Маша-Мария начала ровным голосом. Профессор слушал невнимательно, Валя следила за его лицом. Время от времени он опускал веки, словно задремывал. Ровный голос доказывал теорему Пифагора. Выслушав, он подцепил листок и взялся за ручку. "Я могу и другим способом - через вектора", - Маша-Мария предложила тихо, ему под руку. Валя видела, он поднял бровь. Векторного доказательства в школьных учебниках не было. "Ну", - профессор кивнул. Маша-Мария чертила старательно, он следил за рукой. "А если вот так?" - потянув листок на себя, он написал что-то на свободном поле. "Нет",- она покачала головой и зачеркнула его строку. Совиные веки моргнули. "Вот здесь, - он пробежал глазами и выбрал пример, - если модуль - вот таким образом, - что станется с графиком?" Едва взглянув, Маша-Мария ответила: "Повернется зеркально, на этом отрезке", - и усмехнулась. Валя не поверила глазам: теряя совиный облик, он повернулся к Маше-Марии и ответил на ее усмешку: "Вы заканчивали математическую?", но она покачала головой: "Нет", - и дернула угол платка.
Валя разжала крестики. Теперь, когда ответ закончился, профессор должен был обернуться и объявить результат, но он поднялся сам и пошел к преподавательскому столу. Порывшись, профессор вытянул именной листок с фотографией и прочитал внимательно, как экзаменационный билет. Речь могла идти только о пятерке, и Валя обернулась к Маше-Марии, словно хотела поздравить первой, раньше, чем он выставит в ведомость. Валин взгляд замер. То, что она увидела, было странным. Опустив голову, как будто снова стояла над мутным люком, Маша-Мария сидела недвижно. Валя взглянула на профессора: внимательно прочитав листок, он обошел стол и, сев бок о бок с ассистентом, выдвинул ящик. На свет вышла какая-то бумага. Вытянув шею, Валя разглядела столбик фамилий - по левому краю. Ведя пальцем, профессор добежал до последней и, отложив, взял другой лист. То, что он искал, нашлось мгновенно. Палец замер, и, изумленно подняв бровь, профессор обратился к ассистенту: "Алексей Митрофанович, здесь - несомненная пятерка, отметьте там, у нас". Маша-Мария выходила из-за парты. Не поднимая глаз на профессора, она протянула руку к листку.
Валя отвечала следующей. Выслушав и не найдя в работе ошибок, Рафальсон выставил пятерку и, подхватив стул, подсел к новой девочке.
За дверью Валя огляделась. Маши-Марии не было. Прежде чем убрать свой листок в сумку, она развернула: его подпись была неразборчивой, похожей на кривой завиток.
Сочинение они писали в разных потоках, и, припоминая нужные цитаты из Горького, Валя чувствовала себя неуверенно, как будто письменный экзамен, проходящий в отсутствие той, к которой она стремилась, становился испытанием, превышающим силы. Результаты обещали вывесить на специальной доске. Дождавшись часа, Валя пробилась сквозь плотную стайку, окружившую список. Глаза выхватили фамилию, начинавшуюся с их общей буквы. Против "М. М. Арго" стояла пятерка, державшая ровную спину. Ее собственная оценка, выведенная чуточку выше, походила на стул, поставленный ногами вверх. "Нормально, нормально, - чей-то голос утешал себя и других, - на наш четверка катит, слава богу, не "Промышленный"". В общежитии Валя обратилась к бывалой Наташке, и та разъяснила: ""Промышленно-экономиче-ский" - белые люди. Мы, которые на "Финансы и кредит", - так себе, сберкассы, банки, хуже нас - одни бухгалтера". Восхищенно причмокнув, Наташка сообщила: самый шикарный - "Экономическая кибернетика", формально они на "Промышленном", но конкурс туда особый: "У-у! Одни отличники или по такому блату..." - "Вообще-то, я тоже на пятерки, в техникуме..." - Валя прикинула робко, но Наташка отрезала: "Дура ты симбирская!" - и занялась своими делами. Валя не ответила на грубость, но подумала: нет. Будь эта "Кибернетика", и вправду, самая-самая, стала бы Маша-Мария на "Финансы"...
После математики и сочинения народу заметно поубавилось. Девчонки говорили, заваливают на первых двух. История, вообще, последний страшный. Перед географией подбивают бабки, кого не отсеяли - считай, почти там. Заткнув ладонями уши, Валя твердила даты. С датами, вообще, легко запутаться. Этот недостаток она за собой знала. Хорошо, что здесь - "История СССР", правда, начиная от древлян и кривичей, вот бы эти кривичи удивились.
Валя не любила историю. Параграфы учебников, которые она читала в школе, с трудом удерживались в голове. Не то чтобы Валю подводила память, по крайней мере, ее хватало на отличные оценки. Однако история человечества, если взять целиком, представлялась Вале каким-то бескрайним морем, лишенным берегов. Время от времени на поверхность, как подводные лодки, всплывали отдельные страны - Греция, Рим, Византия. Через месяц-другой они ныряли обратно, чтобы больше не всплыть. Читая про римских императоров, Валя никак не могла соединить их с ушедшим временем греков, как будто греки, дождавшись, когда ученики про них ответят, умирали все как один - ложились под свои развалины, торчавшие из земли. Римляне, продержавшись целую четверть, исчезали в подвалах Колизея. На их место - отвоевав для себя век-другой - вступали византийцы. Их сил хватало на полчетверти. Однажды Валя спросила учительницу, и та объяснила: народы и страны похожи на людей, они рождаются, мужают и умирают. Потомкам они интересны лишь на том отрезке своей жизни, из которого можно извлечь что-то поучительное для всего человечества. Это поучительное, в особенности характерные заблуждения, и есть их вклад в грядущее.
Тогда, выслушав учительницу, Валя кивнула, но потом стала думать об истории как о чем-то ужасном и жестоком, похожем на палача из концлагеря. Она так и представляла себе: вот, все эти народы стоят на выметенной площади, а перед ними вышагивает эсэсовец с длинной тросточкой. Он идет и выбирает внимательно: тебя и тебя - на смерть. Этих мыслей, отдававших идеализмом в истории, Валя стеснялась и не рассказывала никому, даже маме. Однако позже, старательно заучивая даты, частенько путалась, попадая не в те времена, как будто сбившись на несколько веков, продлевала жизнь обреченным.
Географию она любила. Даты, и здесь всплывавшие время от времени, были случайными и безопасными: в таком-то веке открыли Америку, но она существовала и раньше, безо всяких открытий. В особенности Валя любила раскрашивать контурные карты: материки, океаны, горные хребты - каждому ландшафту свой цвет, похожий на настоящий. Изотермы и изобары порхали, как птицы, попавшие в клетку параллелей и меридианов.
Девочки оказались правы. На истории пылу поубавилось, да и члены комиссии, если сравнивать с прежними, выглядели хлипко: три неприглядные тетки, каких полным-полно в любом техникуме. Они суетливо перебирали бумажки, путались в фамилиях, каждого выслушивали всей троицей, и в этой бесконечно длящейся суете ничего не стоило, пристроившись на заднем ряду, пролистать пособие для поступающих, свериться с датами. На экзамене Валя и словом не перекинулась с Машей-Марией, однако, наблюдая со стороны, отметила: сидя напротив заполошных теток, Маша-Мария держалась спокойно. От прежней, робкой и скованной повадки, поразившей Валю на математике, теперь не осталось и следа. Маша-Мария рассказывала о русской науке первой четверти XIX века, и, невольно прислушиваясь к фамилиям, Валя дивилась ее начитанности. Учебникам такая обширность не снилась.