– Я хочу знать только, кто – или что – похитило Скайлара. Все это выглядит так, как будто… как будто было заранее спланировано, понимаешь? И это меня пугает. Скорее всего, его похитили в то время, когда я ехала сюда, к тебе. Еще до того, как мы просто подумали о том, чтобы съездить к Анне Мэй, – а когда мы только начали об этом разговаривать, он, по-видимому, уже сидел в этом подвале. ЭТО оставило его там, чтобы я могла его найти. Оно знало, что мы там окажемся, еще до того, как эта мысль пришла нам в голову.
– А может быть, его должны были обнаружить не мы? То есть не ты и я конкретно.
– Вот в этом все и дело, – сказала Джолин. – Мне кажется, что именно мы.
– А почему?
– Не знаю.
– Готова поспорить, что голоса из могил говорили на китайском языке, – сказала Лесли, немного подумав.
– Но что конкретно они говорили? – Измученная Джолин провела рукой по волосам. Хотя она и продолжала говорить пониженным голосом, чтобы не разбудить сына и мать, но в нем появилась энергия, которой раньше Лесли не замечала. – Иногда мне кажется, что мы на «Титанике» или на чем-то вроде этого и видим только крохотный кусочек льда, в то время как под водой скрывается громадный айсберг, который просто раздавит наш корабль.
Метафора была отличная, и Лесли поняла, что она прекрасно описывает и ее ощущения.
– Но что мы можем сделать?
– Сидеть и ждать столкновения.
– Или прочитать как можно больше и приготовиться к нему…
Лесли подвинулась на диване, прижалась к Джолин и открыла дневник таким образом, чтобы они могли читать его вместе.
Глава 22
Национальный парк Кэньонлендз, штат Юта
Оставив подгорающий бургер на сковороде, Генри стоял, тупо уставившись в экран телевизора. Это был конец вечерних новостей на канале Эн-би-си, именно та их часть, когда канал обычно показывал что-то юмористическое, чтобы сделать для своих зрителей переход от ужаса мировых известий к блестящей пустоте следующей развлекательной программы наиболее беспроблемным. Однако сегодня это оказалась история в стиле Роберта Рипли[71], в которой рассказывалось о странном поведении людей и необъяснимых событиях. Генри не слышал, о чем говорилось в первой части сюжета, но его внимание привлекла панорама Солт-Лейк-Сити[72], и он включил звук, со все большим интересом прислушиваясь к тому, что говорил диктор.
Все выглядело так, будто индейцы со всей страны отправились на паломничество в Юту. Самолетом, поездом, на машинах, на мотоциклах, пешком они ехали, катились и шагали в Пчелиный штат[73] из различных резерваций. Если в этой миграции был какой-то смысл или у нее была какая-то четкая цель, то ее участники ничего об этом не говорили. Те несколько человек, у которых корреспондент попытался взять интервью, отказывались отвечать на его вопросы или говорили, что сами не знают, для чего они это делают. Все это напоминало миграцию леммингов[74], и, если верить репортеру, жены в некоторых штатах сообщали в полицию об исчезновении своих мужей, не имея понятия об этой массовой миграции и зная только о том, что их мужья пропали без следа.
Пропали без следа.
Когда прекрасное слово «исчезли» успели заменить на неуклюжее с грамматической точки зрение словосочетание «пропали без следа»? И может ли человек действительно «пропасть без следа»? У Генри были сомнения на этот счет.
Сюжет закончился обещанием Эн-би-си продолжать следить за развитием этой истории.
Почувствовав запах горящего бургера, Генри поторопился на кухню и передвинул сковороду на холодную часть плиты. Из пакета он достал булочку. Что-то в этом странном паломничестве казалось ему до боли знакомым, или, точнее, должно было казаться. Хотя никакого прямого сходства не наблюдалось, ему вдруг вспомнились события, происходившие в парке в последнее время. Недавно Хили сказал, что в других парках тоже происходили жутковатые события, но нигде они не были так задокументированы и не достигали такого масштаба, как у них. Может быть, существовало какое-то проклятие, которое влияло на всю нацию, психологический эквивалент свирепой бури, накрывающей колоссальные территории?
Опять в нем заговорила его индейская кровь.
Но есть ли в нем индейская кровь и умеет ли она говорить? Генри не испытывал никакого желания отправляться в это мистическое путешествие – залезать в джип и лететь по шоссе или надевать кроссовки и отправляться в него пешком.
