Из школы Агнессы Бауман она ушла только после зимних экзаменов. Собственно, ушла она по одной причине: Саша, уезжавший на три месяца в Штаты, вернулся. Она скучала по нему так, что Ада Карповна, списывая ее затуманившийся во время занятий взгляд на то, что девочка все время вспоминает отца, все же осторожно стала спрашивать ее и о других причинах. "Папы нет, а он есть. Только, как будто тоже нет!" – изрекла Соня, глядя на изумленную воспитательницу. "Ты о ком, девочка?" – спросила Ада Карповна, уже догадываясь, что с Соней беда: в самый разгар учебы та влюбилась, и это прошло мимо ее всевидящего ока. "О Саше", – ответила Соня. Мужчины с таким именем в школе не было, разве что садовник. Но он годился Софье только в деды. И тут Ада Карповна вспомнила: приезжал красавец с дурной новостью к Соне. Ну, надо же! Один раз встретились – и готова деточка. Нужно было срочно ее отвлечь и, Ада Карповна решила посовещаться с Агнессой. В кабинете в это время находился и Гордей, который тут же поведал, как Александр Гурский смотрел на Софью – жадно, влюблено. "Так. Похоже, у них все сладится. Зовите Ядвигу", – Агнесса, как всегда, подошла к вопросу серьезно. Колдунья подтвердила, что Гурский – именно, что – муж будущий и никак иначе. Собрав о нем все доступные сведения, Агнесса тут же ввела в программу Софьи дополнительные занятия по английскому языку, этикету, основы маркетинга и делопроизводства (чтобы в рот мужу не смотрела, а могла поддержать беседу) и уроки со стилистом. Бедная Соня и не рада была, что проговорилась о своей любви: у нее совсем не оставалось свободного времени для грез, вечером она замертво падала в кровать и резко снизила потребление любимых булочек с черносливом – не до них! В результате – минус пять килограммов веса за месяц, чего никак не могла добиться от нее тренер по шейпингу: обманывала ее Софья бессовестно, отступая от прописанной диеты каждый божий день, благо Вика с Ксюшей выпечку не любили и отдавали сдобу ей.
Встретиться с Гурским по его приезде из Штатов Агнесса не разрешила, хотя Гурский и простоял, вернее, просидел в машине, у ворот школы почти весь световой день. Наконец, пожалев несчастного, Агнесса велела пропустить его к себе. Логично доказав, почему он должен потерпеть еще две недели, до зимних каникул, Агнесса выпроводила молодого влюбленного, выудив у него честное слово не появляться и не звонить до Нового Года. Он не появлялся, но звонить звонил и только Гордею, который все же жалел его и выдавал о Соне информацию дозировано: например, окончила курс языка, сдала зачет по информатике и тому подобное. И ни слова о том, что интересовало Гурского больше всего: помнит ли его Соня, спрашивала ли. Тут Гордей, строго предупрежденный Агнессой, молчал насмерть.
А потом на проводы Софьи собрался весь педсостав школы: впервые девочку сдавали с рук на руки не родителям, а будущему мужу. Красота этой пары изумила всех – единодушно было решено, что Бог создал их только друг для друга и никак иначе. Так же думали и сами Александр и Софья.
Теперь Софья Александровна Гурская ждала второго ребенка, вполне осознанно пойдя на этот шаг: девочка (а она не сомневалась, что у нее на этот раз родится дочь) будет носить имя той, кто подарил ее маме эту сказочную жизнь – Агнессы Лазаревны Бауман.
Глава 2
Она с удовольствием посмотрела на свое отражение в зеркале: хороша она в тонкого шелка вечернем платье, а говорят, что не в одежде дело. В ней, она точно знала, да еще в макияже. Как же сложно привыкать к незнакомой жизни, полной желаний и восторгов. И все желания сбываются. А все – деньги. Они дают то, что хочется. А теперь она не только богата, но еще и здорова. После десяти лет страданий. Наконец, последняя операция, и она может ходить почти без поддержки. Ну, вот. Опять. Как всегда, когда догоняли воспоминания, с нее слетал весь лоск. Злость искажала ухоженное лицо, и она отворачивалась от зеркала. В ней проступала та, которая ничего не хотела забывать. В свои двадцать пять лет она знала, что такое страдать по чужой вине. Операции, уколы, горы лекарств и восемь лет в инвалидной коляске из жизни не выкинешь.
