Присвистнув, Копаев с уважением проговорил:
— Ну и ну! Вот это громадина!.. А ведь состоит она из одних… Кстати, там, на месте, удалось тебе разглядеть, из чего она состоит?
— Да. Эта штуковина — спиралевидное скопище эйвов.
— Как… как они называются?
— Эйвы, — повторил Андрей. И объяснил почему. Копаев внимательно выслушал подробности знакомства с эйвами. Рассказ, по-видимому, произвел на него впечатление. Он спросил:
— Марту рассказывал? Что он об этом думает?
— Я могу, разумеется, передать, что думает об этом Март. Но тогда тебе придется выслушать сначала, что об этом думаю я.
— А что об этом думаешь ты? — мгновенно перестроился Аверьян.
— Я думаю, что эйвы не могут быть носителями Разума. Думаю, уровень их «интеллекта» вряд ли намного превышает «интеллектуальный» уровень… вируса гриппа. Я полагаю, земная цивилизация случайно соприкоснулась с довольно примитивной формой… как-то не поворачивается язык говорить «формой жизни». Лучше выразить это словосочетанием «форма преджизни», потому что «жизнь» в нашем понимании отличается от способа существования эйва, наверное, в той же степени, в какой белковый обмен отличается от рабочих процессов, происходящих, к примеру, в электроконденсаторах. Или, скажем, в электроаккумуляторах. Тебе пришлось повозиться с корректорской доводкой моей видеозаписи… ты заметил там хоть что-нибудь похожее на планету?
— Нет.
— Я тоже. Напрашивается рабочая гипотеза: эйвы — продукт эволюции внепланетной преджизни. Скудность запасов околозвездного вещества, на которых «паслись» колонии первобытных эйвов, и щедрость потоков энергии привели к тому, что эволюция протоэйвов пошла в необычном для нашего земного восприятия направлении. Здесь можно немного пофантазировать… Вот, скажем, в силу каких-то гравиокинематическнх причин колония протоэйвов перешла из стадии хаотического скопления в стадию «вытянутого шнура». Неустойчивость скопления прямолинейной формы очевидна, и стадию «шнура» сменила стадия «спирали». А отсюда до темпор-прогиба рукой подать. А что такое темпор-прогиб? Дальнодействие. А практическое дальнодействие — это самый экономичный вид переноса материи из одной точки пространства в другую. И когда свернувшаяся и спираль колония протоэйвов нежданно-негаданно вдруг получила солидную инъекцию нужного ей вещества, развитие колонии пошло по пути закрепления этой полезной привычки. Сперва разбухшая колония, естественно, высосала все «бесхозное» вещество из окрестностей собственного светила. Затем, приобретя кое-какой технологический опыт, принялась за окрестности светил чужих… Вот в первом, так сказать, приближении… Голая схема. Март с этой схемой в основном согласен, хотя его и коробит ее примитивизм. Дискутировать нам было некогда, поэтому я, опасаясь, что не смогу достаточно внятно изложить точку зрения Марта на интересующий тебя вопрос, излагаю свою и откровенно делаю ссылку на комментарий Фролова. Я конечно, согласен с Мартом, что все обстоит гораздо сложнее, чем представляется мне, однако нам с чего-то надо начинать. Немыслимо сложный математический аппарат современной темпорологии, я убежден, заведомо включает в себя и «дважды два равняется четырем».
— Спасибо, — сказал Копаев. — Долго обсуждать эту тему нам с Фроловым действительно было некогда, я понимаю. Вам было гораздо важнее подробно обсудить другой вопрос…
— А ты откуда знаешь? — с любопытством спросил Андрей.
— Определенные навыки у меня еще сохранились.
— Подробно… За полчаса даже превосходной двусторонней Т-связи эту проблему подробно не обсудить…
— Вот именно! Мы пять лет к этой идее привыкнуть не можем. С какой же стати Март сразу преподнес тебе идею Внешнего приемника?
Андрей не ответил. Не потому, что собирался скрыть от Копаева полученную от Фролова информацию о первом сигнале с ВП — ничего и ни от кого скрывать он не собирался. Просто не было настроения говорить о дальней дороге перед дальней дорогой… Он смотрел на голубые огни и чувствовал на себе пристальный, колкий взгляд собеседника.
— Можешь не отвечать, — сказал Аверьян. — Теперь и младенцу понятно: кончилось наше временное житье-бытье у Япета. Прощай, мой табор… Выкинут нас теперь из Дальнего Внеземелья в Сверхдальнее… куда-нибудь по направлению к Проксиме Центавра на полтысячи астрономических единиц, а там добирайтесь до нового своего светила как сами знаете…
Чтобы отвлечь Аверьяна от мрачных мыслей, Андрей сказал:
— В торопливой беседе с Мартом я как-то не уловил всех тонкостей механики укрупнения массы корабля, несущего Внешний приемник. Ведь если ВП в принципе копирует работу комплекса «Зенит» — «Дипстар», то и рабочая масса нового комплекса не должна быть меньше рабочей массы «Зенита».
