– Товарищ инспектор, конечно, не откажется, – усмехнувшись, вставила Нина Сергеевна.
– Сначала ящики, – неуступчиво сказал Игорь. – А там будет видно.
Что-то в его тоне вдруг насторожило директора. Он внимательно посмотрел на Игоря и, спохватившись, сказал:
– Да вы присаживайтесь, товарищ, – он указал на второй стул возле своего стола. – Сейчас все и обсудим. Закуривайте, – он придвинул к Игорю лежавшие на столе сигареты. – Прошу.
«Его», – подумал Игорь и решил, что директора следует, пожалуй, успокоить.
Он вежливо взял сигарету и добродушно сказал:
– С актом, ясное дело, можно и подождать. Вижу, порядок наведете. А мне идти надо, уж извините. Через два дня, однако, проверим.
– Так как же насчет бананов?
– Будет видно, – туманно повторил Игорь. – Желаю оставаться.
Он кивнул и вышел из кабинета.
Когда Игорь уже прикрывал за собой дверь, то услышал, как Нина Сергеевна раздраженно сказала:
– Ей-богу, я сама не знаю, кто он такой. Думаешь, он мне…
Дверь закрылась.
В торговом зале он поискал глазами Лену, но не обнаружил ее в толпе покупателей и, нахмурившись, направился к выходу.
Лена уехала из овощного магазина сразу после разговора с Игорем. Ей предстояла важная встреча. Ну, а цель приезда в магазин Нины Сергеевны оказалась понятной, стоило только узнать имя директора.
Да, это были давние знакомые. У Нины когда-то был пылкий, хотя и непродолжительный роман с Валерием, после чего установились ровные дружеские и деловые отношения, что случается, как известно, весьма редко. Но оба были людьми трезвыми и деловыми. Лет десять тому назад Валерий окончил Плехановский институт, а она школу торгового ученичества и уже работала продавцом в большом универмаге. Туда же попал по окончании института и Валерий в должности заместителя заведующего секцией. Тогда-то и началась эта дружба. Поначалу их объединила общая вражда к заведующей секцией. И коварный план, придуманный Валерием, чтобы эту заведующую со скандалом сняли с работы, они осуществили вместе. Нина оказалась бесценным союзником, ловким, решительным и преданным. Она врала и обманывала с таким наивным и простодушным видом, так открыто смотрела при этом в глаза людям, что не верить ей в тот момент было невозможно. И даже когда у самого Валерия порой вдруг сдавали нервы, она своей безоглядной решимостью и верой в него и в успех их хитрого плана помогала справиться с минутной слабостью и растерянностью. В это сложное время он сполна оценил ее.
Общая борьба кончилась не только победой, но и пылким, хотя и скоротечным романом. Первым остыл Валерий. Веселая, бесшабашная с виду толстушка, свеженькая и лукавая, доступная и пылкая, постепенно обернулась цепкой, грубой и вульгарной бабой. И Валерий, всегда мечтавший о женщине воздушной, нежной и прекрасной, наивной и беспомощной, вскоре разочаровался в своей подруге. Однако наивность и беспомощность нравились ему только в любимой женщине, в других он ценил качества прямо противоположные. И потому дружба и деловые связи у них сохранились. Тем более что и Нина сразу поняла, что окончательно рвать с ним отношения ей невыгодно: Валерий был полезным человеком и шел в гору.
Многое из этих бесценных сведений Лена получила весьма быстро и просто. Достаточно было только узнать парикмахерскую, куда, как обычно, отправилась накануне утром Нина, а, там мастерицу, у которой она всегда стриглась и которую часто приглашала к себе домой. Мастерицу эту Лена тут же зазвала к одной из своих подруг, которая, кстати, как и сама Лена, осталась чрезвычайно довольна ее работой. Потом, естественно, пили чай.
Словом, за два с лишним часа непрерывной болтовни немолодой, экспансивной мастерицы, которую звали Липа, были рассказаны десятки всяких историй о ее клиентках, в том числе и о Ниночке, от которой Липа была без ума.
При этом Лена и ее подруга не успевали изумляться необыкновенной Липиной осведомленностью.
Время за чаем для всех троих прошло незаметно.
Липе так понравилось неожиданное общество, что она обещала забежать завтра, чтобы занести какой-то совершенно необыкновенный крем, который она сама изготовляет по рецепту знаменитой косметички, своей близкой приятельницы.
Вот на новую встречу с Липой Лена сейчас и спешила, покинув овощной магазин после неожиданной встречи с Откаленко.
Когда она приехала, Липа только успела снять пальто и поправить прическу возле зеркала. Правда, говорить она начала уже в передней. Ее всегда переполняли потрясающие новости и слухи самого разнообразного свойства. Но на этот раз волнение ее достигло особого накала.