Пока она одинока. Папик не в счет. Но с такими деньгами это не надолго. Не получиться по любви, она купит любого. Такого, чтобы можно и в свет вывести и, чтобы ручной был. Но, сначала, нужно достать ту, которая искалечила ей жизнь.
Она помнила эту драку поминутно, хотя прошло десять лет. И ослепительно красивую заклятую подругу. Она завидовала ей с первого класса: все, что хотелось ей, у той было. А она могла только грезить о новой шубке и даже о любимой шоколадке, но, чтобы каждый день! Сонька отворачивалась от сладостей, а ей так хотелось батончик, который та отдавала первому, кто попросит. Сонька и теперь в шоколаде, только ненадолго! Все уже готово, осталось дождаться подходящего времени. И Сонька будет плакать горше и дольше, чем она. В этом смысл. Этим она закроет прошлое.
Глава 3
Марго откинулась в кресле и широко расставила ноги: жара стояла невероятная даже для июля, да еще угораздило ее накачаться пивом под завязку. Вроде бы пила, как воду, жажду утолить, а теперь пошевелиться не может. Звонок телефона заставил ее приподняться с кресла – телефонная трубка опять была забыта ею на кухонном столе. Теперешние сто килограммов веса она с трудом носила по квартире и улице, старательно пряча сильно округлившиеся живот и бедра под просторными балахонами и майками. Толстеть с год назад она начала столь стремительно, что уже не успевала контролировать себя и, в конце концов, бросив терзать весы, сменила гардероб на больший размер.
– Слушаю, – этого звонка она ждала с утра.
– Похоже, у нас все срастется, – прошелестел в трубке бесполый голос.
– Отлично! – обрадовалась она, – Когда?
– В понедельник. Она как раз к нему поедет. Там их обоих и накроем.
– Ничего не перепутала? Раньше они встречались у нее в квартире.
– Женушка его отбыла на юга вместе с ребенком. Он теперь один.
– Нет, подожди! Какой им смысл менять место? У нее дома – риск минимальный, она баба свободная.
– У нее – ремонт. Во всем доме отопление меняют. Дом – то доисторический. Жадная она, с ее – то бабками могла квартирку и в элитке прикупить.
– Не твоя забота ее деньги считать!
– Да, ну? – от наглой веселости в голосе говорившей у нее начался приступ бешенства.
– Ты, калека безмозглая! Свой тон прибереги для дурочек из своей богадельни! Кто тебя из дерьма вытащил, забыла? Назад хочешь, на государственные харчи? – С женщины слетел весь лоск. Она терпеть не могла эту костлявую сучку, пользующуюся заработанными ее умом деньгами. Но эта тварь пока еще была нужна!
– Ладно, я просто так… – примирительно прошелестела трубка.
– Слушай внимательно. Все, что нужно, заберешь в камере хранения на вокзале. Как все сделаешь – положишь обратно. Вместе с конвертом.
– А дальше?
– Дальше – не твоего ума дело. В богадельне – то тебя прикроют?
– А никто и не узнает! – голос повеселел.
– Ладно, решай свои проблемы сама. Мое дело – конечный результат, – она отключила трубку.
Сюрприз она готовила долго – целых полгода. А натолкнул ее на мысль снять денежек с богатой банкирши, как ни странно, самый близкий человек будущей жертвы. Похвастался при случайной встрече! Хотя, как она считала, встреч случайных не бывает. Особенно почти через десять лет, как… Она даже смогла сыграть радость, хотя хотелось ему в холеную морду вцепиться: надо признать, выглядел он – супер! Вот это натянутое на ненависть притворство и сыграло решающую роль – за все отыграться разом.