Хотя он и так был уже в Юте – конечном пункте этого путешествия.
Из холодильника Генри достал кетчуп и горчицу. Ему было лень резать лук и помидоры, поэтому он положил подгоревшее мясо на булочку, щедро приправил его и стал есть, не отходя от плиты. При этом выглянул в окно и, повернув голову, посмотрел на то место, где стоял поезд. Когда они вышли в пустыню, чтобы осмотреть это место, дул никогда не прекращающийся ветер, но даже он не смог убрать глубокие следы, отпечатанные в песке и идущие прямой, как стрела, линией к горизонту.
Чем бы ни был этот поезд, он не был ни фантомом, ни тенью. Он был материальным и существовал в физическом мире.
Но что он означал? Что вообще здесь происходит?
Если верить новостям, то некоторые из индейцев добирались до Юты на поезде. Может быть, он появился именно из-за этого? Маловероятно. Здесь может быть какая-то связь, но такая тонкая и сложная, что обнаружить ее ему было не по силам.
И, кроме всего прочего, здесь была замешана смерть.
Генри взглянул на экран, где новости уже закончились, а камера показывала прибытие прекрасно одетых звезд на гала-событие в Голливуде. Ему бы хотелось оказаться сейчас там… или в Чикаго… или в Нью-Йорке – где угодно, где будет много людей, а электрические лампы светят так ярко, что полностью затмевают естественное освещение. На его губах появилась ироничная улыбка, когда он посмотрел на фото Сары на стене. Он все-таки согласился с ее точкой зрения.
Что-то промелькнуло перед телевизором.
От испуга Генри подскочил и стал осматривать внутренности дома, но ничего, кроме мебели, не обнаружил.
И еще густой тени в углу рядом с камином.
Он задержал дыхание. Тень постепенно разделилась на две более тонкие, совсем как одноклеточный организм размножается делением. Эти половинки он мгновенно узнал. Они оказались обнаженными женщинами, двигающимися в его сторону.
Близняшки.
– Нет, – прошептал Генри.
Но сопротивляться у него не было сил, поэтому он расстегнул брюки, и тени прильнули к его растущему органу – касаясь его и в то же время не дотрагиваясь до него, до тех пор пока он не задрожал и не излился на собственный плиточный пол.
И тени слизали его семя.
И стали еще темнее.
Весь следующий день Генри провел за работой в туристическом центре. Как и все остальные. Разговоры закончились, дороги были заблокированы, отдаленные части парка объявлены закрытыми как для пеших, так и для моторизованных туристов, которых стали перенаправлять в Арчиз. Вся деятельность на территории парка была прекращена вплоть до дальнейших распоряжений. Хили не хотел рисковать, и за это Генри зауважал его. Независимо от целей и причин, Кэньонлендз был закрыт, и Хили, должно быть, тяжело давались объяснения с администрацией в Вашингтоне, которая дышала ему в затылок и требовала рациональных объяснений происходившего, которых просто не существовало.
Все они были напряжены, срывались друг на друге и пугались любого скрипа половицы. Рейнджеры походили на осажденных солдат, застрявших на вражеской территории, и, хотя Моуб находился всего в нескольких милях от них со всеми своими заправками и магазинами, с ресторанами быстрого питания и мотелями, Генри ощущал себя так, как будто они были в дикой местности, далеко-далеко от цивилизации.
После работы, чтобы выпустить пар, он все-таки прокатился до Моуба и встретился с Эктором в баре «Бой Хоуди», чтобы выпить пива. Но его друг был неприветливым и неразговорчивым, а обычно расслабленная атмосфера бара – напряженной, как будто все ожидали, что в любую секунду может начаться драка, так что Генри уехал уже минут через двадцать. Проезжая по городу, он рассматривал японские и китайские рестораны и пугался теней в форме бонсай[75] и оранжевого заходящего солнца.
Вернувшись домой, рейнджер почувствовал, что сходит с ума от одиночества и клаустрофобии, хотя ему всегда было комфортно в Кэньонлендзе. С самого начала работы в парке он чувствовал себя на месте среди дикой красоты природы и был счастлив в своем небольшом жилище. Сейчас же Генри не мог найти себе места и впервые в жизни захотел иметь дом побольше.
Он приготовил себе сандвич с ветчиной, посмотрел новости по телевизору, устал от него, включил музыку, попытался читать и не смог сосредоточиться, и вновь включил телевизор.
