В моей груди, сжимая легкие, сидела дрянь размером в девять сантиметров. Она врастала в корни легких, захватывая их ткань. Ее не могли найти в течение года. Врачи обычной поликлиники, больницы, платных клиник гоняли меня по анализам крови, делали рентген в одной проекции и не могли понять, откуда у меня устойчивая температура 37,3 и почему я часто простываю. Только через год мне сделали рентген в двух проекциях, чтобы увидеть огромную тень от девятисантиметровой опухоли. Через пару дней я заплатил за компьютерную томографию, которая подтвердила диагноз. На срочной КТ мне пришлось настоять, потому что инфекционная больница, куда меня сначала поместили, могла отправить меня на КТ по записи только через месяц. Я вышел из кабинета КТ и спросил у врача: “Это серьезно?” Она ответила: “Ее уже лечат”.
Тогда я сел в боксе-“одиночке” инфекционной больницы и сам стал читать на ноутбуке о лимфоме. Я узнал, что это – онкология, что ее и правда пытаются лечить. Наверное, вы думаете, кто-то из врачей мне объяснил, какие прогнозы, что делать? Можете даже не спрашивать про психолога. Я был один в боксе. Взял телефон и позвонил своей девушке. И сказал: “Знаешь, оказалось, что у меня рак. Но ты не волнуйся, я уточнил – его уже лечат”. А потом начал узнавать, как найти онколога. В этом мне помог интернет. “Тебе срочно надо в онкоцентр”.
Хорошо помню день, когда сидел в очереди у кабинета Е. А. Деминой. В коридоре был слышен ее разговор с пациентами: “Мы умеем лечить 95 % пациентов с диагнозом «лимфома Ходжкина». Это не просто большинство! Это показатели нашей больницы. Вас не устраивают 95 %? Мы же вас еще не начали лечить, почему все сразу спрашивают только про пять процентов?” И я, когда зашел к ней в кабинет, уже был полностью согласен вступить в ряды большинства, а не блистать индивидуальностью.
Не вышло. Мне сделали шесть курсов ЕАСОРР амбулаторно, опухоли заметно уменьшились, однако КТ показала, что их рост продолжается, а химия должна была его остановить – тогда можно было бы начать лучевую терапию. Отстояв очередную очередь в поликлинике Российского онкоцентра, я спросил у врача-гематолога: “Только честно, если первая линия не помогла, значит, я совсем уже доходяга?” Врач замялся на пару секунд, а потом сказал: “Ну, в общем-то да”.
Мне прописали вторую линию химиотерапии по протоколу DHAP, которую в России делают только стационарно. И я пошел к Деминой выпрашивать право на отлучки домой. К этому моменту я знал, как обращаться с центральным катетером. Сам готовил себе капельницы, делал все виды уколов. Мне было скучно в трехместной палате на койке в проходе. И я упрашивал врачей, чтобы они поэкспериментировали на мне: отпускали домой, а я бы вел дневник. Может, это помогло бы наладить в России амбулаторный DHAP. Демина послушала меня и сказала, что на Западе он всегда амбулаторный, а двери РОНЦа закрываются для машин в десять вечера, и если мне “амбулаторно” станет плохо ночью, то некому будет помочь. Еще она рассказала, как их отделение стояло у истоков амбулаторного ЕАСОРР и как это помогло разгрузить отделения больниц от пациентов с лимфомой. “Таких, как ты, я бы не побоялась отпустить домой, но их можно насчитать лишь пять процентов от всех пациентов – понимаешь?”
Понимаю. Я же был в больнице. Я видел людей потерянных, подавленных, замученных очередями и неизвестностью, которым никто ничего не объяснял и у которых не было с собой ноутбука и решимости узнать, как их лечат. Скольким людям я рассказывал в ту пору о том, что надо делать, как ускорить обследования, как не стоять в лишних очередях. Рак был и остается квестом – своеобразным испытанием на прочность, а у меня имелась коллекция “ключей” к различным замочкам этого “сейфа”. Я видел, что рядом сидит человек, который боится неизвестности, подсаживался к нему и начинал с ним говорить, улыбаться и шутить. Это рак сделал из меня шутника на все случаи жизни.
