Как я уже говорил, воевать при помощи сверхспособностей сразу на два фронта по плечу лишь сталкерам уровня Мерлина. Одно плохо: в каждую из своих синхронных атак «жженым» приходится вкладывать лишь половину той силы, какую они могут использовать за раз. Впрочем, Семен рассеивал энергию лишь во время первых двух ударов. После чего начал раздавать их поочередно направо и налево с такой яростью, что стало страшно даже мне — человеку, являющемуся Пожарскому не врагом, а другом…
И не припомню, когда в последний раз я был свидетелем такого буйства аномальной стихии! Даже став калекой, Мерлин еще мог при нужде тряхнуть стариной и переродится в гневе в натурального человека-вулкана.
Семен еще за баррикадой закрыл себя телекинетическим барьером, который защитил его от выстрелов, когда он поднялся навстречу врагам в полный рост. Выглядело это весьма эффектно и со стороны могло показаться сумасбродством. Что, естественно, не соответствовало истине и имело практическое обоснование. При работе с телекинезом — а тем паче таким мощным — метаморфу непременно требовалось занять устойчивую позицию. Такую, из какой его не выбил бы отраженный от стен его же энергетический импульс — шальное стихийное эхо, вероятность коего никогда не исключалась. Вдобавок Семен не имел права на промах, а значит, должен был отчетливо видеть свои цели. То есть напрямую, а не из-за баррикады.
Ударив по силовому экрану, автоматные очереди отразились от него рикошетом и разлетелись во все стороны. Не прячься «гаранты» за щитами, кому-нибудь из них не повезло бы, и они бы погибли от собственных пуль. А может, наоборот, повезло бы, ведь дальше жизнь этих штурмовиков слаще точно не стала.
Превратить телекинетический барьер в аналогичной природы импульс для метаморфа так же легко, как вам надуть щеки, а потом разжать губы и выпустить изо рта воздух. Накопленная Мерлином перед собой этакая силовая подушка разлетелась дугообразной волной, стоило лишь ему убрать сдерживающие ее «чары». Подняв с пола весь хлам, стихия врезалась в заслоны противника, пошатнула их и остановила нападающих.
Врагам досталось бы куда крепче, находись они хотя бы вполовину ближе. Однако подпускать пехоту на такое расстояние было опасно уже для нас. Сейчас Пожарский защищал лишь себя, а мы по-прежнему укрывались на непростреливаемом пятачке за баррикадой. И пятачок этот, по мере приближения к нам штурмовиков и увеличением их сектора обстрела, становился все меньше и меньше.
Вторая телекинетическая волна не заставила себя ждать. И ударила вслед первой еще до того, как наши враги успели выругаться. Заслоны вновь пошатнулись и отодвинулись на пару шагов назад. Видимо, несущим их бойцам было трудно удержать эту конструкцию, когда ее таранила сногсшибательная сила вкупе с летящим мусором. А стрелки при этом не могли вести огонь из трясущихся бойниц. Особенно когда стена, в которой они были проделаны, содрогалась и норовила стукнуть стрелков по лбу.
Осадив головорезов и помешав им стрелять, Мерлин отыграл себе несколько мгновений тишины. После чего не дал противнику опомниться и перешел в контрнаступление, задействовав те приемы, на какие ему хватило энергии.
Направив «обратный» импульс на правофланговую группу, Семен потянул ее заслон на себя. Отобрать его совсем он не мог — сила импульса на том расстоянии была невысока, — но уронить на пол — вполне. «Гаранты» сообразили, что защита вот-вот упадет и откроет их для нашего пулеметного огня. Поэтому и решили, пока не поздно, разобрать конструкцию; вцепились каждый в свой щит. Но не удержались на ногах, потому что в этот момент Пожарский выпустил увлекаемый им объект из телекинетической хватки.
Не ожидавшие этакой подлянки враги попадали в беспорядке вместе со щитами, поскольку до этого усиленно тянули их на себя. Я поспешил обстрелять угодивших впросак ублюдков, пока они, громыхая броней, барахтались на полу и не могли мне ответить. А «шутник» моментально переключился с них на второй отряд, бойцы которого вновь просовывали автоматные стволы в бойницы.
Мерлин не стал повторяться и преподнес левофланговым другой сюрприз. Не такой изящный, но тоже малоприятный: катнул на них телекинезом останки бота, которого мы подбили из бласторезки. Скрежещущая по полу груда металла весила гораздо больше торчащего у нее на пути, подпираемого людьми заслона. У них не оставалось времени ни разобрать его, ни отодвинуть в сторону. Опасаясь быть придавленными своими же щитами, головорезы бросили их и шарахнулись врассыпную. А затем им пришлось метаться в поисках новых укрытий, ведь я не отказал себе в удовольствии построчить из пулемета и по этим легким мишеням.