– Вы помните, девочки, я вам вчера рассказывала о своей приятельнице, Ниночке? Так вот, – Липа бессильно опустилась на диван. – Ах, это просто кошмар какой-то! Приезжаю я вчера вечером к ней, а у нее сидит этот Валерий, помните? Ну, ее другом когда-то был. Оба, знаете, такие взволнованные, ужас! При мне, конечно, замолчали. Тогда я вышла, – Липа лукаво улыбнулась и выставила перед собой розовые ладошки. – Мы тоже кое-что понимаем. Ну, я и вышла, как-будто бы на кухню, и слушаю. А он ей говорит, шипит просто: «Я тебя в тюрьму упеку и твоего драгоценного тоже, если все, что мне следует, не получу». Вы можете себе представить? Я чуть не умерла прямо тут же, около двери. А она, бедненькая, ему говорит: «Ну, причем тут я?» И чуть не плачет. И я за дверью чуть не плачу. Это же изверг какой-то! Ее – в тюрьму!
– А кто такой ее драгоценный, вы знаете? – с нескрываемым любопытством спросила Лена.
– Ах, один солидный человек, Лев Константинович. Я его видела. Ну, правда, немолодой. Но стиль, манеры, умрешь! Вообще Ниночка не может жить одна. Просто не выносит. Знаете, так бывает.
– Господи, за что же их в тюрьму? – воскликнула Лена.
– Ну, какие-то дела. А Ниночка по своей неопытности всегда попадает в жуткое положение. Однажды даже принесла мне какой-то чемодан, говорит: «Дорогая, спрячь. Это все, что у меня есть». Представляете? Последнее принесла. И вся бледная-бледная. А, ведь, сама копейки чужой не возьмет. Ей и так хватает. Все-таки, знаете, в «Березке» работает, – не очень последовательно резюмировала Липа.
– А Валерий что? – снова направила рассказ в нужное русло Лена.
– Ну что! Это же изверг! «Давай, – говорит, – сюда твоего драгоценного. Если он завтра в восемь вечера тут не будет, я на утро иду к прокурору». Нет, вы только подумайте! Это разговор интеллигентного человека, по вашему? Бандит! Форменный бандит! У меня чуть разрыв сердца не случился, прямо там, в коридоре.
Всхлипнув, она вынула из сумочки платок и осторожно промокнула уголки накрашенных глаз.
– И Нина обещала? – сочувственно вздохнула Лена.
– А что ей, бедняжке, оставалось? Он на все способен. Его надо знать. Ни совести, ни чести. Мать родную зарежет.
Липа кипела благородным негодованием.
Впрочем, за чаем она легко перешла на другие волнующие темы.
…А вечером был зафиксирован приход к Нине Сергеевне известного уже Валерия Геннадиевича Бобрикова, директора овощного магазина, и какого-то немолодого, солидного человека с седыми висками, в шляпе, темном, модном пальто, с изящным кожаным «кейсом» в руке.
Человек этот не мог, естественно, долго оставаться неизвестным, стоило только подождать и проводить его до дома, где он жил, как все данные устанавливались почти автоматически.
Но тут произошло нечто вовсе непредвиденное.
Впрочем, вначале все шло, как и следовало ожидать.
Через час после прихода из дома вышел Бобриков. Выглядел он до крайней степени обозленным и испуганным. Он поспешно уселся в свою машину и досадливо, с силой, хлопнул дверцей.
А спустя еще часа два из подъезда появился и упомянутый пожилой человек. Оглядевшись по сторонам, он неспешно двинулся по тротуару, то и дело посматривая назад, на проезжую часть улицы, в тщетной, видимо, надежде поймать такси.
Так он добрался до шумной даже в этот поздний час Преображенской площади. Тут человек повел себя немного странно. Он постоял несколько минут возле закрытого уже газетного киоска, в стороне от стоянки такси, где в это время находились две или три свободных машины, потом неожиданно выскочил из-за киоска на край тротуара, махнул какой-то темной «Волге», та подъехала к нему и через минуту, пропустив отошедший в этот момент от остановки троллейбус, устремилась вниз, в сторону центра.
Через некоторое время машина подъехала к гостинице «Москва». И тут оказалось, что никакого пассажира в ней нет. Водитель служебной «Волги» клялся и божился, что никого подвозить и не собирался и гражданину на Преображенской площади он решительно отказал.
– А он очень просил? – поинтересовался один из оперативников.
– Просить-то просил, но… как сказать? – замялся водитель. – Короче, приказал, а не попросил, понимаешь. Нужен мне такой пассажир! То есть мне никакой не нужен, – спохватился он. – Запрещено, понимаешь. Что я, не знаю?
– Понятно, – усмехнулся оперативник, хотя на душе у него было ой как несладко: задание он со своими товарищами провалил.
