Когда же обозначились явные признаки того, что тяга к спиртному сильнее всех запретов, ни у власти, ни у общественности не нашлось решимости привести законодательство в соответствие с реалиями. Чиновники продолжали вводить новые ограничения, вроде запрета торговать «киндер-бальзамом» в бакалейных лавках, или устанавливали премии в 200 тысяч рублей изобретателю «рвотного» денатурата. А народ продолжал пить.
Как известно, «сухой закон» в Америке породил мафию. Насколько абсолютный запрет на спиртное привел царизм к краху и способствовал победе большевизма, еще предстоит выяснить. По крайней мере, уже в августе 1915 года слабость самодержавия в проведении антиалкогольной политики вызывала нелицеприятную критику. Да еще с намеком на измену. И не в какой-нибудь «Правде», а в передовице «Голоса Москвы», органа октябристов – крупной буржуазии, лояльной царской власти:
«Лицемерие вообще царит над нами, и это ужас. Противно слушать, когда говорят: “трезвая Россия”. Пьет Россия, пьет Москва, пьет Петроград. Не пьет казенной водки, но зато пьет всякую гадость: денатурированный спирт, одеколон, политуру, кумышку, колганную настойку, валерьянку. И все это продается втридорога, и Россию на этом обирают. И деньги идут не в казну, а в карман разных отравителей и их попустителей, которые разбогатели за один год “трезвости”.
Казалось бы, что раз запрещена водка, надо наказывать по законам военного времени за допущение продажи ядов! Но нет, лицемерие царит.
А что дальше? Пьющие люди мечтают, что когда закончится война, разрешена будет водка. Не лучше ли было перестать пить после войны, чем во время войны?
В довершение всего говорят, что в газетах некоторых нейтральных стран появились известия, что прекрасная сама по себе мера по уничтожению водочной монополии, которой не могло добиться общество столько лет, была так быстро принята именно во время войны не без влияния некоторых лиц, которые, может быть, и не знали, что в Германии рассматривают это как лучший способ поколебать финансы страны.
Во всяком случае, если противна пьяная Россия, когда она дает деньги в казну, то так же противна пьяная Россия, когда она отравляет себя, деньги свои отдает отравителям и при этом притворяется трезвой. Противно лицемерие».
Нам больше нечего добавить.
Торговля
«Москва, по-видимому, не собирается скоро начать голодать», – утверждал автор заметки «Избыток мяса», опубликованной 12 августа 1914 года в газете «Раннее утро». Один, но красноречивый факт подкреплял этот неуклюже сформулированный тезис: из 5685 быков, доставленных на площадку скотопрогонного рынка, в продажу поступило менее половины – из-за падения цен на мясо.
На той же странице газета сообщала о явлении другого рода. В корреспонденции «Протест против мародеров» описывалось происшествие на Смоленском рынке. Покупатели, возмущенные внезапным увеличением в два-три раза цен «на огурцы и другие продукты первой необходимости», едва не побили торговцев. Разъяренные москвичи, выкрикивавшие: «Кровопийцы!», «Креста на вас нет!», «Последнюю шкуру готовы содрать!» и т. п., окружили спекулянтов. Последним не оставалось ничего иного, как забираться на возы и звать на помощь. Только вмешательство полиции предотвратило погром.
Что же происходило в торговой жизни Москвы, если в один день случилось два столь разных по характеру события? Неужели война так скоро повлияла на состояние сельского хозяйства, что уже на ее первом месяце в глубоком тылу цены на продукты начали резко повышаться? И что, наконец, делали власти, чтобы стабилизировать положение? Попробуем во всем разобраться по порядку.
Начнем с констатации факта: из-за войны все зерно урожая 1914 года, а с ним и другая сельскохозяйственная продукция остались в России. В русском обществе никто не мог даже предположить, что страна когда-либо начнет испытывать недостаток в продовольствии. Напротив, все политики и публицисты в один голос предсказывали неминуемое и скорое наступление голода в Германии.