Сколько человек я подстрелил, рассмотреть не удалось. Но когда я перенес огонь на левый фланг, не все валявшиеся справа «гаранты» поднялись на ноги, прикрываясь щитами. А кое-кто из них мог бы и вовсе этого не делать. Семен подобрал без помощи рук несколько гранитных обломков, что были отколоты от баррикады, и, запустив ими во врагов, угодил как минимум в двух штурмовиков. Их щиты могли остановить пулю, но не глыбу величиной с волейбольный мяч, брошенную со скоростью такого мяча. Прогнувшись, словно игральные карты в пальцах фокусника, щиты приняли на себя удары снарядов Мерлина. И все равно не уберегли своих хозяев от переломов рук, вывихов плечевых суставов и повторного падения на пол.
Следующая атака Пожарского должна была опять обрушиться на левофланговых. А моя — соответственно, на недобитых камнями негодяев по правую руку от нас. Однако первые, потеряв всего одного подстреленного мною бойца, успели рассеяться и попрятаться за колоннами. А вторые — те, что еще стояли на ногах, — поспешно отступали, прикрывшись щитами. И те и другие отчаянно отстреливались, но вряд ли планировали продолжать штурм. Возможно, позже, когда они перегруппируются и подтянут новые силы, но не сейчас, это очевидно.
У нас с Семеном не оставалось иного выхода, как скрыться за баррикадой. Тем более что за отступлением пехоты грозились возобновить огонь боты. Их орудий мы по-прежнему боялись больше, чем штурмовых групп.
Свистунов на пару с худо-бедно оклемавшейся Динарой занимались простреленной ногой Жорика. Выглядел он хреново: весь взмок, побледнел и трясся в лихорадочном ознобе. Но Тиберий уже ввел ему необходимые препараты, и потому с минуты на минуту Дюймовый должен был почувствовать себя лучше. А если мы продержим оборону до того, как наши лекари завершат все процедуры, Жорик сможет и самостоятельно передвигаться. Правда, не слишком резво, но один тихоход у нас в команде уже есть, так что теперь их будет два.
Мои раны больше не кровоточили — спасибо моей аномальной начинке, пекущейся о здоровье своего носителя, — но еще болели так, что прямо спасу нет. А порванный рот, кроме боли, вызывал вдобавок проблемы со слюной, устранить которые я смог, лишь когда заклеил дырку в щеке кусочком пластыря.
— Ничего, прорвемся! — попытался утешить нас Мерлин, держа в каждом кулаке по «батарейке». Над баррикадой безостановочно свистели пули, но это продолжала стрелять отступившая на безопасное расстояние пехота. Ее пора было бы уже поддержать ботам, но их пулеметы почему-то до сих пор молчали. — Судите сами: за время, что мы тут бузим, сюда могли стянуться все силы, какие были в этот час на полигоне. И что мы видим?
— Ублюдков не становится больше, — ответил я, выглядывая из-за укрытия, дабы удостовериться, не желает ли какой-нибудь «гарант» побыть моей мишенью. Таковых, к сожалению, не обнаружилось. Похоже, за последние пять минут они здорово поумнели. — А те ублюдки, какие остались, что-то не горят желанием перегруппировываться. Создается впечатление, будто они решили больше не рисковать, а окопались, чтобы заблокировать нас здесь.
— Совершенно верно, — подтвердил Семен. — Или большинство «гарантов» шляется по Зоне, и потому их тут так мало. Или же их здешний контингент был гораздо малочисленней, чем мы предполагали. И теперь, когда мы задали им трепку, у них остались силы только на то, чтобы взять нас измором.
— Умник ведь может призвать с поверхности Гордиев, — высказал я самый страшный для нас вариант развития дальнейших событий.
— Он мог это сделать, когда мы еще были наверху, — кивнул Мерлин, после чего, наоборот, помотал головой. — Но если мы устроим войну с мигрантами в лабораториях, там камня на камне не останется. Думаю, и этот-то разгром… — Он указал на баррикаду и лифты. — Талерман своей охране вряд ли простит. Вот почему нам нужно поскорее прорываться в глубь лабораторного уровня. Во-о-он по тому коридору.
Семен указал на дверь, которая, согласно схеме, вела в восточное крыло десятого яруса. Там же, если верить чутью Мерлина — а не верить ему у меня не было ни малейших оснований, — он обнаружил следы «Лототрона».
— У тебя есть мысль, как нам отсюда убраться? — полюбопытствовал я.
— Есть, — обнадежил меня благодетель. — Дай мне пять-шесть минут, чтобы восстановить силы, и тогда убедишься, на какие чудеса я еще способен. Да и Георгию надо немного очухаться, прежде чем снова в драку кидаться… Как ты там, Черный Джордж?
