«Да, — откликнулся Абилат. — Мне было бы гораздо спокойнее знать, что если вдруг встречу больного сновидца, смогу ему помочь. Но как этому научиться, совершенно не представляю. Даже сэр Джуффин только и смог что дать мне совет всегда носить за пазухой пару крупных кристаллов Утешения».
«Ого! Так всё-таки есть лекарство?»
«Боюсь, что нет. Кристаллы Утешения, по замыслу сэра Джуффина, должны помогать мне самому. Не слишком огорчаться, что я не способен сделать невозможное».
«Так вот, на самом деле, ни фига оно не невозможное! — торжествующе сказал я. — Только сегодня говорил с одной юной леди, которой повезло немного поучиться знахарскому делу в Суммони. И выяснилось, что там с этого начинают обучение. Представляешь? Сперва новички учатся сниться своим пациентам и только потом — лечить их наяву. Всегда подозревал, что в Уандуке творятся всякие невероятные вещи, а мы тут сиди и не знаем ни хрена».
«Где, ты говоришь, она училась?» — переспросил Абилат.
«В Суммони», — повторил я.
«Удивительно. До сих пор я думал, что более-менее знаю все медицинские традиции Уандука. Причём не только из книг. Я же переписываюсь с некоторыми тамошними знахарями, в том числе, кстати, с госпожой Аттапи Кум Мааюн Киялти, Левой Полуденной Рукой Суммонийского Союза Милосердных; не стану морочить тебе голову сведениями о внутренней иерархии союза, просто поверь на слово, это звание, подразумевает высочайшую компетентность».
«Ну, тогда ты должен знать о лечении спящих гораздо больше, чем моя знакомая».
«Должен-то должен, а слышу об этом впервые. Может быть, моя суммонийская коллега вовсе не так охотно делится знаниями, как мне казалось? И в книгах они самого главного не пишут? Лично я считаю, что знахарям не следует иметь друг от друга секретов, но единомышленников у меня немного… Познакомишь меня с этой леди? Я бы её расспросил. Ужасно интересно, что она расскажет».
«Да, мне тоже интересно, что она расскажет, — откликнулся я. — Ладно, подумаю, как это устроить. Леди на меня сердита, причём не то чтобы совсем безосновательно, но…»
«Ух ты! — почему-то восхитился Абилат. — То есть, бывают люди, способные на тебя рассердиться?»
Из этого чрезвычайно лестного для меня замечания легко можно понять, что Абилат познакомился со мной сравнительно недавно. Многие удивительные открытия были у него ещё впереди.
Заручившись обещанием как-нибудь свести его с обладательницей полезных знаний, Абилат распрощался, и в моей голове сделалось удивительно пусто и звонко, как это всегда бывает после окончания более-менее продолжительного Безмолвного разговора. Всё-таки я до сих пор возмутительно быстро от них устаю.
— Эй! — сказал я своей голове. — Ты это дело прекращай. Мне тобой ещё думать и думать. Например, о девушках — твоя любимая тема, давай, включайся уже! И начни пожалуйста с одной симпатичной блондинки, любезно увесившей наши с тобой уши отборной лапшой.
Голова не спешила становиться на путь исправления, зато Куруш соизволил слететь с верхней полки книжного шкафа, где до сих пор дремал, на моё плечо.
— С кем ты разговариваешь? — поинтересовался он.
— Со своей головой, — честно ответил я, в надежде, что буривуха такой ерундой не проймёшь. После всего, что он уже слышал в стенах этого кабинета, шокирующим признанием больше, шокирующим признанием меньше, один чёрт.
— Всегда знал, что для человека ты довольно неглуп, — одобрил меня Куруш. — Поговорить с собой бывает очень полезно! Лично я провожу серьёзную беседу со своими крыльями всякий раз, когда хочу преодолеть расстояние, которое с непривычки может показаться им слишком большим. И с клювом, если он не желает раскалывать твёрдый орех. А остальные части тела и без моих увещеваний ведут себя неплохо.
— Отличные у тебя части тела, — откликнулся я. — Теперь всегда буду ставить их в пример своим. Может, образумятся.
Однако заняться воспитанием частей своего тела мне не дали. В распахнутую дверь кабинета ворвался вихрь, по сравнению с которым устроенный мною сквозняк мог показаться полным штилем. Куруш уж насколько обычно невозмутим, а предпочёл ретироваться на шкаф и угрожающе нахохлиться.
В отличие от прочих весенних ветров, постигшее нас стихийное бедствие имело плотность, объём и даже цвет — преимущественно зелёный. И обладало даром речи, временами более-менее связной. А также даром узнавания меня, даром приветственного размахивания руками и даром условно грациозного перепрыгивания через Джуффинов письменный стол. Прыжок, вероятно, должен был символизировать радость встречи со мной. Ну или наоборот, безысходное отчаяние, поди разбери.