— Да какие тут тонкости! — Копаев поморщился. — ВП запустили к Центавру на новеньком корабле-носителе. А параллельными курсами запустили туда в автоматическом режиме корабли-ветераны. Отправили вдвое больше, чем нужно, чтобы хоть половина одновременно достигла отметки в пятьсот астрономических единиц.
— Ух ты! — искренне изумился Андрей. — Армада!..
— И все это скопище летящих в автоматическом режиме кораблей в конце концов должно, по идее, самостоятельно соединиться в одно целое, образовать рабочую массу для срабатывания Внешнего приемника. Передадут нас всех на борт носителя ВП как по видеотектору, назовем мы свой сверхкорабль каким-нибудь родным именем… скажем — «Солнце»… и начнется пилотируемый этап экспедиции. Первой Звездной… А капитаном «Солнца» назначат, конечно, тебя.
— Когда-то ты предрекал мне быть капитаном «Тобола». Помнишь?
— Помню. Но теперь быть капитаном межзвездного рейдера предрекаю тебе не я…
— Кто же?
— Твоя будущая жена. Светлана Фролова-Тобольская.
— Интересно, — сказал Андрей. — А с чего ты решил, что она моя будущая жена?
— Что… уже настоящая? — невинно моргая, спросил Аверьян. — Ну-ну, ладно, успокойся! Насчет настоящей я пошутил. А вот насчет будущей… Я не думаю, чтобы сама Светлана шутила. Все, что касается тебя, у нее на полном серьезе, и это уже доказано. Ведь предсказала она год, месяц и день, когда ты вынырнешь из белесых глубин темпор-объекта!..
— Продолжаешь шутить? — осведомился Андрей скучающим голосом.
— Вовсе нет! Не сойти мне с этого места, все так и было! Знал бы ты, что тут было, когда она объявила год, месяц и день… Разговоры пошли всякие-разные, слухи змейками поползли… Короче говоря, Круглов, конечно, рассвирепел и попытался искоренить на базе «средневековое ведовство», «беспардонное шарлатанство», «гадания на кофейной гуще», а когда ты действительно вынырнул в предсказанный день, объявил тебя эфемером… Ты уж его извини, он действовал честно, по убеждению.
— На межзвездном рейдере нужны хорошие связисты, так же, кстати, как и хорошие координаторы.
— Хороших связистов здесь — как кратеров на Япете. А хороших координаторов… извиняюсь, я один.
— Ну что ж, скромно и с достоинством, — похвалил Андрей.
— Нет, я серьезно! Связистов в нашем таборе чуть ли не больше, чем десантников. Это их столько в один год к нам привалило. Ты, пожалуй, не поверишь, но факт: многие буквально рвутся в нашу зону. Быть экзотом нынче стало модно. Особенно когда выяснилось, что экзоты — потенциальные долгожители. Смельчаки проникали в зону любыми путями, на любом транспорте, правдами и неправдами. А однажды к нам весь экипаж «Дипстара» в полном составе пожаловал! В общем, дело дошло до того, что, пропустив к Япету всех жаждущих соединения членов семей, служба космической безопасности, глухо закрыла зону… Стоп! — Копаев вдруг поднял руку. — Ты слышал?
— Что именно? — Андрей беспомощно огляделся.
— Кажется, темпор-объект разваливается… На базе поднялся радиоажиотаж!..
Аверьян скомандовал автоматике Форума высветлить сферо-обзор.
— Я ничего такого не слышу, — признался Андрей. Я дважды за сегодняшний день разрядил себя на экраны.
— Старайся этого не делать, — посоветовал Аверьян. — Здесь это считается признаком дурного тона… Гляди! Действительно разваливается!.. — Он увеличил изображение участка Япета с неровно осевшим, как подтаявший сугроб, куполом темпор-объекта.
Андрей посмотрел и подумал, что здешних обитателей это милое зрелище должно, наверное, впечатлять. Если эта белесая несокрушимая штука мозолила им глаза восемь лет идеально ровным полусферическим куполом, то сейчас ее осевшее тело выглядит, разумеется, диковато.
— Против Рати твоих эфемеров-богатырей скопище эйвов не устояло! — восторженно объявил Аверьян. — Они отступили!..
«Как и у нас, у них не могла не возникнуть проблема экзотов, — подумал Андрей. — Вероятно, эйвы-экзоты дестабилизируют жизнь колонии, и обычные эйвы инстинктивно стараются заблокировать процесс дальнодействия на неприятном этом участке пространства-времени. Вот так человечество старается теперь отодвинуть нас как можно дальше, и нельзя его за это винить».