После трансплантации я потерял двадцать килограммов. Чуть не умер. Было время, когда я не ел и не говорил, потому что мой рот стал сплошной язвой. В это время ко мне пришла доктор – у нее в руках был флакон с белковым питанием. “Это четверть видов белков, которые необходимы для организма, чтобы выжить. Их я могу колоть тебе капельницей. Других трех четвертей у нас нет. Ты их можешь получить только с едой, которую ты не ешь. Если не будешь есть – умрешь. Поэтому – ешь!” И я ел. Точнее сосал суп, он был отличным, наваристым, спасибо больничной кухне. Мне было больно, я не мог жевать и открывать рот. Я мычал в ответ на вопросы и сам не понимал, что говорю, но сосал суп неделю, а врачи переливали мне кровь по нескольку мешков в день, и рядом с моей кроватью круглосуточно булькал инфузоматор, заливающий противобактериальное и противогрибковое средства.
Днем я работал: готовил документы по транспортному обслуживанию ЧМ-2018 для Самары. Город спасал мне жизнь, и надо было активней ему помогать. Работа велась вместе с коллегами из Самары и Петербурга. Я писал программы основных мероприятий. Материалов набралось много, а еще надо было согласовать все формулировки. Я беспокоился, что мне позвонят и узнают, что я не могу говорить. А мне позвонили позже, когда язвы почти зарубцевались. Было больно, но я говорил с удовольствием, снова чувствуя свежесть этого божьего дара человеку – возможности произнести слово.
Трансплантация не помогла. Ее делали в лайт-версии: донором выступал я сам. Точнее, мои стволовые клетки. При этом велик риск остаться со своим же раком. Совсем другая история – трансплантация от донора. Только она сложнее и дороже потому, что донора еще надо найти и оплатить. Через месяц у меня была температура 39° и ужасная слабость. Пошло прогрессирование. Я ходил с большим трудом, бабушка отдала мне свою тросточку. “Что мне делать?” – это я уже снова у Деминой. “Я бы рекомендовала гемзар с навельбином”. – “Какой прогноз?” – “Антон, не бывает тут никаких прогнозов!”
Уезжая из Воронежа (меня отвез туда братик), я захожу в комнату к сестре. Настя – умница, училась на механико-математическом факультете МГУ, знает японский, корейский и английский языки. О ней бы стоило написать книгу. Теперь она не может ходить. У нее болезнь похуже моей лимфомы. Я захожу к ней, опираюсь на косяк двери: “Прощай”. Разворачиваюсь и ухожу, потому что не могу больше говорить. В коридор, когда я натягивал куртку, младшая сестра добралась на обычном кресле на колесиках. Она пробилась сквозь коридор, дверь, мимо шкафов, чтобы сказать: “Пока!” И мне стало стыдно. Нельзя быть малодушным ублюдком рядом с таким человеком, как она.
Я снова в Самаре. Мне делают капельницы, и я чувствую себя немного лучше. Идет апрель 2012 года. Со свежими распечатками КТ я отправляю братика к Деминой с наказом: “Без прогноза не возвращайся”. Но она была непреклонна, несмотря на все его уговоры: “Вы должны понимать, что никаких прогнозов в данных ситуациях не существует. Люди живут на винбластине по десть лет! У меня есть такие пациенты!” Позицию Елены Андреевны удалось проломить только фразой: “Поймите, человек имеет право уйти достойно”. Тогда она выдала примерный прогноз и порекомендовала прочитать “Жизнь взаймы” Ремарка. Демина из тех нечастых медиков, кто умеет врачевать не только тело человека, но и его душу.
