– Но прошло шестнадцать лет. Ты не просто вырос, тебе далеко за тридцать. Что бы ты ни пережил тогда, может, пора уже оправиться от потери?
– Оправиться? – эхом переспросил Цкуру. – Что конкретно ты имеешь в виду?
Сара положила руки на столик, чуть раздвинула пальцы. На ее левом мизинце блестело кольцо с чем-то вроде маленького бриллианта. Несколько секунд она смотрела на это кольцо, не отрываясь. Затем подняла голову.
– Пришло время, когда ты мог бы выяснить, почему те четверо тебя бросили и было ли это необходимо.
Цкуру хотел допить кофе, но на донышке уже ничего не осталось, и он поставил чашку на блюдце. Та неожиданно резко звякнула на весь зал. Как по сигналу, тут же подлетел официант и подлил им в стаканы воды со льдом.
Он удалился, и Цкуру ответил:
– Я уже говорил, что хотел бы о той истории просто забыть. Раны кое-как затянулись, и бередить старые шрамы я бы не стал.
– И все-таки сам посуди. Может, только снаружи кажется, что они затянулись? – тихо спросила Сара, поймав его взгляд. – А внутри, под рубцами, они все еще кровоточат? Или ты ни разу не думал об этом?
Цкуру задумался. Но ответа придумать не смог.
– Послушай… А ты можешь сказать, как их звали, всех четверых? А также как называлась ваша школа, когда вы ее закончили, куда поступили и как до каждого дозвониться?
– И что ты будешь делать с такой информацией?
– Проверю, где они сейчас и чем занимаются.
У Цкуру пересохло в горле. Он взял стакан, отхлебнул воды.
– Зачем?
– Чтобы ты смог с ними встретиться, поговорить и выяснить, что же между вами случилось шестнадцать лет назад.
– А если я не хочу этого делать?
Не отрывая взгляда от Цкуру, она повернула руки на столике ладонями вверх.
– Сказать тебе откровенно?
– Разумеется.
– Конечно, говорить такое нелегко…
– Скажи как получится. Я хочу знать, что ты думаешь.
– В прошлый раз я сказала, что мне не хочется к тебе домой, помнишь? А знаешь почему?
Цкуру покачал головой.
– Я думаю, ты очень хороший, и, пожалуй, нравишься мне… Ну, как мужчина женщине, – сказала Сара. И помолчала. – Но у тебя больная душа.
Цкуру слушал ее, не говоря ни слова.
– Дальше еще сложнее, – продолжала она. – Не знаю, как объяснить это чувство. Если словами, выйдет слишком банально. Его не разложить на причины и следствия, не поверить логикой. Это, скорее, интуиция…
– Твоей интуиции я доверяю, – признался Цкуру.
Она чуть закусила губу, окинула взглядом пространство перед собой – и сказала:
– В постели со мной ты все время был… словно где-то еще. В каком-то другом месте, но не в постели и не со мной. Ты очень нежный, мне было с тобой замечательно. И тем не менее…
Цкуру снова взял пустую кофейную чашку, стиснул в руках, ожидая продолжения. И опять поставил на блюдце, стараясь больше не шуметь.
– Даже не знаю… – произнес он наконец. – В постели с тобой я все время думал только о тебе. Даже не помню, чтобы хоть раз отвлекся. Честно говоря, мне просто некогда было думать ни о чем, кроме тебя…
– Да, наверное. Может, ты и правда думал только обо мне. Если ты так говоришь, я тебе верю. И все-таки у тебя в голове словно находился кто-то еще. Я это чувствовала. Как, наверно, чувствуют только женщины. Так вот, я хочу, чтоб ты знал: со мной такие отношения долго не продлятся. Даже если ты мне нравишься. Я сама человек прямой, для меня чувства важнее внешнего вида. И если ты настроен продолжать со мной всерьез, я не желаю, чтобы этот кто-то вставал между нами. Ну, тот самый, бестелесный… Понимаешь, о ком я?