— Что ты вообще тут делаешь? — спросил сэр Мелифаро после того, как всё, что могло быть сметено со стола полами его многослойного лоохи, оказалось на ковре, а сам он удобно устроился на подлокотнике моего кресла.
— Сижу, — лаконично ответствовал я.
— Вместо того, чтобы шляться неведомо где, неубедительно имитируя полезную деятельность? Я тебя не узнаю.
— Случилось страшное, — объявил я. — Начальство сбежало от нас в неведомые дали, и теперь я — повелитель Мира.
— Обойдёшься! Согласно любезно составленному шефом графику, повелитель Мира у нас — я. С этого момента и примерно до полуночи. Потом меня свергнет с престола Кофа, а его самого поутру — то ли Кекки, то ли Нумминорих; лично я так обрадовался возможности заняться с утра своими делами, что не запоминал. Но твоего имени среди претендентов на это кресло, насколько я помню, вообще не было. Впрочем, если захочешь восстановить справедливость, тебе не понадобятся ни яд, ни кинжал. Мы — очень сговорчивые узурпаторы, заранее готовые уступить власть над Миром первому попавшемуся проходимцу вроде тебя. И даже приплатить, если понадобится.
— Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь. Власть, говорят, развращает.
— По-моему, ты поздновато спохватился, — ухмыльнулся он.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал я, потихоньку выползая из кресла и отступая к стратегически важному объекту подоконнику. — Никогда не знаешь, как далеко можешь зайти по стезе порока. Хорошего дня!
И выпрыгнул в окно.
Вероломный поступок, кто бы спорил. Но меня можно понять: всё-таки сэр Мелифаро — очень опасный человек. Один из немногих, кто способен подбить меня составить ему компанию, слопать простодушно заказанный мною обед, а потом с невинным видом слинять домой, бросив на прощание: «Только не уходи, пока не дождёшься Кофу, он обещал скоро быть, максимум — через три часа». Сколько он мне такое устраивал, не сосчитать, но я всё равно каждый раз заново попадаюсь в эту нехитрую ловушку.
Но не сейчас! — твёрдо решил я. И не потому, что у меня были какие-то особо неотложные планы на вечер, а просто так. Из принципа.
— Эй, — изумлённо сказал мне вслед Мелифаро, высунувшись из окна по пояс. — Ты это серьёзно? То есть, вот так сразу уйдёшь и камры со мной не выпьешь? И ни о чём не спросишь? И сам не расскажешь? И даже не обругаешь мои новые сапоги?!
Я не стал оборачиваться. Надменно вздёрнул подбородок и свернул за угол. И даже прошёл ещё несколько метров. На большее моей принципиальности, увы, не хватило, и я снова возник на пороге кабинета. В смысле, вернулся туда Тёмным Путём. Дешёвый трюк, конечно, но иногда просто невозможно держать себя в руках. Я же, на самом деле, сравнительно недавно этому научился. И ещё не наигрался.
Впрочем, судя по тому, что порой творят некоторые мои знакомые, вполне можно не наиграться и за несколько тысяч лет. А уж с меня какой спрос.
— Слушай, действительно лютый ужас, — уважительно сказал я, уставившись на позолоченные бахилы Мелифаро, изготовленные не то из многослойного одеяла, не то из очень толстого ковра, такие громоздкие, что впору было бы считать их валенками, и затейливо украшенные пришитыми к голенищам тряпичными цветами. — Даже от тебя не ожидал. Это что, вошло в моду? И теперь все вокруг будут в таких ходить? Или ты просто великодушно решил довести меня до нервного срыва?
— Одно другому не мешает, — ухмыльнулся он. — Не знаю, все ли будут это носить, но нормальные люди, дающие себе труд следить за новейшими модными тенденциями — несомненно. Говорят, нынче утром добрая половина придворных Его Величества явилась в подобной обуви на торжественный завтрак в честь доставки официального послания Куманского Халифа, традиционно поздравившего нашего Короля с благополучным окончанием ещё одного счастливого года.
— Как — с окончанием года? — растерялся я. — Это же давным-давно было.
— Ну так почта из Уандука довольно долго идёт, даже срочная Королевская, — пожал плечами Мелифаро. — А Халиф Нубуйлибуни Цуан Афия слишком искренний человек, чтобы писать поздравительные письма заранее. Он считает, что найти нужные слова можно только проникнувшись особым настроением последнего дня уходящего года. А потом, говорят, так входит во вкус, что ещё добрую дюжину дней дописывает и переделывает свои послания. И сам срезает в саду цветы, чтобы засушить и вложить в конверты.
— Цветы в конверты?! Ты это серьёзно?