Другое дело, что война не могла не потрясти денежную систему. Однако и по этому поводу никто не собирался впадать в уныние. 2 августа 1914 года газета «Утро России» писала:
«Война стала фактом и не замедлила отразиться на состоянии нашего денежного рынка. Мы вправе с гордостью сказать, что благодаря предусмотрительной политике нашего финансового ведомства и банков краткосрочного кредита война не застала нас врасплох, и мы находимся в лучшем состоянии сравнительно с нашими противниками. (…)
Надвигавшиеся с быстротой курьерского поезда события не замедлили отразиться на психологии денежной публики, которая устремилась в банки и с лихорадочной поспешностью начала снимать со своих счетов свободные, принадлежавшие ей суммы. Таким массовым востребованием вкладов банки должны были быть поставлены в весьма затруднительное положение, если бы им на помощь не пришел Государственный банк, открыв банкам колоссальные кредиты. Заявление Государственного банка об открытии банкам кредита, а также беспрепятственная выдача вкладов с текущих счетов подействовали отрезвляющим образом на публику, так что в конце концов уже на прошлой неделе можно было наблюдать обратное возвращение вкладов. Одновременно с востребованием вкладов у публики появилась, если можно так выразиться, золотая горячка, проявляющаяся в том, что легкомысленная и легковерная часть публики устремилась в кассы Государственного банка для обмена бумажных денег на золото; но уже 25 июля законом, введенным в порядке 87-й статьи, был прекращен обмен государственных кредитных билетов на золотую монету. (…)
Таким образом, баланс на 23 июля указывает на сокращение наших золотых запасов всего на 36,4 милл. руб., из которых только около полутора милл. руб. попали в карманы публики, обменивавшей кредитные билеты на золото, остальное приходится на заграницу. Одновременно с уменьшением нашей золотой наличности, кредитных билетов, выпущенных в обращение, увеличилось на 226,5 милл. руб. (…)
Заканчивая наш обзор, мы должны отметить, что благодаря полезным и своевременным мероприятиям Государственного банка наш денежный рынок, а также нормальная жизнь кредитных учреждений, нарушившаяся несколько последними событиями, начинает приходить в прежний порядок».
Кроме оптимистического настроя автора публикации обратим внимание на два важных обстоятельства. Во-первых, отмена «золотого» рубля. В свое время введение золота в качестве обеспечения рубля сделало его одной из самых устойчивых валют мира. Теперь этому пришел конец. Во-вторых, поступление на рынок огромной массы бумажных денег. Не надо быть маститым экономистом, чтобы понять: механизм инфляции запущен. Вряд ли огородники, торговавшие на Смоленском рынке, читали Адама Смита вкупе с трудами Карла Маркса и Туган-Барановского, но они наверняка помнили, как во время Русско-японской войны стремительно дешевели деньги. Поэтому нет ничего удивительного, что цены поползли вверх.
Бороться с инфляцией правительство решило административными мерами. Местные власти получили право устанавливать фиксированные цены («таксу») на продукты и товары первой необходимости. В Москве каждую неделю стали выходить особые справочные ведомости «с предельными расценками», утвержденными градоначальником.
Само собой разумеется, система административного регулирования цен находилась в противоречии с рыночными принципами ценообразования. В августе 1914 года газеты писали о несовершенстве механизма назначения «предельных расценок». Так, исходя из цен в крупных магазинах центральной части города, мера картофеля была оценена в один рубль, в то время как на рынках за нее еще просили 60 копеек. Но гораздо сложнее было с мясом. Торговцы из центральных районов Москвы традиционно покупали мясо скота высокой упитанности и платили за него дороже. Легковесные туши, стоившие дешевле, уходили на окраины. Тем не менее разница в сортах мяса не находила отражения в ведомостях.
Для более точного определения цен была создана смешанная комиссия, в состав которой кроме представителей градоначальничества и городской управы вошли члены Комитета биржи пищевых продуктов.
Забегая вперед, отметим, что со временем наступили моменты, когда цены «по таксе» стали значительно отставать от реальной стоимости продуктов. Например, в феврале 1917 года гласный городской думы Н. В. Щенков отмечал такую несообразность: официально фунт черного хлеба стоил семь с половиной копеек, а на деле его выпечка обходилась на две копейки дороже. Стоит ли удивляться, что пекари всеми правдами и неправдами избегали выпускать этот вид хлеба.
С начала сентября 1914 года тема непрерывного роста цен начинает главенствовать в разговорах москвичей. В газетах первая заметка под названием «Вздорожание продуктов» была опубликована 5 сентября в «Утре России». Она была посвящена ценам на куриные яйца. В начале войны из-за прекращения вывоза в Германию стоимость десятка яиц упала до 16 копеек, но 2 сентября их уже продавали по 24 копейки за десяток. При этом публику уверяли, что рост цен связан с началом экспорта продовольствия в Англию. А вот покупатели были убеждены, что все дело в сговоре торговцев.