– Иными словами, ты больше не хочешь со мной встречаться?
– Да нет же! – воскликнула она. – Встречаться вот так, как сейчас, и разговаривать я всегда рада. Но приходить к тебе домой больше не стану.
– То есть без секса?
– Боюсь, что без.
– И все потому, что у меня больная душа?
– Да. Где-то в самой ее глубине скопилось много боли. Гораздо больше, чем тебе кажется. Но если ты сам не будешь от этой боли отворачиваться, то сможешь ее унять. Так же успешно, как ремонтируешь свои перроны. Просто собери недостающую информацию, продумай план и выстрой график, когда, что и как ремонтировать. Но самое главное – понять, что для тебя важнее всего.
– Значит, ты предлагаешь мне встретиться и поговорить с каждым из четверых?
Она кивнула.
– Ты должен проанализировать свое прошлое. Не как ранимый мальчишка, но как взрослый и опытный человек. Не смотреть лишь на то, что хочется видеть, но увидеть такое, на что нельзя не смотреть. Иначе придется тащить эту тяжкую ношу всю оставшуюся жизнь. Вот зачем я прошу тебя назвать мне их имена. Тогда я выясню, где они и чем занимаются.
– Как?
Сара укоризненно покачала головой.
– Ты ведь вроде политех закончил, а? В Интернет что же, вообще не заходишь? Никогда не слыхал ни о «Гугле», ни о «Фейсбуке»?
– На работе, конечно, заглядываю часто. И про «Гугл» знаю, и про «Фейсбук». Само собой. Но сам почти ими не пользуюсь. Как-то нет интереса.
– Ладно, просто верь мне. Я в этом профи, – сказала Сара.
После ужина они прогулялись до Сибуи. В тот чудный вечер поздней весны луну в небе – огромную, желтую – подернуло тонкой дымкой. Воздух был еле заметно влажен и свеж. Подол платья Сары колыхался на легком ветру, и шагать с нею рядом было очень приятно. Идя с нею рядом рука об руку, Цкуру представлял под этим платьем живое тело, которое хотелось снова обнять. До тесноты брюк в паху. Подобных реакций организма он совсем не стыдился. Нормальная страсть взрослого мужчины. Но, возможно, как и отметила Сара, за этой страстью скрывается кто-то еще? Какой-нибудь извращенец, что никак не прорвется наружу? Этого Цкуру не понимал. Чем дольше он думал о границе между сознанием и подсознанием, тем хуже сознавал, кто он такой вообще.
Помучившись над этим вопросом, он наконец решился.
– В том, что я раньше о себе рассказывал, нужно сделать одну поправку.
Не сбавляя шага, она с любопытством оглянулась на него.
– Какую?
– Я говорил, что за эти годы спал с несколькими девушками, хотя надолго не связался ни с одной. Что причины тому были разные. И что иногда виноват был не я.
– Да, я помню.
– За последние десять лет я встречался с тремя или четырьмя. С каждой – подолгу и всерьез. Не для того, чтобы поразвлечься и бросить. Но в том, что с каждой из них пришлось расстаться, не было их вины. Виноват, по большому счету, только я сам.
– И в чем же твоя вина?
– Понятно, что с каждой было по разному, – ответил Цкуру. – Но в целом, по-моему, все сводилось к одному. Никому из них я не отдавал себя полностью. То есть, конечно, они мне нравились, и вместе мы здорово проводили время. О каждой осталось много хороших воспоминаний. Но ни к одной не тянуло до полной потери себя.
Сара помолчала. И наконец уточнила:
– То есть ты десять лет всерьез и подолгу встречался с теми, кому всерьез и надолго отдаваться не собирался?
– Похоже на то.
– Мне кажется, это довольно глупо.
– Ты совершенно права.
– А может, тебя одолевали страхи – «не хочу жениться», «не желаю себя связывать» и так далее?
