Однажды она шла в город и в лесу встретила Тина Вина. Мальчик сидел под сосной и сосредоточенно наблюдал за маленькой зеленой гусеницей, ползущей у него по руке.
— Тин Вин, что ты тут делаешь? — спросила Су Кьи.
— Играю, — не поднимая головы, ответил он.
— А почему один?
— Я не один.
— Где же твои друзья?
— Вокруг. Разве ты их не видишь?
Су Кьи оглянулась по сторонам, но никого не заметила.
— Ты пошутил? — спросила она.
— Нет. Жуки, гусеницы и бабочки — это мои друзья. А еще деревья. Это — лучшие друзья.
— Деревья? — удивилась Су Кьи.
— Да. Они никогда не убегают. Всегда на месте и рассказывают разные истории. А у тебя есть друзья?
— Конечно, — соврала Су Кьи и для убедительности добавила: — Моя сестра.
— Я не про таких спрашиваю. А про настоящих.
— Если настоящими ты называешь деревья и жуков, то таких у меня нет.
Тин Вин поднял голову, и его взгляд испугал Су Кьи. Может, раньше она не слишком всматривалась в его лицо? Или это лесной свет так изменил черты лица Тина? Су Кьи показалось, что она смотрит на лик каменной статуи, прекрасной, но совершенно безжизненной. Потом их глаза встретились. У Тина Вина был серьезный, совсем недетский взгляд. И тогда Су Кьи снова испугалась. Она почувствовала: этот ребенок не по годам много знает о жизни. Каменное лицо тронула грустная, нежная улыбка. Су Кьи не видела таких и у взрослых, не говоря уже о детях. Улыбка Тина Вина потрясла ее и несколько дней подряд не отпускала. Она являлась Су Кьи во сне и оставалась с ней после пробуждения.
— А правда, что гусеницы превращаются в бабочек? — вдруг спросил мальчик.
— Да.
— Тогда в кого превращаемся мы?
Она задумалась, затем честно сказала:
— Не знаю.
Тин Вин умолк. Су Кьи, немного постояв, собралась идти дальше, когда он ошеломил ее новым вопросом:
— А ты видела, как животные плачут?
— Нет.
— А как плачут деревья и цветы?
— Тоже нет, — сказала Су Кьи.
— Я видел. Они плачут без слез.
— А откуда ты узнал, что они плачут?
— У них был печальный вид. Если присмотришься, сама увидишь. — Он встал и показал Су Кьи гусеницу на своей руке. — Как по-твоему, она плачет?
Су Кьи присмотрелась.
— Нет, — наконец решила она.
— Правильно. Но ты это угадала.
— Откуда ты знаешь? — изумилась Су Кьи.
Мальчик снова улыбнулся и промолчал, как будто ответ был слишком очевиден.
Все дни и недели Су Кьи заботливо ухаживала за Тином Вином, и он начал поправляться. Прошел месяц. От Мья Мья не было вестей. Поначалу Су Кьи думала, что та отправилась в Рангун искать помощи у богатого родственника мужа. Теперь же не знала, что и думать. Сестра Су Кьи уже несколько раз намекала на тесноту в доме. Кончилось тем, что Су Кьи вместе с Тином перебралась в его хижину. Пока Мья Мья не вернется, она будет поддерживать порядок в богатом доме. Тин Вин не возражал. Он все больше уходил в свой внутренний мир, и даже Су Кьи, с ее задором и жизнелюбием, не могла туда проникнуть. Настроение мальчика постоянно менялось, иногда ежечасно. Бывало, он целыми днями безмолвствовал, играя в саду, или уходил в ближайший лес. Даже за ужином сидел понурившись. Су Кьи пыталась его разговорить, спрашивала, в какие игры он сегодня играл. Тогда он поднимал голову и молча смотрел на нее, будто не понимал языка.
