— Получается, ты сказал им примерно то же самое, что я услышал от Сотофы.
— Не знаю, о ком речь, но рад, что вы сами пришли к такому решению, потому что Айса, как мне показалось, не горит желанием последовать моему совету. Во всяком случае, она ещё несколько раз просила Менке уговорить меня подсказать ей какой-нибудь другой выход.
— Такой, чтобы сновидцы, которых они с Карвеном спасли, остались живы? Я хочу ровно того же.
— Тебе-то до них какое дело? Девчонку легко понять: она сама их лечила, ей жаль своего труда. Мне на её месте тоже было бы жаль. В таких случаях обычно говорят об ответственности знахаря, но я предпочитаю называть вещи своими именами: никому не по нраву тщетность усилий. Но тебя это не касается.
— Меня всё касается.
— Ишь какой, — хмыкнул Иллайуни. И помолчав, примирительно добавил: — Ну, может оно и правда так. Но зачем тебе эти люди?
— Люди? — переспросил я. — Да так, низачем. Вряд ли вообще дело в них.
— А в чём же?
— В том, что я влюблён. Как говорится, по уши. Страстно и самозабвенно, А также нерасчётливо и беззащитно. Должны быть ещё какие-нибудь убедительные наречия, но сейчас ничего не приходит в голову, придумай их сам.
— Ого! — удивился Иллайуни. — Влюблён? По тебе, вроде, не скажешь.
— В жизнь.
— Это больше похоже на правду. Но что с того?
— А то, что «люблю» для меня означает: «играю на её стороне». Как минимум, желаю её повсеместного торжества. Я — деятельный псих, а не мудрый созерцатель. Мне важно, чтобы жизнь постоянно побеждала смерть. Желательно, сама, но можно ис моей помощью. Такая вот форма жажды власти над миром, без которой, говорят, нечего делать в магии. На мой взгляд, вполне безобидная форма, что-то вроде страсти к садоводству. Только при этом можно не копать. Именно то, что надо. Я, как и ты, ленив.
— Вот это, я понимаю, аргумент! — одобрительно сказал Иллайуни. И снова швырнул вверх горсть песка.
Я даже зажмуриваться не стал, думал, песок исчезнет, не долетев до земли, как в прошлый раз. Но в этот момент мне на голову обрушилась — не какая-то несчастная пригоршня, а целая песчаная дюна. Или вообще все пески побережья Ариморанского Моря, трудно вот так сразу сказать, когда ты погребён заживо и ясно понимаешь, что это совсем ненадолго. Состояние «заживо», я имею в виду. А всё остальное — это как раз вполне навсегда.
Можно сколько угодно рассуждать о беспомощности, эти разговоры ничего не стоят. Мы ничего не знаем о настоящей беспомощности до тех пор, пока не встретимся с её совершенной формой: полной невозможностью сделать вдох. Это было настолько невыносимо — само по себе, ещё до начала настоящих физических страданий, что я не смог согласиться с происходящим. Просто твёрдо решил, что со мной этого не случилось. Не могло случиться. Мало ли что спросонок померещится. Особенно, когда рядом сидит ухмыляющаяся ведьма, злой мальчишка, усталый мужчина, ослепительный, хохочущий старый кейифай.
— Отлично! — воскликнул Иллайуни, — Слушай, просто отлично!
— Дурацкие у тебя шутки, — сказал я, поднимаясь на ноги. — И рискованные. Обычно я дорого продаю свою жизнь. Мог бы с перепугу вообще весь Уандук спалить к вурдалакам. Было бы жалко. Хороший, красивый материк…
— Как ты это сделал? — нетерпеливо спросил он.
— В таких случаях принято говорить: «отменил усилием воли». Но мне кажется, это не совсем точно. По-моему, происходящее само отменилось от моего несогласия с ним. Не вынесло такого неуважения. Это ты что, меня проверял?
Иллайуни развёл руками.
