Счастье всё-таки, что передо мной сидела не древняя Королева Санхти Айигокхи, а всего лишь маленькая леди Шимора Тек. Но некоторый шанс рассыпаться пеплом под её яростным взглядом у меня всё равно был. К счастью, этому её в Суммони явно не учили, а на одном вдохновении, без знания техники выехать трудновато. Но она сделала, что могла; по крайней мере, воздух между нами ощутимо потеплел. В такой собачий холод совсем неплохо. До лета, что ли, её на крыше задержать? И доводить до белого каления примерно раз в полчаса?
— Ты же вчера именно это проделывала со спящим? — спросил я. — Открывала его Врата, изгоняла смерть? Отличная практика для начинающей. Очень удобно с этими сновидцами, заполонившими город: мы все им уже приснились, полдела считай сделано, можно сразу приступать к самому интересному. У тебя получилось? Или для успешного завершения дела тебе ещё надо было умереть его смертью, а я не дал?
— Естественно, у меня не получилось, — холодно сказала Айса. — Я в этом деле полная бездарность, не беспокойтесь, сэр Макс. Этот человек проснулся дома таким же смертным, как засыпал. И умрёт в свой срок. В смысле, скоро. Он очень болен. Я теперь чувствую такие вещи — не про всех, только про спящих, но их в Ехо в последнее время стало полно, никуда от них не скроешься. Рада бы ничего не знать о состоянии их здоровья, оно мне совершенно неинтересно. Но всё равно знаю, и это настолько невыносимо, что я не могу не пытаться помочь. А у меня не получается. Но я всё равно пытаюсь. Безуспешно. И тут ещё ты пристал — всё тебе расскажи. То есть, вам. Думаете, приятно в таком признаваться? Что я, по счастливой случайности оказавшись у истоков величайшего из тайных искусств, за несколько лет ничему толком не научилась и ничего не могу?!
Её глаза были полны слёз, но говорила она с яростной твёрдостью человека, обещавшего себе умереть, если разревётся. Теперь хочешь, не хочешь, терпи.
Впрочем, в итоге она всё равно разревелась. И конечно не умерла. Зато я изрядно растерялся. Девичьи слёзы сами по себе — дело житейское, к ним я давно привык. Однако от некоторых людей как-то не ожидаешь, что они станут плакать, ни при каких обстоятельствах. И не продумываешь заранее, как вести себя в этом случае. А зря.
— Ну слушай, — наконец сказал я. — Далась тебе эта кейифайская медицина. Человек не может иметь способности ко всему сразу. Я например тоже не знахарь. И не буду им никогда. И камру сварить мне гораздо труднее, чем из Щели между Мирами что-нибудь достать. И музыкантом, даже плохоньким, хоть убей не стану. И, кстати, из бабума никого не застрелю. Даже на расстоянии вытянутой руки промахнусь, проверено.
— Зачем тебе бабум, когда ты Смертным Шаром можешь кому угодно в лоб залепить? — сквозь слёзы спросила Айса.
Ладно, по крайней мере, снова перешла на «ты». Мало что так способствует установлению тёплых дружеских отношений, как признание в каких-нибудь слабостях, я не раз замечал.
— Могу, — согласился я. — Но заметь, мои Смертные Шары не убивают, а только подчиняют волю. Была бы ты на моём месте, уже небось рыдала бы: а-а-а, я ничтожество, никого не могу убить!
Айса улыбнулась сквозь слёзы.
— Ну вот зачем ты меня сейчас смешишь? — укоризненно спросила она.
— Просто у меня вздорный характер. Ненавижу, когда мне противоречат. Почему это вдруг ты плачешь, когда я тебя ещё даже мучить не начинал? А наоборот, старался быть милым и вежливым, в меру своих скромных сил. Так что придётся тебе веселиться вплоть до поступления команды реветь.
Она рассмеялась сквозь слёзы. Всё-таки в деле утешения рыдающих дев я достиг удивительного мастерства. Вот что значит регулярная практика.