— Жрать охота, — отозвался скрипящий зубами от боли Дюймовый. — И пива бы выпить. Но сначала — оторвать кое-кому башку! Достал меня конкретно этот ваш Умник! Погодите, вот только на ноги встану, вы еще посмотрите, как он у меня запоет!
— Нет уж, приятель, первым он запоет у меня, — ухмыльнулся Мерлин и, похлопав себя по протезам, добавил: — Мне Умник задолжал гораздо больше, чем тебе, так что не обессудь… Ладно, слушайте сюда. Объясняю план дальнейших действий. Перво-наперво пересечем холл и вторгнемся в коридор. Удержать круговой телекинетический барьер трудно, но, полагаю, секунд на десять-пятнадцать я вам его обеспечу. Затем надо будет очистить проход от ботов…
Пожарский не договорил, поскольку в этот момент автоматные очереди и удары бьющих в баррикаду пуль перекрыл громкий голос, раздавшийся, очевидно, из скрытых в потолке динамиков:
— Достаточно! А ну прекратите этот бедлам! Слышите?! Я ко всем обращаюсь! Хватит войны! Я объявляю перемирие! Немедленно!..
Требование звучало по-русски, но оперативники «G. O. D. S.» его поняли и подчинились. Выстрелы стихли, и в холле воцарилась тишина. Было лишь слышно, как потрескивает изрешеченный пулями гранит да кое-где отваливаются от стен разбитые облицовочные панели.
— Премного благодарен! — вновь донеслось из потолочных громкоговорителей. — И впредь попрошу всех вас воздерживаться от варварства, если нет на то крайней необходимости!.. А теперь хотелось бы спросить у господ нарушителей, которые совершенно не похожи на военных: кто вы вообще такие, и что вам здесь нужно?
Свистунов отвлекся от наложения Жорику автоматического ранозаживляющего бандажа, глянул на потолок, затем — на нас и, уверенно кивнув, молвил:
— Узнаю этот голос… Что ж, дамы и господа, познакомьтесь: до нас снизошел сам Давид Эдуардович Талерман. И если вы намерены уважить его просьбу и прекратить стрельбу, стало быть, прошу любить и жаловать…
Глава 10
Ознакомившись с «прейскурантом» Трюфеля, я возразил ему, что даже если мы проникнем в сердце «Альтитуды» и захватим лабораторию Умника, сомнительно, что сам он угодит к нам в руки. Слишком скользким типом был Талерман, развернувший в Зоне активную деятельность и при этом остающийся известным лишь узкому кругу здешних обитателей. Едва он поймет, что его жизнь под угрозой, как тут же скроется от нас в неизвестном направлении. Тем более что лабиринты полигона, которые даже Умник и его люди вряд ли контролировали целиком, всячески ему в этом поспособствовали бы.
Однако каково же было наше удивление, когда в итоге мы не только встретились с этим типом, но нам даже не пришлось за ним перед этим гоняться!
Без какого-либо принуждения, исключительно по собственной воле Давид явился к нам в разгромленный холл после того, как мы тоже согласились прекратить огонь. Со стороны Умника это выглядело невероятно, учитывая, сколько здесь собралось его ярых недоброжелателей. И тем не менее факт оставался фактом. Призывая к перемирию, он предоставил нам гарантию того, что его намерения честны. Или по крайней мере дал понять, что у него есть компромиссное предложение, как можно урегулировать наш конфликт. Которое, чем черт не шутит, возможно, даже устроит нас.
То, что перед нами настоящий Умник, а не его двойник или проецируемая нам в мозг мнемотехническая галлюцинация, сумел подтвердить Мерлин. Он, как и мы, тоже не видел раньше Талермана вживую. Но их долгое заочное общение в утробе Жнеца, где Семен побывал в качестве пленника, позволило ему опознать негодяя по каким-то специфическим ментальным особенностям, уловимым лишь «жженым».
— Ба, да здесь, оказывается, сплошь знакомые мне лица! — воскликнул Давид Эдуардович, когда стрельба и пыль улеглись и он наконец-то сумел разглядеть нас при помощи скрытых в холле видеокамер. — Пожалуй, это многое объясняет! Хотя кого я ожидал здесь рано или поздно увидеть, то только не вас. Честное слово, мне искренне жаль, что наша сегодняшняя встреча началась с такой жестокой бойни! Узнай я сразу, кто проник на полигон, поверьте, никогда не допустил бы подобного. Посему предлагаю считать наш конфликт недоразумением, возникшим вследствие недостатка информации. Вы проникли сюда, не поставив нас об этом в известность, и мы, естественно, не могли не разозлиться. Но теперь, когда все встало на свои места, я призываю вас забыть о насилии. Готов доказать вам, что говорю совершенно искренне!