Ночью все менялось. Тин крепко прижимался к полному, мягкому телу Су Кьи, сворачиваясь калачиком. Иногда он обнимал ее за шею так крепко, что она невольно просыпалась.
Порой Тин Вин становился общительным. Тогда он звал Су Кьи с собой в сад или в лес и рассказывал обо всем, что поведали друзья-деревья, или же приносил ей удивительных жуков, улиток и на редкость красивых бабочек. Крылатые красавицы не боялись его и послушно сидели на ладони, взмывая вверх, едва он поднимал руку.
Перед сном мальчик просил Су Кьи рассказать какую-нибудь историю, которую слушал очень внимательно, а в конце говорил:
— Спой мне другую.
— Но я ведь не пою, а говорю, — улыбаясь, возражала Су Кьи.
— Нет, поешь, — настаивал Тин Вин. — Это звучит как песня. Спой еще одну.
И Су Кьи «пела» ему историю за историей, пока он не засыпал.
Почему он называл ее бесхитростные истории песнями? Су Кьи часто думала об этом. Должно быть, в таком виде они проникали в особый, закрытый для других мир Тина Вина. Мир, к которому нужно относиться с осторожностью и уважением. Что происходило в нем? Жизненные невзгоды и людское непонимание научили Су Кьи уважительно относиться к чужим тайнам и ничего не выпытывать. Но у отстраненности была и опасная сторона. Су Кьи видела тех, кто стал узником собственных страданий, построив из них неприступную крепость. Некоторые проводили в таких цитаделях всю жизнь. Она надеялась, что Тин Вин усвоит урок, который когда-то заучила и она. Время — лучший лекарь, но не каждую душевную рану оно способно исцелить. Время может лишь уменьшить боль, сделав ее переносимой.
12
Су Кьи не помнила, когда впервые заметила странности в поведении своего подопечного. Может, в то утро, когда она вышла из дому и окликнула Тина Вина. Он стоял у забора. Услышав ее голос, почему-то стал озираться по сторонам. Или это случилось несколькими днями позже, за обедом? Они сидели на корточках на плоском бревне около кухни и ели рис. Су Кьи увидела красивую птицу, опустившуюся на лужайку:
— Смотри, какая птичка.
— Где? — спросил мальчик.
— Рядом с камнем.
— Ах там, — сказал он, глядя совсем не туда.
Су Кьи не раз удивлялась странной привычке Тина Вина везде ходить по одним и тем же направлениям. Это касалось не только соседних полей и лугов. Он так передвигался по двору и даже по дому. Стоило отклониться от привычного курса, как он начинал спотыкаться о камни, цепляться за ветки. Когда Су Кьи протягивала ему чашку или миску, мальчик вначале шарил рукой в воздухе. Длилось это доли секунды, но ей они казались вечностью. Глядя на что-либо в нескольких ярдах от него, Тин Вин слегка щурился, будто ему мешала густая пелена утреннего тумана, часто повисавшего над долиной.
Сам Тин Вин не знал, когда начал слепнуть. Горы и облака на горизонте он всегда видел нечетко, но не придавал этому значения. Думал, что у всех так.
Зрение заметно ухудшилось в первые дни после исчезновения матери. Глядя со двора на лес, мальчик вдруг перестал различать отдельные деревья. Они утратили очертания, слившись в зелено-коричневое море. В школе лицо учителя окружал серый туман. Тин Вин хорошо слышал голоса ребят, но не понимал, из какой части класса они раздаются. Углов классной комнаты тоже не видел.
Вслед за очертаниями предметов из поля зрения стали исчезать и сами предметы. Окружающий мир все больше превращался в цветовые пятна. Зеленые — это лес, красное — хижина. Большое синее пятно над головой было небом, коричневое — землей. Бугенвиллеи превратились в розовые кляксы. Черная полоса вокруг них означала забор. Но и пятна стремительно теряли свою яркость. Дальние заволокло белесым туманом. Остались лишь ближайшие.