Он приготовил себе сандвич с ветчиной, посмотрел новости по телевизору, устал от него, включил музыку, попытался читать и не смог сосредоточиться, и вновь включил телевизор.
В этот момент в доме погас свет.
На дворе стояла ночь, и было темно. Генри прошел в чулан, где у него лежал фонарь на батарейках, включил его и поставил на кофейный столик. В странном флуоресцирующем свете он отыскал свечи и стал, зажигая, расставлять их по заранее определенным местам в комнате. Комната не стала полностью освещенной, но в ней, по крайней мере, можно было хоть что-то рассмотреть.
Но почему отключилось электричество? Это произошло только у него или в других домах тоже? Выглянув из окна, Генри не увидел света ни в одном из них. С помощью фонаря он нашел телефон, собираясь позвонить Стюарту и узнать, что там, черт побери, происходит. Телефон молчал.
И вот это-то его испугало.
Стук в дверь заставил его подпрыгнуть. Генри немедленно подумал о близняшках, а перед глазами у него появилось залитое кровью тело Рэя, лежащее на полу дома. Рейнджер остался сидеть – он не шевелился и старался не дышать, надеясь, что стучавший потеряет терпение и уйдет.
Стук повторился.
– Кто там? – крикнул он, шаря глазами по комнате в поисках винтовки.
Его сердце бешено колотилось, и не из-за того, что он не знал, кто или что ждало его по ту сторону двери, а из-за того, что не должен был искать винтовку. Она, как и всегда, должна была находиться в чулане для щеток.
Только ее там не было.
Ее кто-то взял.
Стук продолжался.
– Чего надо? – закричал удрученный Генри. Он посмотрел под кроватью, в шкафу для одежды, проверил за диваном. Ничего. Правда, около камина стоял топор – он взял его в руки и, боясь, что передумает, распахнул входную дверь и отступил назад, чтобы обеспечить себе место для замаха.
На пороге стояла группа из четырех индейцев.
Генри нахмурился. Позади них он увидел пикап, который остался на дороге с зажженными фарами и двигателем, работающим на холостом ходу. За рулем сидел мужчина. Генри не мог понять, как он мог не услышать звука подъезжающей машины.
– Слушаю вас, – произнес он с опаской.
– Мы приехали за тобой, – произнес индеец, стоявший слева от него. Он был пожилой, на голове носил повязку, а волосы забирал в конский хвост.
Генри надо было бы удивиться, но он не удивился. Ему надо было бы испугаться, но он не испугался. Вместо этого он вышел на крыльцо, и индейцы закивали.
– Поехали, – сказал Конский Хвост.
– Куда? – поинтересовался Генри, с удивлением понимая, что если услышит правильный ответ, то поедет с ними.
– В Пойнт[76].
Ответ оказался правильным.
Глава 23
Джаррет, штат Невада
– Дети, дети! Отойдите оттуда! Брайан, вернись!
Пчелы ползали по внешней стене классной комнаты. Их были сотни. Некоторые падали на землю, напоминая капли воды, стекающие по таящему кубику льда. Мисс Айрис никогда ничего подобного не видела. Она уже позвала смотрителя, который должен был все привести в порядок, но дети были заворожены видом пчел, и, несмотря на то что Эшли Кёртиса уже ужалили, учительница никак не могла отогнать их.
Не менее страшной казалась черная плесень, которая росла на стене рядом с кучей пчел, прямо под карнизом крыши.
Всего час назад здесь не было ни пчел, ни плесени.
– Немедленно вернитесь в класс, – приказала учительница. – Немедленно все вернитесь внутрь!
– Но у нас перемена, – напомнил Джоэл.
– Перемена у нас будет после того, как мистер Геринг разберется с пчелами. А если вы не будете меня слушать и немедленно не зайдете в здание, то о перемене вообще можете забыть.
Это произвело на них должное впечатление. Стеная и хныкая, они послушно вернулись в классную комнату и уселись на ковре. Недалеко от школы проехал поезд, и оконные стекла, как всегда, задрожали. Большинство детей давно к этому привыкли, хотя кое-кто из мальчиков выворачивал шеи, стараясь посмотреть поверх парт. Мисс Айрис уселась на стул, взяла книгу «Чика, Чика, Бум Бум»[77] и начала читать. Дети мгновенно присоединились к ней, повторяя наизусть те места, которые помнили, и вскоре пропущенная перемена была забыта.
– Всё в порядке, – сообщил через какое-то время смотритель, засовывая голову в дверь.