— На самом деле, могу представить, как это невыносимо, — сказал я. — Ты же только-только ощутила вкус силы, поняла, в чём заключается твоё призвание, и тут — бабах! — дурацкий арест, дурацкая ссылка, ещё более дурацкий Уандук, где у тебя колдовать не получается. А потом этот грешный кейифай, весь такой из себя прекрасный и загадочный, позвал вас учиться делать людей бессмертными. От таких перспектив у кого угодно крышу снесёт. И вдруг выясняется, что у тебя, как назло, именно к этому делу вообще никакого призвания. И ты внезапно обнаруживаешь, что теперь хуже всех. И бродишь, как неприкаянная по чужому двору, потому что тебя даже в дом не пускают. Не в том ритме, видите ли, звучишь.
— Он тебе и это разболтал?
Я пожал плечами.
— Просто к слову пришлось. От меня-то он вообще на морском дне спрятаться был готов. Кстати, Иллайуни считает, ты просто слишком хороша, чтобы быть его ученицей. Могущественным людям очень трудно учиться у других.
— Но ты же как-то учился, — буркнула Айса.
— Так то я. Мне было гораздо проще. Когда я попал в Ехо, я вообще ничего не умел. С одной Безмолвной речью знаешь как мучился? Хуже, чем ты в Куманском Халифате. До сих пор, собственно, от неё быстро устаю. И такому беспомощному дураку в качестве учителя сразу целый сэр Джуффин Халли. При том, что на первых порах я бы наверное кому угодно в рот смотрел.
После этого сенсационного признания мне пришлось посмотреть в рот Айсе. Потому что она его натурально приоткрыла. Всегда был уверен, это просто выражение такое: «слушает, открыв рот», — обозначает крайнюю степень внимательной заинтересованности. Не каждый день увидишь его физическое воплощение, но мне повезло.
— Невозможно такое представить, — наконец сказала она.
— Конечно невозможно. Тем не менее, именно так и было. Просто я родился в другом Мире. И сперва видел Ехо во сне, как наши нынешние гости; просто всё это, как видишь, довольно далеко зашло.
— Ты что, решил не отпускать меня отсюда живой? — спросила Айса. — Такие тайны открываешь. Или просто выдумываешь на ходу?
— Может и выдумываю, — легко согласился я. — Чтобы тебя развлечь. Это ты сама решай. Но если всё-таки выберешь верить, что я говорю правду, постарайся не сообщать её журналистам из «Суеты Ехо». Понимаю, соблазн велик, но держи себя в руках. Мне же потом тебя из Приюта Безумных вызволять, если что. Абилат сегодня сказал, что бывает безумие без запаха. Наверняка все сразу решат, что это твой случай… Кстати насчёт Абилата. Хочешь, я вас познакомлю?
— Какой Абилат? Ты о Королевском Знахаре говоришь?
— Ну да, о ком же ещё. Я ему вчера сдуру перепел твою песню про суммонийских знахарей, которые якобы начинают обучение с того, что лечат во сне. Он, естественно, в жизни ни о чём подобном не слышал и теперь жаждет подробностей из первых рук. У Абилата, видишь ли, большие проблемы со сновидцами. Он как и ты знает, что среди них есть больные. И тоже мучается, что не может их вылечить. Только у тебя источник страданий — собственная беспомощность, а у него — призвание. Знахарское. Это, если ты не в курсе, полный конец обеда. Когда у тебя болят все чужие ноги, головы и животы. И ты не можешь пройти мимо даже если не умеешь помочь.
— Я в курсе, — неохотно сказала Айса.
— Абилат отличный. И если тебе кажется важным вылечить хотя бы одного сновидца — просто чтобы доказать себе, что ты это можешь — я бы посоветовал объединить с ним усилия. Уверен, вдвоём вы легко справитесь. А ты в придачу получишь хорошего друга. Лично я до сих пор сам себе завидую, что с ним знаком.