— Получается, проверял. Хотя на самом деле, собирался просто сбить с тебя спесь. Подержать в таком состоянии минуту-другую, пока не потеряешь сознание, а потом отменить наваждение и сказать: тебе нечего противопоставить даже этой жалкой иллюзии, а собрался иметь дело с настоящей смертью… Впрочем, признаюсь по секрету: на самом деле, это и была настоящая смерть. Моя.
— Твоя?! Но ты же бессмертен.
Я был так потрясён его откровенностью, что почти перестал на него сердиться. А ведь ещё толком не начал. И планировал посвятить этому приятному занятию, как минимум, ближайшую сотню лет.
— Кейифайи могут считаться бессмертными только в сравнении с прочими живыми существами, — сказал Иллайуни. — Ты всё-таки не забывай: ни один Мир не вечен, любая реальность имеет свой срок. «Очень долго» не означает «бесконечно». Поэтому каждый из так называемых бессмертных носит в себе маленькую смирную смерть, которая спокойно ожидает своего часа, чтобы помочь нам умереть вместе с Миром, когда придёт его срок. Меня, как ты мог убедиться, однажды погребут пески. Вернее, такое могло бы случиться, если бы я не выпустил свою смерть на волю и не приручил её как домашнего зверя. Мы с ней очень привязаны друг к другу. Я даю ей тепло своего тела и ласку, а она помогает мне развлекаться и укрощать непутёвых учеников.
— Приручил свою смерть как зверя? И так тоже можно?!
— Как видишь, можно. Хотя моё семейство пришло в ужас от этой выходки. Чего-чего, а её они мне никогда не простят.
— Почему?
— Да потому что она противоречит изначальной традиции, которую якобы следует чтить. А если называть вещи своими именами, моим родичам просто обидно, что у меня получилось то, чего не умеют они… Ладно, три ветра с ними, вряд ли тебе интересны мои семейные дрязги. И что мне теперь с тобой делать?
— В смысле, как меня ими заинтересовать?
— Всё-таки ты совершенно невыносимое существо, — вздохнул Иллайуни. — Злишься, обожаешь меня, хочешь узнать все мои тайны разом, заранее скучаешь от необходимости внимательно слушать, задним числом умираешь от страха, дрожишь от надежды, пытаешься отменить обещанный мною далёкий конец времён, торжествуешь, предвкушая победу, скорбишь и нелепо шутишь — всё это одновременно. Невозможно такое выдержать! Будь моя воля, разделил бы тебя на дюжину человек и встречался бы с ними по очереди… кроме, пожалуй, злого и шутника, они мне здесь ни к чему.
— Извини. Всё, что я могу сказать в своё оправдание: я не нарочно таким родился, чтобы тебе досадить. И слушай, осталось совсем мало времени. Я прошёл твое дурацкое испытание. Скажи прямо: ты меня научишь?
— Теперь я и сам думаю: занятно было бы посмотреть, каков ты в деле, — вздохнул Иллайуни. И, помолчав, добавил: — Только мне, понимаешь, очень не нравится, что смертей там — сразу пять, одним комом. И освободятся они одновременно. Вот почему я не хочу в это лезть. До сих пор я всегда играл со смертью один на один. Даже вообразить не мог обстоятельства, при которых бывает иначе. И поэтому пока не представляю, как они себя поведут: обрушатся на тебя все сразу, впятером? Или покорно выстроятся в очередь? Или одна смерть достанется тебе, а остальные мирно уйдут к своим хозяевам? Всякое может быть. Я не знаю. Какой из меня учитель, сам посуди.
— Хреновый? — предположил я. — Не беда, всё равно лучше, чем никакого. Мне подойдёт.
— Да откуда же ты такой взялся на мою голову?! — в сердцах сказал Иллайуни. И резко помолодел на сто тысяч лет, видимо, от досады.