То, что Ксения Ляшенко почти стала управляющей банком, она знала и до этой встречи. Но уж больно безупречной слыла она репутации! А для того, чтобы человек на добровольных началах поделился, нужна была информация иного рода. И глупый мужик ее предоставил, сдав свою ненаглядную девочку с потрохами.
Было одно утверждение, которое она несла по жизни – денег много не бывает. Поэтому, родилась еще одна идея. Только речь пойдет уже о других суммах. И о других рисках. Но, она уже нашла козла отпущения. Вернее, козу. Прикормленную и ручную.
Глава 4
Она уже давно была Лунева, но все до сих пор ее называли Шляхтиной. Ну, не прижилась к ней эта фамилия, хотя нравилась она ей больше, чем полученная в наследство от отца. И еще отец оставил ей акции своей фирмы. Став в шестнадцать лет владелицей контрольного пакета, она ни на миг не усомнилась, что управлять финансами будет папин компаньон – дядя Володя Лунев. Прошло девять лет, из фирмочки вырос холдинг, Вика не нуждалась ни в чем, но сидеть дома отказывалась. До светской львицы она не дотягивала – лень было таскаться по тусовками и презентациям, да шмотки по бутикам скупать. Глядя на себя в зеркало, поворачиваясь то боком, то грудью вперед, она с удовольствием отмечала, что живот ее от двух родов не обвис, а небольшие грудки по – прежнему упруго торчат. Одевшись в костюмчик поскромнее, но такой, чтобы мышью не выглядеть, туфельки – лодочки, она приходила в офис и занимала свой кабинет, который выбрала подальше от кабинета мужа. Практически не сталкиваясь на работе, за день они успевали соскучиться друг по другу и, едва дождавшись, когда вечером уснут дети – погодки, ныряли к себе в спальню.
Ее муж, Иван Владимирович Лунев, конечно же, еще в день свадьбы, решил застолбить прилюдно свои права. "Моя жена не будет работать!" – произнес он нетвердо, потому, что выпил слишком много шампанского. "Ну – ну! Посмотрим", – изрек его уже женатый друг Димка, успевший нахлебаться горя с женой – домохозяйкой. Его Лелечка начала зудеть о том, что она не рабыня, уже через месяц после рождения их сына. Не выдержав слезного натиска, Дмитрий выписал из соседней губернии мамочку, посулив той райскую жизнь вдали от пьяницы – мужа. Бабушка пришлась ко двору и, обласканная невесткой, растила внука умеючи: от старшего брата Димки она имела уже троих. По этому же пути хотели пойти и Луневы – младшие, но, неожиданно наткнулись на яростное сопротивление матери Ивана. Бабушкой она стала номинально, не собираясь свою вторую (или третью?) молодость просиживать около детской кроватки. Более того, сначала внук, а потом и внучка знали бабушку больше по портрету, который она привезла как – то из очередной поездки в Париж: grand – maman с удовольствием позировала уличному художнику с Монмартра. Скрепя сердце, Вика отсидела при детях три года, но на большее ее не хватило: выпросив у мужа должность, что – то вроде референта по связям с кем – то там, она стала "выходить в офис". Детьми занималась…Зинаида Друккер.
Бывшая телохранительница Шляхтина, решив, что не справилась со своими обязанностями, уволилась сразу же после его похорон. Вике было не до нее, да и Луневы считали Зинаиду, если не виновной, так причастной к смерти хозяина – любовника. Долго маялась она от невозможности хоть кому – то быть полезной и, в конце концов, по прошествии двух лет, явилась – таки в дом Вики с просьбой взять ее хоть на какую работу. Вика же, соскучившись по ней (выросла – то у Зинаиды на руках при непутевой мамочке!), поселила ее в своей квартире на правах старшей родственницы. Зинаида, не пожелавшая нахлебничать, устроилась охранницей в госпиталь ветеранов и уходила на дежурства сутки через двое. Только заметив, как рвется из дома молодая мама Вика, вспомнив, видно, еще свою подругу, Викину мать, Зинаида поняла, что силой Вику дома не удержишь. Решив, что детям мать в плохом настроении не нужна, а тетка, то есть она, Зинаида, со своей нерастраченной материнской любовью очень даже, она вышла на чету Луневых с предложением: возьмите меня в няньки. Иван опешил, а его жена быстренько поняла, что забрезжила свобода и, не дав открыть мужу и рта, торопливо кивнула головой в знак согласия. Муж смирился. Потом они ни дня не пожалели о столь скоропалительном решении: Зинаида подошла к воспитанию Луневых отпрысков основательно: сына водила на тренировки по дзюдо, дочка терзала пианино, оставшееся еще от матери Зинаиды. Оба уже в пять лет бегло читали, говорили, не картавя, и не путались в счете.