“Полтора, максимум два года”. Эти чудные новости я узнаю по телефону. И я снова один. Мне надо как-то все это переварить. Теперь я звоню любимой девушке. Еще не жене. И мы обсуждаем нашу свадьбу. А наутро я уже знаю всю законодательную базу по этому вопросу. Мне нужна справка, что существует непосредственная опасность для моей жизни.
Эту справку читает заведующая ЗАГСом уже в Москве. Я на метрономной терапии, которую назначил онкоцентр. Заведующая хмурится, но в итоге дает добро. i июня 2012 года в Чертановском ЗАГСе Москвы, вне обычной очереди, регистрируют наш брак. На свадьбе присутствуют четверо гостей – мои брат с сестрой и Машины сестры. В практически пустом зале звучит Мендельсон. В моей голове звучат более практические мысли: у меня еще есть немного времени. Мне очень хочется дочку, но мы снимаем квартиру в Бирюлеве, хозяйка выставила ее на продажу, и нам нужно куда-то съезжать.
Родственники все понимают – я объясняю свой план отцу. Нужна ипотека. Ненавижу все виды кредитов лютой ненавистью. Но иначе не успеваю. Я долго меряю перегоны электричек, смотрю, где заканчиваются их маршруты. Передо мной сложная задача: свести воедино минимум наших финансов и вариант, при котором я смогу быстро добираться до онкоцентра из Московской области. Причем ежемесячный платеж должен быть не больше того, что я плачу за аренду.
Задачка все-таки решена. И вот она моя, разбитая в хлам хрущевка в Подмосковье. Я доволен. Ведь я из многодетной семьи, у меня комнаты своей никогда не было. Я прожил столько лет в общагах, потом в съемных квартирах. А тут такая роскошь! Первым делом мою пол и ложусь на него посередине комнаты. Пусть и на излете, но некоторые детские мечты удается воплотить в реальность.
Задачка все-таки решена. И вот она моя, разбитая в хлам хрущевка в Подмосковье. Я доволен. Ведь я из многодетной семьи, у меня комнаты своей никогда не было. Я прожил столько лет в общагах, потом в съемных квартирах. А тут такая роскошь! Первым делом мою пол и ложусь на него посередине комнаты. Пусть и на излете, но некоторые детские мечты удается воплотить в реальность.
8 февраля 2013 года
Завтра ПЭТ. По слухам, много круче, чем в Москве, по разрешающей способности. Будет интересно сравнить процедуру и результаты.
Еще одна новость: сегодня я забыл о четырех переломах в позвоночнике и полез кататься на коньках. Как можно забыть о четырех переломах?! Очень просто. Дома я помнил о них каждую минуту, когда шел по улице: там много наледи, и я волновался, как бы не упасть. А в Нью-Йорке давно об этом не думаю: тут все лестницы и скаты с переходов безопасны, в метро делают металлические нашлепки против скольжения… Спина болит? Да, конечно. Но она каждый день болит. Я забыл, когда она не болела. И я взял коньки, пошел на лед и сносно катался! А вот прыжок в хоккейных коньках сделать не смог и упал. И тогда вспомнил, что могу и не встать.
“Ты так получишь премию Дарвина”, – укоряли меня друзья. И правда, глупо вышло: сам себя мог убить. К слову, премию Дарвина дают за идиотское самоубийство. Ее не дадут разбившемуся насмерть на скользкой мостовой старику в России. Ее не дадут жительнице Петербурга, погибшей от огромного ледяного нароста, свалившегося с крыши. Не достанется она провалившемуся вместе с машиной под землю самарцу… На самом деле их убили коммунальщики, и выбора-то у них не было. Разве что на выборах. Ну, так разве то – выбор?