— Откуда я взялся — это очень сложный вопрос. На него есть несколько противоречивых ответов. Какой из них верный, я и сам хотел бы узнать. Но официальная версия бьёт все карты: я — дикий варвар из Пустых Земель, воспитанный мятежным колдуном. Человек, который её сочинил, утверждает, будто мой наставник был чрезвычайно эксцентричным типом с тяжёлым характером, способный загнать в гроб кого угодно, включая бессмертных. И передал мне этот чудесный дар.
— Оно и видно, — фыркнул Иллайуни. — Ты уверен, что эта версия действительно выдумка? Уж больно похожа на правду! Ладно, дикий варвар из Пустых Земель, давай договоримся так: ты сейчас отправишься домой и что-нибудь съешь, чтобы обошлось без обмороков в самый неподходящий момент. Это обязательное условие.
— И не то чтобы совершенно невыполнимое, — заверил его я.
— А примерно через час, максимум полтора ты должен уснуть…
— Требования одно другого суровей. Начинаю понимать, почему твои ученики тебя обожают.
— Прекращай балаган. Веселиться будем потом, если уцелеем. Сейчас нужно, чтобы ты отыскал место, где тебя никто не разбудит, и заснул там, взяв в руки предмет, ставший вместилищем смерти. Снотворные заклинания и, тем более, зелья не применяй. Если сможешь заснуть достаточно глубоко, считай, твоя взяла. Я тебе приснюсь, а дальше… Пока не знаю. Может быть, отговорю тебя от этой затеи, в сновидении я обычно более красноречив, чем наяву. А может быть, подскажу, с чего начинать, и полюбуюсь, как ты будешь выкручиваться. Или даже сам присоединюсь. Посмотрим. В таком деле следует полагаться на вдохновение. Как, впрочем, и в любом другом.
— Спасибо, — сказал я. — Чем бы эта затея ни закончилась, я твой должник.
— Согласен, — без тени улыбки кивнул Иллайуни. — Так мне нервы ещё никто не мотал.
— Спасибо, — сказал я. — Чем бы эта затея ни закончилась, я твой должник.
— Согласен, — без тени улыбки кивнул Иллайуни. — Так мне нервы ещё никто не мотал.
* * *В Доме у Моста царила практически идиллия. До настоящей идиллии этому обилию кувшинов и пирогов на столе всё-таки недоставало присутствия сэра Джуффина Халли, чрезвычайно довольного полной непредсказуемостью сложившейся ситуации — когда ещё повезёт так развлечься! Всё-таки по сравнению с ним я слабак. И никакой особой радости от того, что впереди у меня неведомо что, помноженное на чёрт знает чем оно закончится, не испытываю.
Отсутствие Джуффина отчасти компенсировал Нумминорих, свежий, бодрый и сияющий, как всегда. Зато Мелифаро был мрачнее тучи. Что для обладателя украшенных цветами золотых валенок, на мой взгляд, недопустимая стилистическая оплошность. Он видимо и сам это понимал, по крайней мере, честно попытался приветствовать меня улыбкой. А что получилась кривая гримаса — не его вина. Как может, так и улыбается. Намерение ценно само по себе.
— Рад тебя видеть в таком приподнятом настроении, — сказал мне сэр Кофа.
В приподнятом?! Значит вот так выглядит в моём исполнении гремучая смесь смятения и смутной надежды на грани голодного обморока и нервного срыва. Ладно. Буду знать.
Однако в моих силах было вычесть из этой суммы хотя бы голодный обморок. Я цапнул ближайший пирог, откусил добрую половину и проглотил, почти не жуя. Иллайуни может быть мною доволен, я — сама исполнительность. Первый ученик.
Покончив с пирогом и тут же взявшись за следующий, я спросил:
— Признавайтесь, куда подевали будущую посланницу Соединённого Королевства в Суммони? Моя душа жаждет дипломатического скандала. Прямо сейчас.