Разноцветный мир все больше делался сумеречным, похожим на догорающий огонь, который не дает ни тепла, ни света.
Размышляя над происходящим, Тин Вин признавался себе, что оно не слишком его огорчает. Сын Мья Мья не боялся надвигавшейся темноты или чего-то еще, что придет на смену слабеющему зрению. Родись он слепым, потерял бы не так уж много. Но ему повезло больше. Когда наступит полная слепота, он все равно будет помнить, как выглядел окружающий мир.
И полная слепота действительно наступила. Мальчику только-только исполнилось десять лет, а через три дня белый туман окутал все вокруг.
Тин Вин тихо лежал на циновке, прислушиваясь к своему дыханию. Он открывал и закрывал глаза, но это ничего не меняло. Посмотрел туда, где до недавнего времени находился потолок, но увидел лишь белую дыру. Тогда он сел и завертел головой. Куда подевалась деревянная стена со ржавыми гвоздями? Где окно? Где старый стол и ящик с тигровой костью, которую отец много лет назад нашел в лесу? В какую сторону он бы ни поворачивался, везде встречал белизну. Безграничную, не имеющую ни конца, ни начала. Такие понятия, как «ближе» и «дальше», тоже исчезли, словно ему открылась бесконечность.
Рядом лежала Су Кьи. Пока она спит, но скоро проснется. Тин Вин слышал это по ее дыханию.
На дворе уже рассвело. Он понял это по щебетанию птиц. Тин Вин осторожно встал, исследовал пальцами ног край циновки. Почувствовал ноги Су Кьи и переступил через них. Теперь нужно определить, где кухня. Пройдя несколько шагов, Тин Вин безошибочно нашел дверь, избежав столкновения со стеной. Вошел в кухню, обогнул очаг, прошел мимо шкафа с жестяными мисками и оказался во дворе. Он двигался, ни на что не натыкаясь и не ощупывая протянутыми руками пространство. За дверью Тин Вин остановился. Лицо ощутило тепло солнца, а сам он удивился, с какой уверенностью движется в этом туманном, ничейном мире.
Рядом лежала Су Кьи. Пока она спит, но скоро проснется. Тин Вин слышал это по ее дыханию.
На дворе уже рассвело. Он понял это по щебетанию птиц. Тин Вин осторожно встал, исследовал пальцами ног край циновки. Почувствовал ноги Су Кьи и переступил через них. Теперь нужно определить, где кухня. Пройдя несколько шагов, Тин Вин безошибочно нашел дверь, избежав столкновения со стеной. Вошел в кухню, обогнул очаг, прошел мимо шкафа с жестяными мисками и оказался во дворе. Он двигался, ни на что не натыкаясь и не ощупывая протянутыми руками пространство. За дверью Тин Вин остановился. Лицо ощутило тепло солнца, а сам он удивился, с какой уверенностью движется в этом туманном, ничейном мире.
Тин Вин совсем забыл о табуретке, оставленной вчера Су Кьи почти на самой дорожке. Он споткнулся, упал ничком и ударился о твердую землю. Боль в ушибленной лодыжке заставила его вскрикнуть. И кажется, он разбил лицо. К слюне во рту примешался солоноватый привкус крови.
Он лежал не шевелясь.
Что-то проползло по щеке, перевалило через нос, пересекло лоб и скрылось в волосах. Гусеница? Нет, они ползают медленнее. Муравей? Или жук? Тин Вин понял, что больше не способен отличить муравья от жука, и заплакал. Тихо, без слез, как животные. Он не хотел, чтобы его увидели плачущим.