Тем не менее он снова спросил:
– Что же он вам сказал?
– Не сказал, а приказал, понимаешь: «А ну, на Смоленскую площадь. Живо». Тут уж каждый, знаешь, его пошлет.
– Да-а, – задумчиво произнес оперативник. – Видно, садиться он к тебе не собирался. Надо было только подозвать.
– А тут троллейбус, – досадливо вставил другой.
– Его и ждал, – кивнул первый оперативник. – Ловко это он.
Совсем по-другому сложились дела у Виктора Усольцева. Своего неведомого тезку он установил легко и быстро, ибо адрес, полученный Лосевым в театре, оказался правильным. Да и самые первые сведения об этом непутевом парне Усольцев получил тоже быстро, ибо тот жил широко, открыто и даже шумно.
Бывший помощник администратора театра оказался Виктором Петровичем Коменковым, ныне работавшим в каком-то заводском клубе и руководившим там самодеятельностью. Это был пустой парень, пижон, весельчак, наделенный, видимо, лишь самыми первичными инстинктами, и дальше за ними шла, как говорят, уже неорганическая материя. Словом, парень был дремуч и распущен. Родители его жили в далеком Борске, а их Витя, с тяжким трудом и безмерным отвращением закончив школу или училище культработников, сумел «зацепиться» за Москву, женившись на легкомысленной дочке одного сурового генерала, который уже через три месяца выгнал незадачливого зятя вместе с дочкой, а еще через полгода опомнившаяся дочка поспешила развестись со своим шалопаем-мужем. Но из всех этих житейских передряг Виктор, однако, вынырнул с однокомнатной квартирой в одном из старых районов Москвы. Тут же он снова женился и опять развелся. Вторая жена, как и первая, обливаясь слезами, сбежала к родителям, а у Виктора осталась весьма милая обстановка. Тут уж пошла и вовсе бестолковая жизнь с бесчисленными попойками, гульбой, ссорами, романами, случайными знакомствами, непрерывными устройствами на работу, откуда Виктора регулярно и в кратчайшие сроки выгоняли, и мелкой спекуляцией. Местный участковый инспектор бывал у него чуть не ежедневно, то разбираясь во всяких скандалах, то проводя с Виктором душеспасительные беседы.
Получив все эти сведения, Усольцев решил, что с парнем церемониться и хитрить нечего и нужные данные он от него получит через полчаса. И потому на следующий день, часов в одиннадцать утра, когда все добрые люди уже давно трудились, Усольцев, зная особый режим работы Коменкова, позвонил к нему в квартиру.
Долгое время, однако, никто ему не открывал. Виктор позвонил еще раз, уже понастойчивей, потом подождал и начал звонить снова. Наконец за дверью послышалась какая-то возня и сердитый, полусонный голос спросил:
– Кто там?
– Откройте, Коменков, – потребовал Виктор.
– А я спрашиваю, кто там? – еще сердитее повторил Коменков. – Я занят.
– Все равно откройте. Милиция.
– Врешь. Сергея Митрофановича голос я, слава богу, знаю.
– Вот теперь и мой узнаете. Открывайте, Коменков, а то я слесаря вызову.
– А по Конституции не имеете права врываться, – нахально заявил уже окончательно проснувшийся Коменков. – Постановление прокурора у тебя есть?
– Я тебе дам постановление! – разозлился Усольцев. – Открывай немедленно!
– Не открою. А запаса продовольствия у меня на три дня, учти. Так что любую осаду выдержу. Давай сюда Сергея Митрофановича, если ты из милиции.
Усольцев растерялся. Что же делать? Неужели и правда идти за участковым? Его же ребята в МУРе на смех поднимут. А главное, какой же после этого получится разговор с этим прохвостом?
– Ну, ладно, Витя, – примирительно сказал Усольцев, сделав над собой немалое усилие. – Пошумели и хватит. Давай, открывай. Я тебе удостоверение покажу.
В самом деле поговорить надо.
– Вот такой тон я признаю, – Коменков снисходительно усмехнулся за дверью. – Приходи через час, будет разговор.
– Но…
– Через час. Все.
И Виктор услышал удаляющиеся шаги.
Он вскипел от бессильной ярости. Но что было делать? Приходилось принимать условие. И Виктор зашагал вниз по лестнице. Интересно, как бы поступил на его месте, скажем, хваленый Лосев? Но так ничего и не придумав, он вышел из подъезда.
Целый час Усольцев болтался по соседним улицам, придумывая всяческие кары этому сволочному парню.
Отнестись с юмором к возникшей ситуации у него не хватало сил. Его бросало в жар от мысли, что кто-нибудь из ребят в его отделе узнает о позорной сцене на лестнице.