– Спасибо, мистер Геринг, – сказала мисс Айрис, и класс хором повторил за ней: «Спасибо, мистер Геринг!»
– Я отгородил это место от игровой площадки лентой, так чтобы вы все держались от него подальше, понятно? Там еще может быть яд.
– Я обязательно прослежу за этим, – пообещала мисс Айрис.
Она прочитала еще одну историю, а потом усадила их всех за столы и предложила нарисовать свои семьи в качестве подготовки к празднику «Снова в школу!». После этого разрешила им выйти на улицу, на перемену.
– Не забывайте, что сказал мистер Геринг, – напомнила она детям, выводя их на игровую площадку. – На стене может все еще быть яд, и вы сильно заболеете. Так что держитесь за лентой, хорошо?
– Хорошо, – ответили дети.
Мисс Айрис распустила их, а сама подошла к тому месту, где собирались пчелы, но вместо того, чтобы бежать на качели или перекладины, дети пошли вместе с нею, осторожно стараясь не заходить за желтую ленту. Пчелы исчезли, а вот пятно черной плесени все еще оставалось на стене школы – более того, за прошедшие сорок минут оно здорово выросло. Сейчас это была уже не бесформенная клякса, а нечто, похожее на профиль Джорджа Вашингтона. Это здорово напоминало один из их уроков по искусству, когда они вырезали профили людей из черной бумаги.
Сердце мисс Айрис пропустило удар. Это было совсем не случайное сходство. Пятно на стене было слишком аккуратно оформлено и слишком специфично по своей форме. Было ясно, что такая форма принята намеренно, но логики в этом не было никакой.
И в этот момент стали возвращаться пчелы.
Они услышали их гудение еще до того, как увидели. Сначала оно было тихим и напоминало гудение будильника где-то вдалеке; потом становилось все громче, пока, наконец, они не увидели пушистое черное облако, лавирующее между деревьями и двигающееся в сторону школы. Звук стал таким громким, что мисс Айрис показалось, что ей в уши вставили по вибратору.
– Немедленно в помещение! – приказала она, но никто не услышал ее за громким жужжанием, а к тому моменту, как она догадалась повысить голос, пчелы – сотни, а может быть, тысячи – пролетели прямо к стене и, не пугаясь остатков яда, уселись на плесени, точно повторив ее контуры. Их шевелящаяся масса приняла образ трехмерного изображения Джорджа Вашингтона. Они двигались, не переставая: махали крыльями, перебирали лапками, шевелили тельцами, – и все это превращало картинку в живое лицо.
В живое и говорящее.
Дети, которые еще несколько минут назад толкались и пихались, стараясь занять место получше, теперь стояли не шевелясь, как будто сосредоточенно к чему-то прислушивались. Мисс Айрис заметила, что пчелиное жужжание ощутимо изменилось. Теперь это было не простое жужжание, а жужжание ритмическое, тональное и эмоционально окрашенное. Это жужжание пугающе походило на человеческий голос. Соединенное с движениями лица, оно производило впечатление говорящего Джорджа Вашингтона.
Сама мисс Айрис не могла понять, о чем идет речь, но дети, казалось, все понимали и внимательно слушали, даже самые шаловливые из них. Прежде чем она смогла приказать им вернуться в здание, все они как один побежали в сторону от стены на середину игровой площадки.
– Класс! – крикнула учительница, глядя им вслед. Она подумала, что они решили вернуться к своим играм, хотя синхронность их движений ее насторожила. Правда, через секунду она поняла, что они не просто бегают, а двигаются в соответствии с какими-то приказами.
Первые дети подбежали к оборудованию, установленному на площадке…
И стали биться лицами о металлические палки перекладин и столбы качелей.
– Боже мой! – закричала мисс Айрис и бросилась к детям. – Немедленно прекратите! Брайан! Джоэл!
Остальные дети тоже добежали до оборудования и принялись колотить подбородками о перекладины и грызть качели. Все было в крови. Она выливалась из восемнадцати маленьких ротиков, падала на платья и рубашки и капала на асфальт. Самым жутким было то, что все это происходило в полнейшей тишине – дети наносили себе увечья и истекали кровью, не произнося ни звука.
Лиза Джонсон выплюнула остатки зубов, а тот, который застрял с правой стороны, она вытащила пальцами, а потом схватила с земли горсть деревянных щепок и впилась в них деснами.
Джои Хиггинс взял две щепки и засунул их на то место, где только что находились два его передних верхних зуба.