Цкуру покачал головой.
– Да нет, ни женитьбы, ни какой-то зависимости я особо не боялся. Все-таки мне всю жизнь по душе порядок и покой.
– Но тем не менее что-то тебя тормозило, так?
– Возможно.
– И в итоге ты спал только с теми, перед кем не нужно распахивать душу, так?
– Быть может, – ответил Цкуру, – с какого-то проклятого дня я стал панически бояться: вот я всерьез полюблю и не смогу жить без этого человека, а он возьмет и исчезнет, и я останусь один…
– Поэтому, осознанно или нет, ты от них отдалялся. Или же сразу выбирал тех, кто согласен на дистанцию с тобой. Чтоб тебя никто не обидел. Так или нет?
Цкуру промолчал, но скорее утвердительно. Хотя, насколько он понимал, его проблемы были гораздо глубже.
– А ведь то же самое может получиться и со мной, – добавила Сара.
– Нет, не думаю, – возразил Цкуру. – С тобой у меня совсем не так, как с кем-либо раньше. Это правда. И я действительно хотел бы раскрыться перед тобой. Всей душой. Потому и разговариваю об этом.
– Значит, – сказала Сара, – ты хотел бы со мной снова встретиться?
– Да, конечно. Снова и снова.
– Я тоже хотела бы видеть тебя как можно чаще. – Сара кивнула. – Мне кажется, ты человек достойный и не станешь меня обманывать.
– Спасибо, – сказал Цкуру.
– Вот поэтому и назови мне имена этих четверых. А дальше уж сам решай. Когда я что-нибудь выясню, сам решай, встречаться с ними или нет. Это уже касается только тебя. А кроме того, мне лично интересны эти четверо. Я хотела бы узнать о них больше. О тех, кто все еще сдавливает тебе шею…
Вернувшись домой, Цкуру Тадзаки достал из ящика стола старый блокнот, нашел в нем раздел «адреса» – и кропотливо занес в компьютер адреса и телефоны всех четверых.
• Кэй АКАМА́ЦУ (Красный)
• Ёсио ОУ́МИ (Синий)
• Юдзуки СИРАНЭ́ (Белая)
• Эри КУРО́НО (Черная)
Он смотрел на экран, и самые разные воспоминания о времени, которого уже никогда не вернуть, затопляли его. Прошлое без единого всплеска влилось в его нынешнюю реальность. Точно дым, проникающий в комнату через щель неплотно закрытой двери. Без цвета и запаха… Впрочем, в какой-то миг Цкуру пришел в себя, нажал кнопку на клавиатуре лэптопа и послал письмо Саре. Проверил – отправлено. Выключил компьютер. И начал ждать, когда прошлое и настоящее сольются вновь.
«А кроме того, мне лично интересны эти четверо. Я хотела бы узнать о них больше. О тех, кто все еще сдавливает твою шею…»
Пожалуй, Сара права, думал Цкуру, лежа в постели. Эти люди до сих пор живут, сдавливая ему шею. И куда сильнее, чем думает Сара.
• Mister Red
• Mister Blue
• Miss White
• Miss Black…
7
В ночь, когда Хайда рассказал странную историю о джазовом пианисте Мидорикаве, с которым его отец в юности встретился в горах Кюсю, – в ту самую ночь произошло сразу несколько странных событий.
Цкуру Тадзаки просыпается в темноте. Его будит негромкий, но резкий звук – словно камешком попали в окно. Или просто в ухе что-то щелкнуло? Кто его разберет. Он хочет взглянуть на дисплей будильника у изголовья, но шея не слушается. И если бы только шея. Все тело словно разбил паралич. Хотя все-таки не паралич. Просто хочешь двинуть рукой или ногой – а не можешь. Утеряна связь между сознанием и телом.