Впрочем, никто, конечно, этого не узнает, успокаивал себя Виктор, слава богу, свидетелей не было, а уж сам он, ясное дело, не проговорится. Ни в каком отчете указывать такие подробности не требуется. Важен итог визита, вот и все дела. Придя к такому заключению, он облегченно вздохнул.
Ровно через час Усольцев снова позвонил в знакомую уже дверь.
На этот раз она открылась мгновенно. На пороге стоял невысокий белобрысый парень с круглым улыбчивым лицом и голубыми глазами. На Коменкове были потертые «фирменные» джинсы и модная, ярко-желтая рубашка, расстегнутая и завязанная узлом на животе.
– Давай, давай, входи, – весело пригласил он. – И ты меня, брат, извини, открыть никак не мог. Дама была. Первый раз. Сам понимаешь.
Он подхватил пальто гостя, повесил на вешалку и сделал широкий жест в сторону комнаты.
– Заходи. Прошу.
Комната была кое-как прибрана.
– Что будем пить? – осведомился Коменков. – Виски, коньяк, водка?
– Боржом, – усмехнулся Виктор.
– Вас понял. При исполнении, значит?
Он держался весело, доброжелательно и непринужденно, словно и не было той ссоры час назад. Казалось, он уже просто забыл о ней.
Оба уселись возле низенького полированного столика и закурили. Коменков отодвинул в сторону вазу с цветами и усмехнулся.
– Видал? По два с полтиной цветок. Но отношения с женщинами требуют жертв, ничего не поделаешь. И чем красивее женщина, тем больше жертв. Закон природы. А у меня была… М-м-м… – он мечтательно замотал головой и, оборвав самого себя, сказал уже другим тоном. – Ладно. Ты чего пришел? Правда, из милиции?
В тоне его не было ни испуга, ни смущения, как рассчитывал Виктор, одно только любопытство.
– Из милиции, – солидно кивнул Усольцев. – Нужен мне, понимаешь, один человек. И ты его знаешь. Так что, помоги.
– Давай, давай, – оживился Коменков. – Я, брат, верный помощник милиции. Всегда готов, если что. Сергей Митрофанович ко мне, как к себе, приходит.
– Ну, наглец, – подумал Усольцев. Он и самому себе не мог признаться, как эта встреча его обескуражила
– Давай, давай, выкладывай, – поощряюще и дружески продолжал Коменков. – Я, знаешь, ясность люблю. Кто тебе нужен? – Но тут он вскочил со стула. – Слушай, давай все-таки выпьем, а? Ну, по маленькой. Ты учти, – он весело погрозил пальцем. – Комиссар Мегрэ тоже выпивал на работе. Это я лично читал. А как работал? Нам бы так работать!
«Нам бы», – поразился Усольцев столь откровенной наглости. Теперь он уже и вовсе не знал, как начать разговор. Может быть, выпить рюмку? Он же теперь не отстанет, и разговора не получится.
– Ну, наливай, – снисходительно согласился он.
Пока Коменков весело суетился по комнате, Виктор немного пришел в себя и кое-как освоился в непривычной обстановке.
Они чокнулись и выпили за дружбу, как объявил Коменков.
– Тебя как звать? – спросил он, ставя пустую рюмку на стол.
– Виктор.
– Ого! И меня! Мы с тобой братики, Витя, – с веселым воодушевлением объявил Коменков, обнимая Виктора за плечи. – Вот, здорово!
А Усольцев, обретя было почву под ногами, вдруг почувствовал, как она снова ускользает из-под него. Серьезный разговор решительно не получался.
– Я тебе все скажу, Витя! Я тебе по-братски все скажу! Ей-богу! – с энтузиазмом продолжал Коменков, пытаясь снова наполнить рюмки. – На старости лет братика приобрести, это же надо! Ну, давай еще…
– Погоди, – закрыл ладонью свою рюмку Усольцев. – Вот скажи, ты в театре на Таганке работал?
– Точно. Работал. Администратором.
– А Диму помнишь?
– Это какого Диму, откуда? – наморщил лоб Коменков и даже отставил в сторону бутылку.
– Ну, Дима… Такой… – Усольцев назвал знакомые приметы.
– А-а! Из «Березки»? Что, задымился? Ты, Витя, все можешь мне сказать, понял? Могила! Будь спокоен! Значит, задымился? Ай, ай, ай! Ах, утенок! Ах, котенок! Ах, поросенок! Выходит, добегался? Я ж говорил…
Коменков, казалось, совсем развеселился.
– Да с чего ты взял, что задымился? – сердито сказал Усольцев. – Мне с ним просто поговорить надо. У тебя телефон его есть?
– Что ты, родимый! Откуда у меня его телефон? Прибежит, убежит, и все дела. Ну, иной раз я его с девочкой познакомлю. Слушай! – оживленно воскликнул Коменков и подмигнул. – Хочешь, я тебя тоже, а? Это в миг! Это для меня…