25 февраля 2013 года[9]
“Учить английский надо было лучше, голубчик”
Брентуксимаб – кап-кап-кап. После перекрестной проверки пациента, дозировки. Через инфузоматор. Кап-кап. Что-то пошло не так. Чувство такое, словно наш “КАМаз” по мне проехал. Все остановили. Меня подключили к кислороду. Капают какую-то спасительную штуку. Брентуксимаб отключили. Фух. Я чуть было не задохнулся – подобная реакция иногда случается. Откачали. Это был один из возможных, но редких побочных эффектов. Извините, если кого-то напугал. Просто хотелось поделиться эмоциями. Мне тут одиноко.
Я в школе учился прилично по всем предметам, но вот по русскому и английскому все время рисковал скатиться на тройку. В этом была своя логика. Уровня русского языка мне вполне хватало для жизни, а про английский я был уверен, что он мне никогда не пригодится. А коли так, рассуждал я, зачем тратить на них свое время? Так вот, сегодня я вспоминал свою учительницу по английскому. Делать это пришлось в полуобморочном состоянии, с трубками кислорода в носу, под капельницей. Как оказалось, у брентуксимаба иногда случается побочный эффект, вызывающий спазм грудных мышц. Сперва я почувствовал дискомфорт в горле, потом голова стала словно надуваться изнутри, начался кашель, и нельзя было толком вдохнуть. Я только и смог, что вскочить с места и прошептать в коридор: “Помогите!” Врачи догадались обо всем за секунды по внешним признакам: у человека, умирающего от удушья, их масса. Сам я сказать ничего мог, а просто думал: “Какая идиотская смерть будет, если я так и не вспомню, как по-английски «задыхаюсь»”.
Я примерил на себя очередную нелепую смерть. Сейчас смешно об этом вспоминать, ведь в больнице меня откачали бы в любом случае. Но забавно наблюдать за выкрутасами собственного разума. Пока бездыханное тело мучительно билось за выживание, холодный разум предъявил самому себе застарелую претензию: “Учить английский надо было лучше, голубчик”. Это я к тому, что, если у вас тоже английский на троечку, то знайте – случаются такие ситуации, в которых вы разговорником не обойдетесь. Умные учатся на чужих ошибках, дураки – на своих. Надеюсь, этот пример из жизни дурака поможет вам сделать свою жизнь чуточку безопаснее.
27 февраля 2013 года[10]
Если вам надо что-то сделать – обращайтесь к специалистам
Вспомнил забавную историю из жизни моей семьи.
Моя сестра, к сожалению, инвалид покруче моего. Она долго не могла выспаться. Соберется уснуть и чувствует, будто шуршит что-то. Задремлет, повернется – опять шуршит… В конце концов она попросила отца осмотреть ее кровать, что там разболталось. Отец осмотрел и обнаружил под матрасом пластиковую хреновину с руной. Оба обалдели. Сестра полезла в интернет искать, что руна обозначает. Этого она не узнала, зато выяснила, что руна была положена не той стороной. И только сестрица стала хвастаться, что ее пытались проклясть, но перепутали, как это сделать, как прибежала мама, сказала всем, что они – дураки, и, обиженная, унесла руну. А сестрица впервые за долгое время наконец выспалась.
Около онкоцентра на асфальте, на дверях и много где еще пестрят призывы ясновидящих и их телефонов. Надписи закрашивают и срывают, но они наносятся снова и снова. Ведь разводить на деньги людей, находящихся на грани отчаяния, очень просто, и мерзавцы это знают. Ко мне такие приходили “с доставкой на дом”: постучались в скайпе и представились цифрологами. Это было примерно через месяц после того, как я начал коллекционировать различные виды мошенников. Меня включили в скайп-трансляцию к гуру цифрологии из США. Женщина узнала дату моего рождения и дату рождения матери, спросила, когда я заболел. Ну, я как честный экспериментатор сказал, когда у меня появились первые яркие симптомы. Вердикт был такой: я слишком много думаю о других и слишком мало о своей судьбе. Поэтому судьба на меня взъелась и послала рак. Мне было предложено начать заботиться исключительно о себе.