Взгляд на таксу с разных сторон
Полтора месяца спустя предметом обсуждений стало подорожание мяса. В розничной продаже вместо 21 копейки за фунт пришлось платить 22. Это произошло из-за сокращения поставок скота: вместо обычной нормы в 6–7 тысяч голов в Москву стало поступать в среднем 2500.
18 ноября 1914 года на заседании Московской городской думы обсуждалось обращение Московского биржевого комитета пищевых продуктов и винной биржи. В нем содержался призыв принять меры к обеспечению населения Москвы коровьим маслом, с поставками которого начались перебои. Биржевики сообщали, что Вологодский район, снабжавший Москву маслом, поражен неурожаем кормов, а в Сибири, где из-за прекращения экспорта масла имеется в изобилии, оно подвергнуто реквизиции[33] и, несмотря на повышение цен, скоро масла в Москве в розничной продаже не будет. Даже столпы молочной торговли, крупнейшие московские фирмы – Бландовых и Чичкина, вынуждены «отказывать покупателям в отпуске коровьего масла».
Интерес представляет само обсуждение грядущего «масляного голода», превратившееся в почти неприкрытую критику царского правительства. Так, гласный П. И. Булатов заявил, что много масла вывозится в Швецию, а оттуда – «неизвестно куда, но дума знает куда». Для аудитории намек вполне понятен: «туда» – значит, в Германию. Н. И. Астров указал на странные противоречия: масло находится под реквизицией, но при этом вывозится за границу. И зачем на масло установлена реквизиция, если оно не входит в солдатский рацион и в армию его не поставляют? Н. В. Щенков обратил внимание на то обстоятельство, что от реквизиций освобождено масло, закупленное некоторыми иностранными экспортными фирмами.
Городская дума единогласно постановила обратиться к правительству с предложением о прекращении экспорта и освобождении от реквизиции масла, предназначенного для снабжения населения.
Впрочем, у гласных, критиковавших правительство, тут же нашелся оппонент. Рядом с сообщением о заседании городской думы «Утро России» поместило статью «Масляный конфуз», в которой, в частности, говорилось:
«…Дело в том, что в нашем расчетном балансе вывоз масла занимает весьма почетное место, и этого продукта экспортировано за границу в 1913 году на 70 миллионов рублей.
С прекращением общего экспорта ввиду войны русская торговля и промышленность необычайно остро почувствовала недостаток иностранной валюты для закупки за границей необходимого нам сырья: хлопка, красок, металлов, машин и т. п., каковых внутри страны не имеется и без которых работать невозможно.
– За чем, Акулинушка, ходила?
– За маслом!
– Получила?
– Получила… кукишь с маслом!
Между тем долг каждого промышленника в это тяжелое время работать во что бы то ни стало и тем усиливать способность населения выдерживать военные невзгоды как можно дольше, в чем и кроется залог окончательной победы над врагами родины.
Ввиду этого правительство и торгово-промышленные организации напрягают все усилия к изысканию способов облегчить приток к нам иностранной валюты и тем удержать от падения курс нашего рубля».
О том, что надо поторопиться с «усилиями к изысканию способов» укрепления рубля, наглядно свидетельствовала опубликованная в те же дни статья «Вздорожание жизни»:
«В “Утре России” уже отмечалась наблюдающаяся за последнее время дороговизна таких продуктов, как мясо, молоко, масло и рыба.
Повышение цен, однако, не ограничивается этими продуктами и захватило почти все предметы потребления. Причины вздорожания различны по отношению к тому или иному продукту. Так, например, повышение цен на рожь и пшеницу объясняется недостатком их подвоза в Москву. В Сызрани, в Моршанске, в Саратове и других местах лежат большие залежи хлебных грузов, которые не могут быть подвезены в Москву из-за недостатка подвижного состава и перегруженности Сызрано-Вяземской ж.д. Вчера московская хлебная биржа обратилась к порайонному комитету с ходатайством о срочном наряде вагонов под хлебные грузы, но что из этого будет, пока неизвестно. Повышение цен на хлебные продукты пока сравнительно невелико – 5–10 к. на пуд, и на розничной цене хлеба не отразилось. Сильнее повысился такой массовый продукт потребления, как овес, цена которого достигла до 1 р. 35 к. за пуд вместо 1 р.–1 р. 10 к., стоявших на прошлой неделе. Хлебная биржа приняла в повышение цен на овес репрессивные меры и установила максимум в 1 р. 30 к. за пуд.