Сейчас Вика готовилась к вечеру, сооружая из волос что – то воздушное. Идти к Софье Гурской следовало только в вечернем наряде с соответствующей прической. Посмеиваясь над подругой, ревностно охраняющей любые знания, полученные на Курсах Агнессы Бауман, Вика все же с удовольствием обтягивала свою фигурку темно – зеленым шелком, надевала тонкие чулки и вставала на шпильки. Поймав в зеркале голодный взгляд маячившего за спиной мужа, она почувствовала себя куртизанкой, соблазняющей уготованного ей на вечер мужчину не оголенностью телес, но скрытой под невесомой одеждой красотой.
– Может, ну ее, эту тусовку? – прозвучал над ухом хриплый голос Лунева.
– Нельзя. Сонька обидится, – она уже поняла, что все ее усилия последних тридцати минут были напрасны.
– Тогда, яви божескую милость, – слова Лунева звучали совсем не как просьба.
– Нищим не подаю, – попыталась она все же отвертеться от неизбежного.
– Не шути со мной, дорогая, – угрожающе прорычал "нищий", расстегивая длинный замок ее платья….
Глава 5
Она оглянулась на захлопнувшиеся за ней ворота и, торопливо перекрестившись на вдруг промелькнувшую мысль «как бы сюда не вернуться», шагнула с асфальтового пятачка на грунтовую дорогу. Пешком до автобусной остановки, как ей сказали, идти нужно час, да и то, если с хорошей скоростью. Никто за ней не приехал, хотя она так надеялась: посылки от дочери приходили регулярно, только Вика сама ни разу так и не навестила мать. Валерия Георгиевна Шляхтина была на дочь не в обиде, она была на нее зла.
За восемь лет строгого режима она так и не поняла, за что ее так? Что такого она совершила? Слово «убийство» она старалась не произносить: не убила она Шляхтина, а осудила собственным судом и привела приговор в исполнение. Осудила за то, что он сделал с ней и с дочерью. Он их бросил. Ее – одну в доме, Вику – отправив на исправление в загородную школу. Он от них избавился, вот как будет точнее.
Что – что, а себя оправдать у Валерии получалось всегда. Даже, когда Шляхтин застал ее в постели с другим мужиком, как его там звали, она уже и не помнила. Но, кто ее в эту постель толкнул? Шляхтин своим к ней деловито – равнодушным отношением. Это он, ложась на супружеское ложе, всегда торопил ее, мол, давай сделаем это быстренько, а то устал я что – то. Он быстренько удовлетворялся, не заботясь о ее желании. А желание было. Однажды, когда она его приперла к стенке откровенным разговором, она получила в ответ небрежное «твои проблемы». С тех пор она и начала заботиться о себе сама. Как давно это случилось! Вика еще толком не умела говорить, Валерия была еще полна надежд и нерастраченной любви.
Валерия с раздражением посмотрела на небо: вместо палящего еще пять минут назад солнца, на нем появились разрозненные тучки. Когда хлынул дождь, она уже почти дошла до шоссейки. Туфли на ней были старые, еще те, в которых ее арестовали, на высоком, слава Богу, устойчивом каблуке. Только она совсем разучилась ходить на каблуках. Да и тесноваты они стали: вроде и размер ноги тот же, но, то ли полнота увеличилась, то ли отекли ноги, состарившиеся вместе с ней на восемь лет.