— Звучит заманчиво, — кисло согласилась Айса, даже не потрудившись сымитировать энтузиазм. — А сэр Абилат не очень обидится, если я познакомлюсь с ним не прямо сейчас, а попозже? Например, через несколько дней. Я… Ну, просто не в форме. Мне надо как-то собраться. Встряхнуться. Попробовать изменить настроение. Хватит того, что ты видел меня такой… размазнёй.
Ничего необычного в её словах не было. То есть, сказанное совершенно не противоречило тому образу Айсы, который успел сложиться у меня в голове. Но именно тогда я почувствовал, что она мне врёт. Та самая необъяснимая тяжесть во лбу, описать которую я не умею, но не ощущать уже не могу.
— Ладно, можно и через несколько дней, — сказал я. — А не хочешь, не знакомься с ним вовсе. Заставлять не буду.
И вдруг понял, как сильно устал — не то чтобы именно от Айсы, а как-то от всего сразу. Слишком поздно уснул, слишком рано подскочил, наверное в этом дело. Всё-таки в этом смысле я совсем никчемный колдун, совершенно не умею обходиться без сна. Разве только с бутылкой бальзама Кахара в кармане, да и то не особенно долго.
Стыд и позор.
Когда Айса сказала, что ей не хотелось бы объяснять долгое отсутствие на службе внезапным арестом и зверским допросом в подвалах Тайного Сыска, а иных уважительных причин она, пожалуй, не изобретёт, я не стал её отговаривать, а сразу предложил выбирать между молниеносной доставкой Тёмным Путём и моим амобилером. Сошлись на втором варианте; похоже, не так уж катастрофически она опаздывала. Но мне было всё равно.
Надо же — мне, и вдруг всё равно. Выглядит примерно так же подозрительно, как полная невозможность воспарить над мостовой.
Поэтому проводив Айсу, я тут же послал зов сэру Шурфу и спросил: «Слушай, а среди этих уандукских заклинаний, о которых ты вчера говорил, нет чего-нибудь вроде «отвяжись от меня немедленно»?»
«Странно, если бы его не было. На мой взгляд, это заклинание первой необходимости. А почему ты спрашиваешь?»
«Угадай с трёх раз».
«Хочешь сказать, ты только что от кого-то внезапно отвязался? И теперь не понимаешь, почему так поступил?»
«Не то чтобы совсем не понимаю. Но объяснение какое-то подозрительно простое: я устал. Можно подумать, это меня когда-нибудь останавливало».
«Есть очень простой способ проверить. Выпей бальзама Кахара. А ещё лучше, поспи пару часов, если обстоятельства позволяют. Если после этого у тебя так и не возникнет желания снова привязаться к неизвестному мне лицу, есть вероятность, что твои подозрения верны».
«И что тогда делать? — спросил я. — В смысле, как расколдовываться?»
«Да очень просто. Действуй, руководствуясь необходимостью, а не желанием. Уандукская магия, в сущности, довольно безобидная штука: она не лишает нас воли, а всего лишь изменяет наше отношение к происходящему. Поэтому работает только до тех пор, пока мы готовы идти на поводу у собственного настроения».
«Ничего себе! Похоже, её изобрели специально для того, чтобы околдовывать лично меня, — мрачно сказал я. — Руководствоваться желаниями и идти на поводу у настроения — именно так я и представляю себе нормальное течение жизни».
«Знаю, — согласился мой друг. — В этом смысле ты очень похож на настоящего чистокровного кейифайя. Даже удивительно — с чего бы? Тем не менее, брать себя в руки ты умеешь. А что не любишь — дело десятое. Считай, что сегодня просто не самый удачный день для любви».
«Шикарно издеваешься, — восхитился я. — По-моему, это какой-то новый уровень мастерства».