Значительное повышение цен за последние дни последовало на яичный товар – около 4 р. на 1000 штук на все сорта. Это повышение находится в связи с усилившимся экспортом яиц через Швецию в Англию, куда в настоящее время двинуты крупные партии. Недостаток подвоза яиц в Москву также объясняется расстройством железнодорожного движения.
Кроме яичного и масляного экспорта за границу за последнее время наладился вывоз из России дичи через Архангельск. Сибирская дичь, впрочем, до сих пор не дошла до Москвы, и в настоящее время в Москве куропатки, рябчики и проч. – исключительно прошлогодней охоты. Дичь Вологды и Архангельска прошла в очень небольшом числе и почти целиком попала в Петроград, а оттуда через Швецию ушла за границу.
Повышение цен на дичь отозвалось и на ценах на куриный товар, вздорожавший на 20 %. Куриный товар идет в Москву из Курска, Тамбова и южных губерний, и повышение цен на него стоит в несомненной связи с неправильностью железнодорожного движения.
Сильно вздорожали все бакалейные и колониальные товары, особенно те из них, которые идут из-за границы. За последнюю неделю цены на такие продукты, как кофе, какао, сардины, перец и пр., вскочили на 30–40 %. Очень подорожал рис – на 2–3 р. в пуде.
Апельсинов и лимонов нет совсем в продаже; остатки лимонов продаются по 45–50 р. за ящик в 300 штук в оптовой цене. Мандарины также на исходе и продаются только десятками по 1 р. за 10 штук. Недавно в Москву попало 5 пудов персидских мандарин, и их прямо “выхватывали из рук”. Некоторые из фруктовых фирм отправили своих доверенных в Японию и в Персию за апельсинами и лимонами. В Сухуми и Батуми этих товаров оказалось ничтожное количество, и все они были потреблены на местах. В Москве ждут небольшой партии мандарин из Сухума.
С яблочным товаром цены повышаются медленно, и вчера, например, он был не выше прошлогодних за этот период времени, но ввиду того, что выход яблок в этом году оказался чрезвычайно неустойчивым в смысле хранения, к Рождеству ожидается новое повышение и на эти товары».
Итак, осенью 1914 года в быт москвичей прочно входят такие понятия, как «вздорожание» и «такса». Попытки торговцев удержать прежнюю норму прибыли путем повышения цен пресекаются административными мерами. Стоило полиции зафиксировать в протоколе факт продажи «таксированных» продуктов по более высокой цене, как сразу следовало довольно суровое наказание. Первым, кто испытал это на себе, был некий Павел Галкин. За продажу на Конной площади огурцов по завышенной цене 15 сентября градоначальник приговорил его к месяцу ареста.
В остальном московская торговля сохраняла свой оживленный характер, а на некоторые товары война неимоверно усилила спрос. Так, вполне очевидно, что покупатели не переводились в магазине А. Биткова на Большой Лубянке, где предлагалось «для гг. военных оружие и все для дороги: кровати, спальные мешки, лайковые, непромокаемые и теплые куртки, пальто, теплые фуфайки, носки, чемоданы, погребцы, сумки, фляги и все дорожные приборы, ремни, кобуры и проч.». В магазине стальных и хозяйственных вещей придворного поставщика Эд. Брабеца (Столешников пер., собств. дом; Петровка, 7) уезжающих на фронт могли не только снабдить необходимыми дорожными вещами, но и наточить им шашки.
Желающие могли приобрести панцирь «Фортуна» (125 руб.), панцирный набрюшник (40 руб.) и такую же фуражку (30 руб.). Реклама уверяла, что эти предметы военного быта обладали массой достоинств: «Абсолютно непробиваемые шрапнельными, разрывными, револьверными пулями, осколками снарядов, штыком, шашкой, холодным оружием. Непробиваем остроконечной пулей на 500 и более шагов. Панцирь “Фортуна” имеет форму жилета, составлен из двойного ряда особого сплава овальных пластин, изолированных веществом, не пропускающим тепла, мельчайших осколков. Предохранен от ржавчины».