Потом он стал водить ладонью по земле. Пальцы ощущали холмики и ложбинки. Поверхность, которую мальчик привык считать ровной, вовсе таковой не являлась. Сколько тут мелких камешков и бороздок! Как же раньше он не обращал на них внимание? Ему попался прутик. Тин Вин зажал находку между большим и указательным пальцем и почувствовал, что видит ее. Не глазами. Картина была мысленной, сотканной из множества других прутиков, встречавшихся ему прежде. Интересно, сохранится ли эта способность видеть мир через окно прошлых воспоминаний? Он подумал о Су Кьи и тоже увидел ее лицо. Мысленно.
Тин Вин стал прислушиваться к земле. Она жужжала и тихо, едва слышно, пела. Источников звуков мальчик не знал и даже не догадывался, кому они могут принадлежать. И тогда Тин Вин понял: отныне и до конца жизни его проводниками станут руки, уши и нос. Научится ли он им доверять? Ведь до сих пор не верил никому и ничему.
Подошла Су Кьи и усадила его на землю.
— А табуретка-то была прямо перед тобой, — без тени упрека сказала она.
Подумала, наверное, что мальчик засмотрелся на небо, на птиц.
Су Кьи сходила в дом, принесла миску с водой и тряпку. Тин Вин прополоскал рот, а она промыла ему лицо. По тяжелому дыханию мальчик догадался, что Су Кьи сильно перепугалась.
— Очень болит? — спросила она.
Тин Вин кивнул. Во рту снова появился привкус крови.
— Идем в дом, — сказала Су Кьи и встала.
Тин неподвижно сидел на земле. Он потерял ориентацию и теперь не знал, в каком направлении идти.
— Ты почему не идешь? — послышался голос вернувшейся Су Кьи.
— Я… я ничего не вижу.
Су Кьи не заплакала, не запричитала. Она протяжно завыла, да так, что вой этот был слышен по всему Кало и многих перепугал. Даже годы спустя люди вздрагивали, вспоминая то декабрьское утро.
Окулиста в Кало не оказалось, а доктор, к которому Су Кьи на другой день привела Тина Вина, лечил все подряд. Осмотрев мальчика, он весьма изумился. Слепота в раннем возрасте? Без повреждения глаз? Такого в своей практике он припомнить не мог. По мнению врача, причиной слепоты никак не могла стать опухоль мозга — тогда бы у Тина Вина кружилась и болела голова. Возможно, нервное расстройство или что-то наследственное. Лечения он назначить не мог. Для этого нужно знать причины. Конечно, в Рангуне, где есть окулисты, мальчику сумели бы поставить точный диагноз. А так… остается лишь надеяться, что зрение вернется столь же загадочным образом, как и исчезло.
13
В первые месяцы слепоты Тин Вин изо всех сил пытался вернуть себе знакомый мир: дом, двор, окрестные поля. Он часами просиживал во дворе, у забора, на сосновом пне, под деревом авокадо или перед цветущими маками, пытаясь узнать, есть ли у каждого из них особый запах. Например, у сада за домом. Как там пахнет теперь? Как раньше или иначе?
Мальчик ходил по своим тропкам, подсчитывая расстояния и вычерчивая в уме карту всего, чего касались его руки и ноги. Важен каждый куст, дерево и камень. Тин хотел сохранить их в памяти, ведь они должны заменить ему глаза. С помощью этих ориентиров он внесет порядок в мир молочно-белого тумана.
Ничего не получалось.
Наступал новый день, и все куда-то перемещалось, как по мановению палочки злого волшебника. Мир вокруг ослепшего Тина был подвижным, своевольным, подчиняющимся каким-то неведомым капризам.
Врач успокаивал Су Кьи, говоря, что постепенно у мальчика разовьются другие чувства и восполнят потерю зрения. По его словам, слепые привыкают доверять своим ушам, носу и рукам и через какое-то время начинают достаточно уверенно ориентироваться в окружающем мире.
У Тина Вина все происходило наоборот. Он натыкался на давно знакомые камни. Ударялся о деревья, по которым когда-то лазал. Даже в своей хижине умудрялся стукаться лбом о дверные косяки и стены. Дважды чуть не угодил в горящий очаг. Хорошо, что оба раза Су Кьи была дома и ее крик предотвратил беду.