— Предоставили ей отдельный кабинет, — усмехнулся Мелифаро. — Сперва я хотел запереть её в камере предварительного заключения, но сердце дрогнуло. К тому же, Куруш согласился за ней присмотреть. Я уже не раз замечал, что он крайне неравнодушен к девушкам. Вот и леди Шимора внезапно пришлась ему по сердцу. Сидят теперь вдвоём в кабинете шефа, леди рыдает, Куруш внимательно слушает. Запоминает правильную последовательность жалобных всхлипываний, чтобы потом воспроизвести их шефу, когда тот забудет вовремя пополнить запасы орехов. Впрочем, может она уже успокоилась. Не знаю, давно не проверял, без неё забот по горло. Отменить патрулирование города, как ни странно, гораздо хлопотней, чем его организовать. Ты лучше давай рассказывай, куда пропал. Мы тут чуть с ума не сошли, пытаясь с тобой связаться.
— В Хумгат внезапно провалился, — сказал я. — След, как выяснилось, туда уводил. Но, коротко говоря, всё в итоге отлично сложилось. Сэр Карвен Йолли задержан и подарен Ордену Семилистника на сувениры; надеюсь, что всё-таки не на консервы… Потом расскажу подробно, ладно? Мне бы сейчас с Айсой поговорить. В смысле, с леди Шиморой. И очень быстро бежать дальше. А вы прекращайте над собой издеваться.
— Да мы ещё и не начинали, — усмехнулся сэр Кофа. — Отлично, по-моему, сидим.
— Неплохо, — согласился я. — Однако можно просто отправиться по домам. Особенно некоторым великим героям, опьянённым запахом смерти, — и я выразительно посмотрел на Нумминориха. — Нет никакой необходимости сидеть здесь ночь напролёт. Дело практически закрыто. Я уже знаю, как разобраться с этой штукой. И твёрдо обещал леди Сотофе избавиться от неё до рассвета. Это, как выяснилось, легко.
— Правда? — спросил Мелифаро.
Я молча кивнул. А потом с удовольствием наблюдал, как расцветает его мрачная физиономия. И усталости сразу как не бывало. Мне бы так уметь.
— Я им давным-давно то же самое говорю, — заметил Кофа. — Но мальчики решили непременно дождаться тебя.
— Я конечно прекрасен, спору нет. Но не настолько, чтобы ночами не спать.
— Ну так интересно же! — укоризненно сказал Нумминорих.
— И мне интересно, — подхватил Мелифаро. — Особенно послушать, как ты будешь допрашивать леди Шимору. Она наотрез отказалась с нами говорить. Вот вернётся сэр Макс, всё ему расскажу, и точка. Может, надеялась, что ты вообще никогда не вернёшься?
— Это вряд ли. Просто леди ждёт от меня хороших новостей. Она, понимаешь, наложила на своего приятеля страшное заклятие. То есть, на самом деле, не то чтобы страшное, а обычное, уандукское, как на нас с тобой. Но ему сказала, что смертельно опасное. А он поверил. Поэтому, по-хорошему, должен был взять вину на себя и потребовать, чтобы леди немедленно отпустили домой. Так что от меня теперь ждут извинений и сочувствия. И ещё раз извинений за то, что дурное подумал. Откуда ей знать, что человеку, случайно провалившемуся в Хумгат и очнувшемуся в ином мире, все заклинания до лампочки. И он начинает рассказывать правду. Да такую, что волосы дыбом. По крайней мере, у идеалистов вроде меня.
— Я-то удивлялся, чего ты такой довольный, — заметил сэр Кофа. — А теперь понятно: это ты просто злой.
— Есть такое, — подтвердил я. — Что, конечно, совсем не дело. Мне бы сейчас с Айсой… с леди Шиморой спокойно поговорить. Есть у меня к ней один вопрос.
— Всего один? — удивился Мелифаро.
— Неправильно формулируешь. Не «всего один», а целый один вопрос! Могло бы и того не быть, ты меня знаешь.
— Да уж, — невольно ухмыльнулся он. — С другой стороны, может и хорошо, что ты злой? Я бы на её месте тебе сейчас, пожалуй, ответил. Просто чтобы не связываться.