Я это к чему? Я к тому, что ясновидящих, Бабы-Яги и Деда Мороза не бывает. Только тупые люди верят в гороскопы. Это не вопрос веры или неверия. Это вопрос практики. Сто процентов раковых больных, которые не слушаются врачей, погибают. Значительная часть тех, кто слушается врачей, независимо от хождения к гадалкам, вылечиваются. Отсюда простой вывод: хотите вылечиться – слушайте врачей. Тем более что “ясновидящие” – не дураки и советы дают исключительно “ценные”: старайтесь быть бодрей, нельзя унывать. Точно такие же вы можете получить бесплатно, позвонив на горячую линию психологической помощи больным раком и их родственникам. У нас в стране это, кстати, касается не только больных раком. У нас почему-то менее позорно пойти к гадалке, чем к психологу. “А чего я пойду к психологу, если я не псих?!” – удивляются идиоты и идут на прием к гадалке говорить о том же и получать те же советы, только втридорога.
Дурацкая особенность разума – он хочет знать истину. Вот вынь ему да положь, почему вы заболели раком. Но хоть голову себе разбейте об стену, достоверно узнать, почему рак случился у конкретного человека, невозможно. Известны только причины, которые сильно повышают вероятность возникновения этой болезни: некоторые химические соединения (канцерогены), радиация, северо-западная хорда под окнами вашего дома. Есть ряд факторов, за которые есть аргументы как в пользу их канцерогенности, так и против нее – солнечное УФ-излучение при загаре. Курение, в том числе и пассивное, точно вызывает рак. Развитию рака способствует и ослабленный иммунитет. Если вам хочется знать, почему вас настиг рак, считайте потому, что вы дышите не очень свежим воздухом наших городов. Этот фактор примерно в миллиард раз вероятней того, что не так повернулись звезды. Надо быть очень тупым, чтобы отвергать очевидные причины и искать какую-то персональную и уникальную – в собственной судьбе. Что опять-таки касается не только онкобольных.
Кроме того, есть еще мерзавцы и высокого полета. Вот, например, некий врач-терапевт Беслан К. пишет мне: “Химические лекарства вам не помогут. Надо повысить иммунный ответ организма, капиллярный кровоток, усилить системы выведения. Видимо, вы не сочли нужным прочесть статью, что я вам посылал. То, что там описано, – ваш шанс на восстановление здоровья”. Далее он сообщает, что лечит, используя “память воды”, а также “мнимые растворы”. Самое интересное дальше, цитирую автора: “Ныне я пенсионэр и работаю терапевтом в клинике «Счастливая семья» на ул. инской”. На сайте этой клиники и правда упоминается “врач-терапевт, гомеопат, член-корреспондент РАЕН”. Вдумайтесь, коммерческая медицинская организация, занимающаяся лечением людей в Москве в XXI веке, взяла на работу человека, врачующего “памятью воды”. То есть вы можете заплатить свои деньги и попасть в сети “Счастливой семьи” на лечение к лжеученому. И это касается отнюдь не только онкобольных!
К сожалению, многие не понимают, чем традиционная медицина отличается от нетрадиционной. В медицине, если вам предлагают некий препарат, значит, как минимум несколько лет специалисты досконально изучали, к каким это приведет результатам. Наука вообще и медицина в частности отличаются от шарлатанства тем, что они всегда используют заранее и детально проверенные методы. Врач, который дает вам не конфетку, а боевое отравляющее вещество навельбин, несет полноту ответственности и понимания того, что он делает. Он уже рекомендовал и не раз такое вещество другим. Его до этого тысячи раз прописывали своим пациентам другие врачи, которые знают, к каким последствиям оно приведет. Медики досконально знают, как и почему предложенное ими вещество будет действовать на ваши раковые клетки. Они способны вам все это объяснить, если у вас достаточно образования, чтобы их понять. Наука – не магия и не мистика, в ней точно известно, что необходимо сделать “А”, чтобы с определенной вероятностью получить “Б”.