«Ну ты всё-таки учитывай, что я сейчас являюсь самым неприятным человеком в Соединённом Королевстве. По сложившейся традиции, это звание принадлежит Великому Магистру Ордена Семилистника, кого на это место ни посади. Долг велит мне хоть сколько-нибудь соответствовать занимаемой должности, только и всего».
«Ты замечательно соответствуешь, — заверил я его. — У тебя врождённый дар».
«Спасибо, — вежливо поблагодарил Шурф. И внезапно добавил: — Будь осторожен, пожалуйста. Я о тебе беспокоюсь».
«Ну, положим, это у тебя тоже врождённый дар», — сказал я.
На самом деле, просто растерялся. Вроде бы, особых поводов для беспокойства я ему пока не давал. В смысле, никаких душераздирающих подробностей не рассказывал — ни о том, что случилось в жёлтом доме с Нумминорихом, ни о мёртвом фрагменте Тёмной Стороны. Просто не успел.
«Нет, не врождённый, — неожиданно возразил Шурф. — Благоприобретённый. Причём задолго до знакомства с тобой, благодаря коллекционированию редких книг. Ты — как древняя рукопись, способная выдержать дюжину пожаров, без вреда для себя пролежать тысячу лет на морском дне, противостоять самым мощным разрушительным заклинаниям и при этом рассыпаться в прах, если прикоснёшься к ней, пребывая в неподходящем настроении. Или просто не той рукой. Со временем у всякого любителя сокровищ неизбежно развивается чутьё на такие вещи. Видишь и сразу понимаешь: за этой штукой глаз да глаз! Ещё бы я о тебе не беспокоился».
«Действительно шикарно издеваешься, — вздохнул я. — Слов нет, одна лютая зависть. Хочу тоже так уметь».
Но эту реплику мой друг пропустил мимо ушей.
«Исчезновение магии, о котором ты рассказал мне утром, неизбежно ставит под вопрос благополучие Сердца Мира — сказал он. — И, следовательно, всего Мира в целом. А это для тебя очень опасная область. О Мире ты беспокоишься, пожалуй, даже больше, чем я о тебе. Как будто его благополучие — целиком твоя ответственность. Впрочем, почему «как будто»? Ты действительно так… нет, хвала Магистрам, всё-таки не думаешь. Но ощущаешь. И это ощущение делает благополучие Мира твоей сверх-ценностью. А вступая в область своих свер-хценностей, мы все начинаем совершать ошибки. Это неизбежно. Чем больше груз ответственности, подлинной или мнимой, тем сильнее страх ошибиться, который, как известно, и является главной причиной всех наших ошибок. Поэтому я сейчас о тебе беспокоюсь. В данном случае моя тревога оправдана. И просьба быть осторожным тоже оправдана, хоть и бесполезна, это я вполне ясно понимаю».
«Нет, что ты, — удивлённо возразил я. — Совсем не бесполезна. Наоборот, спасибо, что напомнил — про сверх-ценность, страх и ошибки. По крайней мере, теперь я понимаю, почему никак не могу поверить в благополучное завершение этого дела. Хотя уже побывал на улице Мрачных Дверей и лично проверил: прекрасно там можно колдовать! А всё равно…»
«И к слову о колдовстве. Точнее говоря, об уандукской магии, жертвой которой ты то ли стал, то ли нет; на самом деле, это не так уж существенно. Важно другое: я имею основания подозревать, что юные леди и джентльмены, встречам с которыми ты посвятил вчерашний вечер и, судя по всему, некоторую часть сегодняшнего дня, тоже стали для тебя своего рода сверх-ценностью. Ты очарован ими, они тобой, плюс груз ответственности, замешанной на остатках давешнего чувства вины, плюс твоё обычное жадное любопытство к новым знакомствам — гремучая смесь. Поэтому имей в виду: с ними тебе тоже следует быть осторожным. Не потому, что они опасны, в этом я, при всём уважении, сомневаюсь. А только потому, что твои шансы ошибаться в этих людях пока достаточно высоки».