Еще через несколько недель Тин пошел в город и едва не попал под автомобиль. Он стоял на дороге, пытаясь уловить звук приближающейся машины. Он слышал голоса, шаги прохожих, лошадиное фырканье. Где-то щебетали птицы, кудахтали куры и шумно испражнялся вол. Звуки неслись со всех сторон, и Тин Вин не знал, каким из них уделить главное внимание. Но хуже всего то, что он не понимал, в каком направлении идти дальше. От его ушей было не больше пользы, чем от носа, дважды не учуявшего горящий очаг, или от рук, не распознававших препятствий.
Дня не проходило, чтобы он не ушибся или не поранился. Синяки, шишки, порезы и царапины на руках и ногах, содранные коленки. Тин Вин стойко выносил эти удары судьбы.
Тяжелее было в школе, где преподавали монахини и католический священник из Италии. Тину позволили сидеть в первом ряду. Учительницы постоянно спрашивали, уясняет ли он урок. Увы, здесь слух не мог заменить ему глаза, и Тин Вин понимал все меньше и меньше из того, о чем рассказывали на занятиях. В классе ему было очень одиноко. Он слышал голоса, дыхание взрослых и детей, но никого не видел. Люди стояли рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в то же время были для него недосягаемы. Они жили в другом мире — мире зрячих.
Детские голоса для ослепшего Тина были еще тягостнее, чем речь взрослых. Их крики и смех продолжали звенеть в ушах и вечерами, мешая заснуть. На перемене дети носились по двору, примыкавшему к церкви, или затевали веселую возню. Тин Вин как привязанный сидел на скамейке под вишней, и каждый всплеск веселья, каждый топот пробегающих мимо ног лишь затягивали мнимые веревки.
Су Кьи не раз задумывалась о причинах слепоты своего подопечного. Была ли болезнь телесным недугом, или же Тин Вин сам навлек на себя потерю зрения, желая отгородиться от мира? Допустим, верно второе, и как далеко это желание заведет мальчишку? Вдруг, следом за глазами, уши тоже откажутся ему служить? Что, если он перестанет различать запахи? Или его красивые длинные пальцы потеряют чувствительность и превратятся в застывшие палочки?
А ведь он был сильным — гораздо сильнее, чем думал или чем могли помыслить другие, глядя на его худощавое тело. С годами Су Кьи очень хорошо это поняла. С таким потенциалом Тин мог наглухо закрыть за собой все двери во внешний мир. Стоит ему пожелать, и сердце прекратит биться, так же как глаза перестали видеть. В глубине души Су Кьи чувствовала: однажды именно так и случится. Но по ее разумению, сейчас для ухода за черту было слишком рано. Вначале Тин Вин должен научиться жить.
14
У Ба смолк.
Сколько же времени длился его рассказ? Три часа? Четыре? Пять? Я смотрела только на него и лишь сейчас заметила, что соседние столики пусты. В зале было тихо, если не считать похрапывания владельца, дремавшего за витриной с пирожными. Его храп напоминал стоны чайника, кипящего на медленном огне. Электрический свет погас. На нашем столе горели две свечи.
Меня бил озноб. Должно быть, простыла под холодным душем.
— Джулия, вы мне не верите? — спросил У Ба.
— Я не верю в сказки.
— Считаете, что все это время слушали небылицу?
— Если ваши утверждения взяты не с потолка и вы действительно хорошо меня знаете, тогда вас не должно удивлять, что я не верю ни в магические, ни в сверхъестественные силы. Я не верю даже в Бога или иную высшую силу. И уж меньше всего я склонна признавать власть каких-то созвездий над нашими судьбами. У женщины, способной бросить ребенка только потому, что в момент его рождения расположение звезд было неблагоприятным… по-моему, у нее с головой проблемы.