— Это потому что ты меня демонизируешь.
— Демони… что?!
— Приписываешь мне некие дополнительные зловещие качества, до которых я пока, к сожалению, не дорос, — объяснил я. — Думаешь, легко соответствовать? Но я честно стараюсь тебя не подвести. Поэтому ладно, готовьте Дом у Моста к эвакуации. Я пошёл.
— Про эвакуацию — это шутка или инструкция? — осведомился сэр Кофа, умиротворённо пыхнув трубкой.
— Ну вот, и вы туда же, — укоризненно сказал я.
Взял со стола ореховый хлебец, имеющий некоторые шансы сойти за традиционное пирожное для Куруша, и распахнул дверь кабинета.
Всё-таки настоящим злодеем мне никогда не бывать. Стоило увидеть маленькую белокурую Айсу, целиком, с ногами поместившуюся в кресле, в обнимку с буривухом, который устроился у неё на коленях, чего обычно ни с кем себе не позволяет, и от моей злости остались одни воспоминания. И неизбежно сопутствующая таким воспоминаниям светлая печаль.
Айса сказала, не поворачиваясь ко мне:
— Карвен уже прислал мне зов. Ничего толком не объяснил, только туманно бормотал, что всё оказалось к лучшему. Ну, к лучшему, так к лучшему, ему видней.
— Да, он очень переживал, что ты, бедняжечка, наложила на него сто миллионов смертельных заклятий и теперь наверное немножечко беспокоишься, — сказал я, усаживаясь на стол прямо перед ней. — Самую малость, но всё равно неприятненько!
— А я действительно беспокоилась. Хотела, чтобы с ним всё было в порядке. Карвен славный. Хоть и здорово поглупел, пока мы жили в Суммони.
— Тебе только кажется, что поглупел. Просто когда человек внезапно открывается Истинной магии, для него меняется всё. И какое-то время он — что-то вроде новорожденного. Старые правила игры больше не действуют, новые пока неизвестны, а игра, тем не менее, уже идёт. Я сам долго был в таком положении; отчасти, в нём и остался. Очень непростой период жизни, согласен. Но это не называется «поглупел».
— Догадываюсь, — неохотно согласилась Айса. — Но всё равно раздражает. Наверное я ему завидую. Для меня-то ничего не изменилось. Никаких новых правил, никакой игры. Прохлопала шанс.
— Просто это был не твой шанс. Не бывает одного универсального шанса на всех. Твои — какие-нибудь другие. Вот их прохлопать — да, было бы обидно. Впрочем, кто бы говорил. Я тоже жадный, хватаюсь за всё, что мимо плывёт, и регулярно вляпываюсь в такое дерьмище, что тебе пока и не снилось. Но какие твои годы, может, приснится ещё.
— Не надо меня утешать, пожалуйста, — попросила она. — Я и так не то чтобы безутешна. Карвен жив — вот и славно. Он рассказал тебе, что я собиралась устроить? Не сомневаюсь, что рассказал. Ну и тоже хорошо. Я готова уехать в изгнание хоть завтра. Могу навсегда. Делать мне тут совершенно нечего. Не знаю, как будет сформулировано обвинение, потому что ничего выдающегося я натворить, к сожалению, не успела, только грозилась, но ничего, сами что-нибудь придумаете. Хочешь, могу возвести на себя какой-нибудь дополнительный поклёп. Это и в моих интересах. По крайней мере, больше не надо будет ходить на службу. Знал бы ты, как меня всё достало. Особенно я сама.
— Ничего, бывает, — сказал я. — Дело житейское. Меня сейчас занимает другое. Почему ты внезапно передумала отпускать Карвена в Уандук? Только не вздумай сочинять, будто не достала денег. Карвен их от тебя не требовал, ты сама предложила. Он бы и с пустым кошельком поехал, понадеявшись на авось. И не сомневаюсь, добрался бы.