«И снова спасибо, — сказал я. — Что подтвердил некоторые мои подозрения — в основном, на собственный счёт».
«Вот теперь я начинаю по-настоящему о тебе беспокоиться. Как-то подозрительно легко ты со мной соглашаешься. Буквально с каждым словом, несмотря на то, что я говорю вполне разумные вещи. Что это с тобой?»
«Ну так просто устал. Не переживай, высплюсь как следует и снова начну огрызаться на каждый разумный аргумент. То-то заживём!»
Утешив его таким образом, я вопросительно посмотрел на бутылку с бодрящим бальзамом Кахара, а потом махнул на всё рукой и упал на ближайший диван, сказав себе: если что-то стрясётся, разбудят. А нет — мне же лучше. И гори всё огнём.
* * *— Я уже начала думать, что ты специально от меня прячешься, — сказала Меламори. — В смысле, как-нибудь так хитро спишь, чтобы я тебя не нашла.
— Зачем мне прятаться? — изумился я. И добавил: — То-то у тебя такой вид свирепый.
Не то чтобы это была правда. В полупрозрачном силуэте, мерцающем изнутри тёплым красным светом, не было ничего угрожающего. Просто я — выдающийся мастер изысканного комплимента. Даже во сне.
— Например, чтобы усложнить мне задачу, — предположила она. — Или просто чтобы выспаться по-человечески. Тоже вариант.
— Да ну, — отмахнулся я. — Сны-то мне всё равно всегда снятся. Какая разница…
— Что?!
В меня полетела целая охапка Смертных Шаров. Не настоящих, конечно. Просто такие весёлые огненные мячи всех цветов радуги. Сновидение — оно и есть сновидение. По-настоящему тут умереть тоже, конечно, можно, но всё-таки гораздо труднее, чем наяву.
Но я немного от них побегал — просто чтобы порадовать Меламори. Потом сказал:
— Я имел в виду, если уж сны всё равно снятся, лучше пусть это будешь ты, чем что-нибудь другое. Будь моя воля, дрых бы сейчас по двадцать часов в сутки, чтобы тебе удобней было практиковаться. Но воля, как всегда, не моя. Ночью не спал, а подняли чуть ли не на рассвете. И теперь, кстати, могут в любой момент разбудить. У нас полдня магистры знают что творилось. Теперь вроде бы рассосалось, но не факт, что окончательно.
— Магистры знают что творилось, — мечтательно повторила она. — Надо же! Я, пожалуй, уже скучаю по этой нашей жизни. Не думала, что это так быстро случится. Потому что, по идее, мне сейчас должно быть совсем не до того… Но знаешь, что мне интересно?
Я отрицательно помотал головой:
— Поди тебя разбери.
— Интересно, смогу ли я к тебе прикоснуться. Вообще-то, это уже следующий этап. Тут тоже нужна какая-то специальная техника, о которой мне ещё толком не рассказывали, но почему бы не… Чувствуешь что-нибудь?
Её рука лежала на моём плече, но на настоящее прикосновение это было не очень похоже. Сон он и есть сон.
— Что-то вроде щекотного шипения в месте прикосновения, — сказал я. — Как будто я раскалённая сковородка, на которую плеснули водой. Очень странное ощущение, даже не скажу вот так сразу, приятное или нет.
— А я вообще ничего не чувствую, — буркнула она, явственно темнея от огорчения. Практически угасая.
— Эй, куда ты торопишься? Это всего вторая удавшаяся попытка целенаправленно мне присниться!
— Это УЖЕ вторая попытка! — выразительно сказала Меламори.
И тут я совершил поступок, которому нет прощения — исчез. В смысле, проснулся. Не по своей воле, конечно, а всё равно свинство. Хоть и предупредил заранее, что такое может случиться, но когда это разумные аргументы мешали леди Меламори Блимм решить, что она плохо справляется с поставленной задачей.