В спальне – кромешный мрак. Спать при свете Цкуру не может и перед сном всегда задергивает толстые шторы на окне, чтоб не проникло ни лучика. И только тут понимает, что в комнате он не один. Кто-то еще прячется там, в темноте, и пристально смотрит на него. Как животное, вроде хамелеона – задержал дыхание, уничтожил свой запах, сменил раскраску и растворился во мгле. Но что-то подсказывает Цкуру: это – Хайда.
Mister Gray?
Серого цвета добиваются, смешивая белое с черным. Но чем он гуще, тем больше сливается с темнотой…
Стоя в углу, Хайда смотрит на Цкуру в постели. Застыв, как мим в роли статуи. Лишь его длинные ресницы, наверное, чуть подрагивают. Что за бред? Хайда каменеет у стены, а Цкуру неспособен и пальцем шевельнуть. Нужно что-нибудь сказать, думает Цкуру. Открыть рот, произнести какие-то слова – и нарушить это нелепое противостояние. Но голос куда-то пропал. Язык и губы онемели. Из горла вылетает лишь сухое беззвучное дыхание.
Что Хайда делает в этой комнате? Зачем он стоит здесь и так пристально смотрит на Цкуру?
Это не сон, думает Цкуру. Для сна все слишком реалистично. Вот только реальный ли Хайда стоит там, в углу, – не разобрать. Может быть, Хайда из плоти и крови крепко спит на диване в гостиной, а здесь – лишь его альтер эго, вышедшее погулять? Очень похоже на то.
Ни зла, ни угрозы от Хайды вроде бы не исходило. Он вообще не старался произвести на Цкуру какого-либо впечатления. Именно эту особенность Цкуру подметил в нем при первой же встрече. Интуитивно.
У Красного тоже хорошо работала голова, но – в реальном мире и для решения практических задач. В разуме же Хайды царила чистая теория, система, полностью замкнутая на себя. Часто в их беседах Цкуру вообще не улавливал, о чем Хайда думает и к чему ведет. Чувствовалось, что в мозгу его осуществляется некий мощный процесс, но какой именно, оставалось загадкой. В такие минуты Цкуру, конечно, терялся и даже чувствовал себя одиноким странником, заблудившимся в густом лесу. Но даже тогда Хайда не вызывал у него ни беспокойства, ни раздражения. Ясно ведь: этот парнишка соображает куда быстрей и масштабнее Цкуру. И пытаться догнать его – пустое занятие.
Очевидно, в мозгу Хайды был некий высокоскоростной движок, который иногда врубался на полную катушку. А когда подстраивался под низкую скорость Цкуру, перегревался и начинал сбоить. Промчавшись какое-то время на полной скорости, Хайда останавливался и, улыбаясь как ни в чем не бывало, позволял догнать себя. И снова неторопливо двигался рядом.
Как долго Хайда смотрел на него, Цкуру определить не мог. Тот просто наблюдал за ним в темноте, безмолвный и неподвижный. И, похоже, собирался что-то сказать. Передать Цкуру что-то важное. Но почему-то не мог облечь свое послание в слова. И это сильно его раздражало.
Лежа в постели, Цкуру вдруг вспомнил историю, услышанную перед сном. Что же именно было в мешочке, который Мидорикава (якобы ожидавший смерти) положил на инструмент, прежде чем сыграть на пианино в сельской школе? В рассказе Хайды это осталось загадкой. Но именно она зацепила Цкуру чуть ли не сильнее всего. Что значил тот мешочек для Мидорикавы? Зачем он клал его на пианино, да еще так бережно? Как понять всю эту историю, не ответив на этот вопрос?
Но ответа Цкуру так и не получил. После долгого молчания Хайда – или его внутреннее «я» – внезапно исчез. За несколько секунд до этого Цкуру вроде бы услышал его слабое дыхание. А потом призрак Хайды растаял в воздухе, как дым от благовония, и Цкуру остался в темной комнате один. Тело по-прежнему не слушалось. Кабель, соединявший мышцы с сознанием, оставался отключенным. Словно выпали болты, которыми тот был закреплен.