Валерия Георгиевна опять недобро вспомнила дочь. Неблагодарность Вики ее бесила. Она же всегда ее защищала от Шляхтина, когда тот пытался ее воспитывать, баловала, почти не контролировала. И – вот результат. Папочка хороший, а мать – дрянь.
… В тот день, когда Шляхтин потребовал развода, Валерия с утра пребывала в прекрасном настроении. Ее новый любовник, на которого она возлагала большие надежды, накануне сделал ей предложение. Нет, не соединиться в счастливом браке, это ей ни к чему – замужем вроде, а просто съездить к морю. Вадим, в отличие от молодых, голодных до секса и денег предыдущих ее партнеров, имел все: уверенность в себе, которую ему давали должность в мэрии и полученные в баксах взятки на счетах в банке. Он не рисовался перед Валерией, откровенно посмеиваясь над теми, кто ему совал конверты: брал он только с тех, чьи дела мог решить без проблем. С Валерией он был щедр, но в меру: она, не избалованная подарками Шляхтина, радовалась любому проявлению внимания со стороны Вадима. Кроме того, в постели он был терпелив и нежен. Однажды, заглянув в его бумажник, она увидела там фотографию его жены. Она даже вздрогнула, до того та была страшна: крючковатый нос и близко посаженные мелкие глазки выглядели на полном лице просто безобразно. От души пожалев любовника, она в тот раз была с ним более ласкова, чем обычно. А позже он проговорился, что женат на сейфе с деньгами.
Появившийся на пороге ее спальни Шляхтин, вызвал у нее всего лишь недоуменную улыбку: она и забыла, как он выглядит. А выглядел он, с точки зрения Валерии, как – то бледновато. Вернее, не так щегольски, как обычно: и костюмчик простенький, да и галстук в демократичную полоску. «Женщина рядом с ним явно не супер!», – подумала тогда Валерия, даже не делая попытки запахнуть халатик. Сколько у него было этих баб за то время, что они жили в житейски фиктивном браке, она точно не знала. Разводиться он не пытался, а, значит, его все устраивало. Ну, а ее тоже. Салон красоты приносил доход, небольшой, но стабильный. Останься Валерия одна, жить, как привыкла, на эти деньги она бы не смогла, конечно. Но, доход с доли мужа в общей с Луневым фирме она привыкла считать и своим тоже. Кстати, Шляхтин и не жадничал. Он, скорее даже забыл, что счет Валерии в банке пополняется ежемесячно бухгалтером фирмы по его же давнему распоряжению, и недостатка в наличности его как бы жена не имеет.
Слова «я за разводом», сказанные Шляхтиным будничным тоном, словно всполохом огня обожгли ее изнутри. Сразу перед глазами возникли колонки цифр счетов, оплаченных и нет. И откуда – то появилось до этого мгновения не изведанное чувство: ревность. Ей захотелось посмотреть на ту, ради которой Шляхтин решился поменять свой статус: стать свободным по бумагам.
Она тогда выгнала его, ничего не ответив. Ей нужно было подумать, а еще важнее было поговорить с Зинаидой.
Она вытрясла из нее все, даже имя и адрес. Наблюдая за полными страдания глазами Зинаиды, она вдруг сделала открытие, ошеломившее ее своей очевидностью: ее подруга любила Шляхтина. И чутьем почуяла: было у них все. Она решила ничего не говорить ей, но, разозлившись на бывшего мужа за такую наглость: крутить шашни с ее подругой практически на глазах ее, Валерии, начала выстраивать в воспаленном мозгу четкий план. Во всем обвиняя только Шляхтина и только его, оправдывая слабость Зинаиды, той женщины Светланы и свою слепую глупость заодно, она решила, что такая дрянь не имеет права портить им, женщинам, жизнь. Враз поместив в один лагерь себя и всех обиженных любовниц Шляхтина скопом, в другой – одного Шляхтина, Валерия осудила его и приговорила к расстрелу. При этом она четко знала, где возьмет оружие: оставить ночевать у себя Зинаиду под предлогом, что не хочет оставаться одна, не составит труда. Зинаида всегда терпеливо сносила любые капризы Валерии.