— Нет Аверьян, — вдруг проговорил Андрей, — межзвездный рейдер мы назовем не «Солнце». Мы назовем его в честь земного человека «Великий предок».
Чарльз Вильямс ДОЛГАЯ ВОСКРЕСНАЯ НОЧЬ Роман
ГЛАВА I
Все началось пятого января. Утро я провел на охоте и у себя в конторе по продаже недвижимости на Клебурн-стрит появился только в час дня.
Мой офис как две капли воды похож на любой другой в нашем городе: витрина с объявлениями, унылые фикусы в кадках, несколько дешевых кресел, письменный стол, заваленный проспектами, и, как полагается в каждом деловом организме, — главный нервный узел: комнатушка с телефоном, пишущей машинкой и тридцатилетней девицей, которая всегда знает, где отыскать любую, даже самую пустяковую, бумажонку. Секретаршу зовут Барбара Райан. У нее медно-рыжие, вечно немного всклоченные волосы, красивый рот, спокойные голубые глаза, которые глядят на мир понимающе и холодно.
В ту минуту, когда я вошел в контору, Барбара говорила по телефону.
Увидев меня, она тут же поспешила избавиться от собеседника:
— Одну минуту, пожалуйста. Вот как раз мистер Варрен. — И уже шепотом добавила: — По междугородному.
Звонила, наверное, Фрэнс, чтобы предупредить о своем возвращении. Я пытался связаться с нею раза два накануне вечером, но моя женушка, очевидно, еще не вернулась в отель.
— Спасибо. — Я прикрыл дверь в комнату секретарши и снял трубку параллельного телефона.
— Алло?
Это действительно была Фрэнс.
— Джон! — Ее раздраженный голос не предвещал ничего хорошего. — Ну что за манера рявкать в трубку? Разве твоя секретарша не предупредила, кто звонит?
— Извини, моя прелесть! Вчера вечером я тебе несколько раз звонил…
— Да, знаю! — нетерпеливо перебила она. — Но после концерта у Дикинсонов мы выдумали прошвырнуться по кабакам, и меня привезли в гостиницу только в три утра. Не правда ли, звонить тебе было уже поздновато. Или рановато. Твоя прелесть только что проснулась, нежится еще в постели. Даже кофе не пила…
Мысленно я представил ее черные локоны на кружевной подушке, темно-серые глаза на прекрасном точеном лице, длинные сильные ноги…
— В котором часу выезжаешь, дорогая? Вещи, надеюсь, уложить недолго? — Мне так не терпелось увидеть ее рядом.
— Ты знаешь, милый, я хочу остаться здесь до воскресенья. Поэтому и звоню.
— Что?! — подскочил я от изумления.
— Понимаешь, Дикинсоны пригласили меня сегодня на ужин. А завтра у них званый коктейль…
— Но помилуй, прелесть моя! Уже неделя, как ты уехала!
— Право, Джон, нельзя быть таким нехорошим! Я задержусь всего на два дня, не больше. Клянусь! К тому же мой милый собирался поохотиться на уток, а?
— Я уже охотился сегодня утром. А, кроме того…
Но спорить дальше было бесполезно. Если бы даже удалось настоять на своем, это ни к чему, кроме непременной ссоры по ее возвращении, не привело бы. Пришлось уступить.
— Хорошо, моя радость. Но не позже воскресенья, договорились?
— Разумеется, дорогой!
После небольшой паузы Фрэнс добавила:
— Да, кстати, не мог бы мой дружочек выслать подружке телеграфом немного денег?
— Почему же нет! Сколько?
— Мне послышалось, ты уже сам назвал пятьсот долларов, а? — спросила она, дурачась. — Я тут кое-что присмотрела в магазинах. А потом — это ровное число, согласен?
— О боже!
— Опять рявкаешь, дорогой!
— Нет, стенаю! Послушай, прелесть моя, ты же взяла с собой все свои кредитные карточки! Да и в любом магазине тебе всегда поверят в долг. — Чуть было не добавил, что она прихватила из дому еще и шестьсот долларов наличными, но удержался.
— Нет, дорогой, — ласково щебетала Фрэнс. — В местных магазинах в долг не поверят, а мне приглянулся один очаровательный костюмчик! Он так пойдет к моей фигуре.
— К твоей фигуре идеально подойдет любой костюм. И у тебя их предостаточно… А я вот уже неделю лишен возможности любоваться твоей фигурой и просто в бешенстве. Надеюсь, когда фигура окажется в присмотренном костюмчике, вы вместе вернетесь наконец к забытому мужу?
Она звонко рассмеялась.
— Обожаю, когда ты так мило говоришь! Ну просто как в кино!