Насколько все это реально? – гадал Цкуру. Ведь это не сон. Не видение. А самая натуральная явь, в которой не усомниться. Вот только уж больно какая-то невесомая.
Mister Gray…
Потом Цкуру, кажется, снова заснул. И очнулся уже во сне. Хотя нет – назвать это сном, пожалуй, нельзя. Скорее, явь со всеми признаками сна. Иная реальность, которая проявляется только в особое время и в особом месте.
Обе лежат в его постели нагишом. У него под мышками: одна слева, другая справа. Белая и Черная. Обеим лет по шестнадцать-семнадцать. Почему-то им всегда именно столько – ни старше, ни младше. Прижимаются к нему грудями и бедрами, гладкой и теплой кожей. А пальцами и языками ласкают Цкуру, такого же голого, – где им только вздумается, все интимней и жарче. Сцена, о которой он никогда не грезил – и даже представлять себе ее не хотел. Она возникла против его воли, сама по себе. Но все, что он видит и ощущает, с каждой секундой становится все ярче, отчетливей и живее.
Их проворные пальцы волшебно нежны. Двадцать пальцев на четырех руках. Рыщут по всему телу Цкуру, точно гладкие слепые зверьки, рожденные мглою, и все сильнее возбуждают его. Сердце Цкуру трепещет как никогда. Будто в родном доме, где он прожил так долго, ему вдруг показали комнату, о которой он понятия не имел. В груди его грохочут литавры. А ноги и руки все так же парализованы. Ни пальцем не шевельнуть.
Вот они оплели уже все его тело. У Черной – полная, мягкая грудь. А у Белой она совсем небольшая, но соски отвердели, точно круглые камушки. Волосы на лобках повлажнели, как рощицы после дождя. Вдохи и выдохи обеих сливаются с дыханием Цкуру. Словно течение, что медленно поднимается из океанских пучин, усиливаясь волна за волной.
Наконец они возбуждают Цкуру до предела, и Белая овладевает им. Седлает его, лежащего на спине, берет в руку член, ловко вводит. Тот проникает в нее легко, без какого-либо сопротивления, будто всасывается в вакуум. Она замирает на пару секунд, переводит дыхание. В замысловатом пируэте разворачивается на бедрах лицом к нему. И вот уже ее длинные волосы ритмично хлещут его по лицу. Никогда в жизни Цкуру даже представить не мог эту девочку в такой откровенной позе.
Но как для Белой, так и для Черной все это совершенно естественно. Они действуют, не задумываясь, не колеблясь и не смущаясь ни на секунду. Они ласкают его вдвоем, но проникает он только в Белую. Почему в Белую? – в смятении гадает Цкуру. Почему именно она? Ведь обеими он дорожит одинаково. Именно в паре они для него – единое целое…
Подумать что-либо дальше он не успевает. Белая гарцует на нем все энергичнее. С момента, когда она оседлала его, проходит совсем немного времени. Все случается быстро. Слишком быстро, думает Цкуру. Впрочем, как знать – может, он уже не чувствует времени? Держаться нет сил. Оргазм накрывает его, как цунами, без всякого предупреждения.
Вот только семя его попадает вовсе не в Белую. А почему-то в Хайду. Цкуру вдруг видит, что обе девчонки сгинули, а перед ним – его новый друг. Который нависает над Цкуру, обхватывает губами его исходящую спермой плоть и, стараясь не испачкать постель, заглатывает густую лаву толчок за толчком. Извержение яростное, обильное. Но с каждым новым выплеском Хайда терпеливо принимает в себя сколько может, а когда все закончено, слизывает с его бедер несколько оброненных капель. В этом он, похоже, не новичок. Так, по крайней мере, кажется Цкуру. Закончив, Хайда тихонько соскальзывает с кровати, уходит в ванную. Судя по звукам, открывает кран и пускает воду. Видимо, полощет рот.