И доказал, что так оно и есть.
Ни на грош не поверив этим заверениям, мы продолжали отсиживаться за баррикадой, когда из коридора, куда планировал вторгнуться Мерлин, вышел человек. Один, без сопровождающих и охраны. Вел он себя на удивление спокойно, не нервничал и не злился. Сразу же, как только он тут объявился, «гаранты» за колоннами оживились и двинулись было к нему, но он повелительным жестом велел им оставаться на месте. После чего прошел еще немного, встал точно напротив нашего убежища, поднял руки и неторопливо повернулся вокруг своей оси, демонстрируя, что не принес с собой никакого оружия.
Росту Давид Эдуардович — Тиберий снова подтвердил нам, что это именно он, — был среднего, могучим телосложением не отличался, но и таким худосочным, как Зеленый Шприц, тоже не казался. Черные с проседью курчавые волосы, нос с горбинкой, высокий лоб, близко посаженные проницательные глаза, легкая сутулость, аккуратно подстриженные усики и маленькая испанская бородка… Наличие последних давало понять, что эта ученая крыса, в отличие от вечно растрепанного и небритого Свистунова, за своей внешностью следит.
А вот одет Талерман был для Зоны довольно чудаковато: кроссовки, обычные цивильные брюки, коричневая рубашка навыпуск и аляповатая шерстяная жилетка, какие вышли из моды, наверное, еще в прошлом веке. Более нелепо выглядящего обитателя Пятизонья я вряд ли встречал. Даже чокнутый барыга Упырь, пропахший — а возможно, уже и поросший — плесенью в своем питерском бункере, предпочитал одеваться сообразно здешним суровым реалиям. Умник же имел такой вид, словно он поселился на «Альтитуде» еще до Катастрофы и вообще слыхом не слыхивал о том, что она произошла. Воистину, более странного типа на роль нашего главного врага было не сыскать.
— Талерман? — переспросил я у него, хотя и Тиберий и Семен его уже опознали. — Давид Талерман, он же Умник?
— Вы не ошиблись. Кто-то из вас знает меня как Давида Талермана, кто-то — как Умника. Ну а теперь вы можете удостовериться, что я и Умник — одно и то же лицо, — подтвердил он, по-прежнему удерживаемый мной на прицеле ИПК. Рисковый мужик, слов нет. Зная, что к нему в гости пожаловал сам Мерлин, лишившийся по его милости ног, создатель Жнеца вышел на линию огня и не отпирался в содеянном. Отважный поступок, согласитесь. Почти такой же отважный, как наше вторжение. — Надо ли мне, в свою очередь, спрашивать у вас, за кем или за чем конкретно вы тут охотитесь?
— А сам не догадываешься? — задал я ему встречный вопрос.
— Разумеется, догадываюсь. Вы ведь не зря нарекли меня Умником, верно? — ничуть не смутившись, ответствовал Талерман. У этого ублюдка хватало смелости не только сохранять невозмутимость, но еще и иронизировать. — Поэтому сразу хочу внести ясность: в том, что вы, уважаемый Семен Пожарский, стали калекой, я не виноват. Вините в этом самого себя и ваших друзей, насильно отключивших вас от системы энергообеспечения Жнеца. Когда бы он выполнил свою задачу, я произвел бы ваше отключение самым корректным и безопасным образом. А потом, клянусь, отпустил бы вас. Если бы, конечно, вы сами не выказали желание остаться и помочь мне в моей, без ложной скромности сказать, жизненно необходимой для человечества работе. Так что, если мои опасения верны и вы пришли сюда со мной поквитаться, смею заметить: ваши претензии ко мне лишь наполовину справедливы.
— Ну да, ври больше, сукин сын! — возмутился Пожарский. — Что же ты тогда просто не пришел ко мне и не предложил заключить с тобой договор о сотрудничестве? Зачем было похищать меня и убивать моих товарищей?
— И здесь тоже нет моей вины, — Умник, глазом не моргнув, открестился и от этого упрека. — Мой деловой компаньон, коего вы и все Пятизонье знаете как Трояна, порой бывает совершенно неконтролируемым. Стоило лишь мне высказать теорию — всего лишь теорию, господа! — что в системе связи Жнеца нам пригодились бы способности сталкеров-универсалов, как Троян, не сказав мне ни слова, бросился претворять мою идею на практике. И когда он вдруг доставил ко мне вас и ваших товарищей, я был поставлен перед лицом малоприятного для меня факта. И был просто вынужден совершить поступок, в котором впоследствии горько раскаялся. Я стал такой же жертвой трагических обстоятельств, как и вы. За что и поплатился, потеряв в итоге гораздо больше вас, хотите верьте, хотите нет.