— Абсолютно. Согласно куманским эпистолярным традициям, интонацию письма, в которое не вложен хотя бы один цветок, следует считать, в лучшем случае, саркастической. Поскольку воевать с нами куманцы, хвала Магистрам, пока не собираются, все послания халифа Его Величеству набиты сеном так, что конверты лопаются.
— Всегда подозревал, что для разговоров о международной политике у меня недостаточно крепкая психика, — восхищённо вздохнул я.
Испытания, выпавшие на долю моей психики, на этом, разумеется, не закончились. Мы с Мелифаро ещё долго обсуждали международную политику — как мы её себе представляем. То есть, сплетничали о сватовстве Завоевателя Арвароха к младшей дочери Шиншийского Халифа, ко всеобщему разочарованию оказавшемся газетной уткой; выдающемся дебоше в «Джубатыкском фонтане»[8], учинённом юными принцессами из княжества Кебла; авантюристе, объявившем себя опальным наследником тардукского престола и успевшем посетить в этом качестве несколько званых вечеринок на виллах столичных аристократов, прежде чем его новые приятели, недосчитавшись драгоценных столовых приборов, сообразили внимательно посмотреть на географические карты и обнаружили, что государства под названием Тардук в нашем Мире нет.
Заодно обсудили короткий трагический роман почтенной чангайской посланницы с заместителем начальника Городской Полиции. В финале наш общий друг Трикки Лай, живописно задрапировавшись в простыню, убегал по крышам от полудюжины поджидавших его в спальне юристов, заранее подготовивших соответствующий брачный контракт — без официального документа граждане Чангайской Империи ни при каких обстоятельствах ни с кем в постель не ложатся, тем более дипломаты.
На самом деле, убегать было совсем не обязательно, контракт, по слухам, составили короткий, всего на полгода и без дополнительных внутрисемейных обязанностей, но при виде стопки бумаг у Трикки сдали нервы; счастье ещё, что он абсолютный чемпион Угуланда в недавно вошедших в моду гонках по вертикальным стенам, а чангайским юристам до серьёзных успехов в этом виде спорта пока далеко.
Ещё немного, и вечер вполне мог бы завершиться по обычному сценарию. То есть, у Мелифаро были все шансы смыться домой, оставив на дежурстве окончательно утратившего бдительность меня. Однако прежде, чем он приступил к исполнению этой части своего зловещего плана, в моей голове раздался голос. Девичий. И ровно настолько жалобный, насколько это необходимо, чтобы вернуть меня даже с дальнего края Вселенной. А уж с улицы Медных Горшков — вообще не вопрос.
«Всё пропало!» — сказала Базилио.
Хвала Магистрам, я знаю её не первый день. Поэтому вместо того, чтобы хвататься за сердце, деловито уточнил: «Всё — это у нас сегодня что именно?»
«Я не могу найти доску для игры в Злик-и-Злак, — пожаловалась она. — Не представляю, куда её засунули. Я уже весь дом перерыла! А ко мне через полчаса придёт сэр Умара Камалкони. И не просто так, а специально чтобы поиграть! Ты мне поможешь?»
Услышав этот вопрос, любой мой знакомый сложился бы пополам от хохота. Предполагать, будто я способен быстро найти пропавшую вещь — не просто наивный оптимизм, а чистой воды безумие. Вот потерять — это всегда пожалуйста. Особенно с тех пор, как я поселился в Мохнатом Доме, таком огромном, что некоторые дальние комнаты всё ещё кажутся мне таинственной неизученной территорией, чем-то вроде Великой Красной пустыни Хмиро или Пустой Земли Йохлимы. Впору слагать о них зловещие легенды и рассказывать притихшим домочадцам долгими весенними вечерами под завывания сквозняков.
Впрочем, во всех моих предыдущих квартирах, среди которых попадались совсем тесные клетушки, нужные вещи исчезали, а ненужные появлялись невесть откуда ничуть не реже, чем здесь. Так что дело, боюсь, всё-таки не в размерах помещений.
Тем не менее, Базилио вовсе не сошла с ума, призывая меня на помощь. А напротив, обратилась по адресу.
Буквально несколько дней назад, окончательно устав бороться с бардаком, неизбежно воцаряющимся везде, где я появляюсь, я собрался с духом и разучил Малое Заклинание Призыва. То есть, не тайное достояние немногих посвящённых, способное лишить воли и привести в лапы заклинателя любого могущественного врага, а вполне общедоступное, специально изобретённое, чтобы находить потерянные вещи. Или, скажем, быстро заполучить в свой карман забытый дома кошелёк. Единственное обязательное условие — чтобы вещь принадлежала заклинателю или хотя бы раз побывала в его руках. Уж не знаю, каким образом наше барахло отличает своих от посторонних, однако факт остаётся фактом: стибрить чужое имущество при помощи Малого Заклинания Призыва практически невозможно. Старейшие сотрудники Городской полиции до сих пор с содроганием вспоминают Тулари Эйса, магистра-расстригу, изгнанного из могущественного Ордена Решёток и Зеркал — вот ему было достаточно всего раз мельком взглянуть на чужие драгоценности, чтобы потом призвать их к себе. Но его в итоге укокошили бывшие коллеги за попытку похищения каких-то особо ценных Орденских реликвий, а других таких мастеров наша эксцентричная земля вроде бы пока не рожала.