В трубке послышались какие-то посторонние звуки. Похоже, звуки рожка или трубы.
— Ты что, опять купила магнитофон? — мной снова начинала овладевать злость. Этих вопящих ящиков дома и без того скопилось не меньше дюжины.
— Что-то по радио передают, — ответила жена. — Сейчас выключу…
Через минуту-другую Фрэнс повесила трубку. Меня охватила апатия. Возможно, виновата и погода: очень жарко, ни ветерка, словно перед грозой. Мы с Фрэнс чуть не поругались, но ссоры, слава всем святым, удалось избежать; тем не менее я спрашивал себя, не слишком ли легко пошел на уступки. У друзей из Нового Орлеана оказался лишний билет на финальный матч по бейсболу. Допустим, и я смог бы раздобыть местечко на стадионе, но оставить контору не позволяли дела, и жена отправилась одна. Поездка вначале планировалась максимум на три дня; потом затянулась на неделю, а теперь уже и на девять дней! Это мне совсем не нравилось. Мною вертели, словно куклой. Вот бы удивились все те в Карфагене, кто всегда считал меня сорвиголовой и кремень-человеком!
Мы с Фрэнс женаты уже два года. Что привлекло ее — наш город или же я как мужчина? Она выросла в цветущей и веселой Флориде, в Майами. Мой Карфаген, увы, не бог весть какой райский уголок. Прямо скажем, захолустье. А я, Джон Варрен, что собой представляю? Да, да, конечно, неглупый, энергичный, дружелюбный, удачливый в делах… Но сейчас мне представлялся этакий стареющий мужлан, мелкий делец из провинциального городишка. Типичная посредственность, каких хоть пруд пруди, чьим именем никогда не будет назван какой-нибудь город, мост, болезнь или животное.
Вся моя жизнь прошла здесь, в Карфагене. Матушка умерла, когда мне было восемь лет. В наследство осталось три дома на Клебурн-стрит. Один из них я продал. Оставшиеся два дома приносили неплохой доход. В одном из них сейчас моя контора. В другом, старом солидном здании на углу Клебурн-стрит и площади Монтроз, — оптическая аптека Лакнера, спортивный магазин и лавка писчебумажных товаров Аллена, а на втором этаже несколько офисов.
Фрэнс я впервые увидел в своей конторе. Однажды утром она вошла сюда — на этой неделе исполнится ровно два года с того момента — и изъявила желание снять пустовавшее помещение в угловом здании. Фрэнс хотела открыть там магазин модной одежды. Помнится, я хмыкнул тогда про себя: «Что смыслит в коммерции эта двадцатипятилетняя красотка?» Однако ошибся — хватка у нее была что надо. К тому же в Майами она вместе с мужем, с которым рассталась год назад, уже владела подобным магазином, и дела их там шли совсем недурно.
После развода Фрэнс решила покинуть Майами и отправилась к побережью на собственном автомобиле. Переночевать остановилась в Карфагене, каким-то образом успела разведать местные коммерческие перспективы и осталась… А кончилось все тем, что я сдал ей в аренду помещение и спустя полгода лишился своей арендаторши, предложив ей стать женой.
Но пора кончать с воспоминаниями. Дела не ждут. Я принялся рыться в груде бумаг, скопившихся на столе. Затем явился Эванс, мой маклер, и мы обсудили кое-какие деловые предложения. А в три часа дня отправились по соседству, к Фуллеру, выпить чашку кофе.
Спустя час на город обрушилась первая волна холодного воздуха. Водители спешно поднимали стекла припаркованных автомобилей; прохожие, убыстряя шаг, с опаской поглядывали на небо.
Позвонив Барбаре, я попросил ее зайти — надо было срочно продиктовать несколько деловых писем. Она вошла и, как это ей почему-то нравилось, вольно уселась на край стола. Через минуту я вдруг поймал себя на мысли, что больше думаю о Барбаре, чем о посланиях своим адресатам. Было бы, конечно, глупо утверждать, будто в течение целого года, что она работает в конторе, я вовсе не замечал ее женского обаяния. Конечно, замечал! Но сегодня, право, впервые эта женщина вдруг заинтересовала меня всерьез.
Барбара склонилась над блокнотом, медная прядь волос упала на левую щеку, подчеркивая нежный матовый цвет лица. Ей очень шла блузка с длинными пышными рукавами. А руки этой женщины, изящные, с тонкими длинными пальцами, были просто великолепны. Внезапно я сбился с мысли.
— Учитывая возможность изменения планировки здания, — перечитала она последнюю фразу, — мы рассчитываем, запятая, что в обозримом будущем… — И, видимо, поняв причину моей остановки, восхитительно улыбаясь, заметила, помогая мне прийти в себя: — Что за дурацкое выражение — «в обозримом будущем»?