Настоящее Заклинание Призыва — одна из самых труднодостижимых вершин магического искусства: двести какая-то с хвостиком, ступень Чёрной Магии и примерно такая же Белой; применять их следует одновременно, предварительно расщепив собственное сознание на два равновеликих потока, что бы это ни означало — словом, развлечение хоть куда. К нему я пока даже не подступался: хвала магистрам, без этого умения вполне можно прожить. Совершенно не представляю, что должно случиться, чтобы я начал гоняться за могущественными врагами. Честно говоря, я вообще не понимаю, где их нынче берут.
Если же рассматривать интенсивные занятия Очевидной Магией как эффективный способ быстро и качественно свихнуться, то Малого Заклинания Призыва для этой цели, как по мне, вполне достаточно. При том, что ступень там всего тридцать какая-то с хвостиком — вроде бы, вообще не о чем говорить. Однако в ходе обучения выяснилось, что я практически не способен искренне захотеть заполучить в своё распоряжение какую-то вещь. Теоретически понять, что она мне нужна — запросто, но испытать по этому поводу хоть какие-то чувства, кроме привычного раздражения у меня не выходит. А без сильного, я бы даже сказал, страстного желания обладать искомой вещью Малое Заклинание Призыва не работает. Поэтому учился я не столько колдовать, сколько разыгрывать душераздирающие внутренние драмы: «А-а-а-а, где мой сладчайший в Мире сапог, я его жажду, жить без него не могу!»
Очень трудно, но всё-таки легче, чем ежедневно отправляться на поиски невесть куда запропастившихся сокровищ. Или наблюдать, как это делают другие, переворачивая кверху дном окружающий тебя домашний мир, и без того не шибко устойчивый. Поэтому Малое Заклинание Призыва я всё-таки одолел. И теперь могу быстро и без особых интеллектуальных усилий найти пресловутый сладчайший сапог. Или одну из студенческих тетрадей, которые вечно приносит из Королевского Университета наш домашний профессор Дримарондо, а потом оставляет, где попало, как и положено рассеянному гению. И остальные так называемые мелочи, придуманные якобы для нашего удобства и удовольствия, а на самом деле, с исключительно злодейской целью приучить нас к ежедневным безвозвратным потерям — кружки, кувшины, полотенца, кольца, кинжалы, головные уборы, книги, светильники, курительные трубки, шкатулки с документами, кресла, ковры, картины, жаровни, сундуки, амобилеры — вот это вот всё.
Так или иначе, а ежедневный кошмар остался в прошлом. Теперь я способен мгновенно отыскать всё что угодно — даже в собственном доме, а значит, вообще везде.
А вот чему я вряд ли когда-нибудь научусь, так это игнорировать просьбы Базилио. Ещё в ту пору, когда моё домашнее чудовище выглядело как пародия на василиска с головой индюка, чешуйчатым рыбьим туловищем и лисьим хвостом, оно изобрело на удивление простой способ вить из меня верёвки: спрятаться в укромном углу и как бы незаметно пустить слезу. У долговязой рыжей девицы с фиалковыми глазами этот трюк получается ничуть не хуже. Общеизвестно, что я в лепёшку разобьюсь, лишь бы хоть немного облегчить её жизнь, и без моих усилий вполне замечательную.
— Извини, — сказал я приунывшему Мелифаро. — Вот так живёшь-живёшь, горя не знаешь, и вдруг внезапно выясняется, что тебя ждёт неотложное дело государственной важности.
Что самое смешное, я даже не соврал. Дело о поиске игровой доски, если бы мне взбрело в голову включить его в ежегодный отчёт, немедленно отправилось бы в Джуффинов сейф под грифом «совершенно секретно». Потому что под видом пожилого Старшего Помощника Придворного Профессора овеществлённых иллюзий Умары Камалкони Базилио навещает Его Величество Гуриг Восьмой. Когда-то он придумал этот маскарад, чтобы поглазеть на поселившееся в моём доме чудовище, и сам не заметил, как влип. В смысле, подружился с Базилио и, похоже, очень дорожит этой дружбой. По крайней мере, навещает её чуть ли не через день. Но правды о себе, конечно, не рассказывает. И наверное правильно делает. Я и сам на его месте не стал бы открывать карты. Всё-таки некоторые профессии здорово мешают нормальным человеческим отношениям, и Королю в этом смысле приходится хуже всех.