Слова «я за разводом», сказанные Шляхтиным будничным тоном, словно всполохом огня обожгли ее изнутри. Сразу перед глазами возникли колонки цифр счетов, оплаченных и нет. И откуда – то появилось до этого мгновения не изведанное чувство: ревность. Ей захотелось посмотреть на ту, ради которой Шляхтин решился поменять свой статус: стать свободным по бумагам.
Она тогда выгнала его, ничего не ответив. Ей нужно было подумать, а еще важнее было поговорить с Зинаидой.
Она вытрясла из нее все, даже имя и адрес. Наблюдая за полными страдания глазами Зинаиды, она вдруг сделала открытие, ошеломившее ее своей очевидностью: ее подруга любила Шляхтина. И чутьем почуяла: было у них все. Она решила ничего не говорить ей, но, разозлившись на бывшего мужа за такую наглость: крутить шашни с ее подругой практически на глазах ее, Валерии, начала выстраивать в воспаленном мозгу четкий план. Во всем обвиняя только Шляхтина и только его, оправдывая слабость Зинаиды, той женщины Светланы и свою слепую глупость заодно, она решила, что такая дрянь не имеет права портить им, женщинам, жизнь. Враз поместив в один лагерь себя и всех обиженных любовниц Шляхтина скопом, в другой – одного Шляхтина, Валерия осудила его и приговорила к расстрелу. При этом она четко знала, где возьмет оружие: оставить ночевать у себя Зинаиду под предлогом, что не хочет оставаться одна, не составит труда. Зинаида всегда терпеливо сносила любые капризы Валерии.
Не дождавшись ее согласия на развод, Шляхтин все взял в свои руки. Она получила повестку в суд, разрыдалась на плече Зинаиды, а когда та ушла заваривать чай на кухню, вытащила из брошенной в коридоре кобуры пистолет и тихо выскользнула из квартиры…
Автобус был пуст. Привычный к виду женских потухших лиц шофер, равнодушно закрыл за пассажиркой дверь. Валерия посмотрела в окно. Заляпанное грязью с наружной стороны, оно оказалось для нее зеркалом: из него на Валерию смотрела пожилая женщина с короткой стрижкой и очками на носу: восемь лет Валерия Георгиевна Шляхтина провела, склонившись над швейной машинкой.
Глава 6
Все бы хорошо, если бы не жена. Про такой брак говорят «угораздило». Да, женившись «по залету» безбрежного счастья не обретешь! У Клима давно уже сложилось мнение, что он в тупике. В смысле, что и сам тупой и жизнь тупая. Права была бабушка, когда говорила ему про «свой круг». Он тогда яростно защищал свою будущую жену, молоденькую девочку из семьи рабочего – токаря. Только придя в первый раз к ней домой, он слегка засомневался: а нужны ли ему такие родственнички? Его скоренько усадили за стол, уставленный мисками с домашними заготовками и водкой. Водка все не кончалась, ради будущего зятя прикупили ящик в соседнем с домом киоске. Будущий тесть то и дело хвастался, сколько он заплатил за пойло, как удалось облапошить киоскершу, хоть и ушлую, но все же бабу – куда ей до мужицкого ума! Потенциальная теща трещала про огород, с огурчиками да малинкой, дочка при словах «а какая у нас клубника!» мечтательно закатывала глазки, хозяин дома одобрительно покачивал головой и все время приговаривал что – то про лишнюю пару рук в доме. Что б тогда насторожиться ему, Климу! Повнимательнее к мамочке необъятной присмотреться, к роже в красных прожилках папаши и бежать, бежать от них, не пригубив паленой водки. Но – вот она деликатность, воспитанная бабушкой! И пригубил, и чем – то там закусил, а проснулся – кровать чужая с железными шишечками и жар по всему телу от пуховых подушек и перины. А рядом… даже не прикрытая простыней Ларочка, сонно причмокивающая пухлыми губенками. И шепот по ту сторону двери комнаты. Стоило пошевелиться только – дверь распахнулась, и на Клима уставились две пары счастливо – похмельных глаз. Через минуту к ним присоединилась третья – младший брат Ларочки, двенадцатилетний Костик пролез между папаниных ног и с любопытством рассматривал оголившуюся попку сестры. «Мам, а у меня тоже вырастет такой большой?» – громко спросил малец, переведя взгляд на Клима, и тот вдруг опомнился. Заметался, ища свои джинсы, но, споткнувшись об умильный взгляд Ларкиной мамаши, рухнул обратно в кровать. Ларочка, хлопая глазками, обрадовано зачирикала, смекнув, что родители все организовали как надо. И Климушка теперь никуда от нее не денется.
Он даже не вспомнил, девушку ли оприходовал, но Ларка вскоре оказалась беременной и разродилась весной сыном.
Если бы не разборки в семье Петькиных между братом и сестрой, он так и не узнал бы, что ребенок не его…
Клим брел по ночному городу, пьяненько покачиваясь и напевая себе под нос простенькое "ла-ла-ла". Думать это не мешало, а подумать было над чем. Вроде как любовь к молодому телу Ларочки превратилась в тягомотный секс с полногрудой и полнопопой чужой бабой. И, что удивительно, Клим ей не изменял! Загрузив себя работой так, чтобы приходить за полночь и уходить засветло, он награждал себя ежедневной порцией пива в ночном пабе, но утром (о, ужас!) было не отвертеться. Жили они в трехкомнатной хрущевке Петькиных и не потому, что туго было с квадратными метрами: от отца, который давно уже перебрался к соседке, пустовала отдельная квартирка, просто рай тишины! Нет! Его жена не желала съезжать с площади, оставленной родителями: Петькины – старшие выписались в деревенский дом умершей бабки Лары. Наследство было дадено на Ларку и ее брата, но, зная пропойный характер Костика, сестра боялась оставить жилье без присмотра. Она гнала его в подворотню к дружкам, но тот, хоть и пьянь пьянью, а соображал – вытурит его добрая родственница окончательно, если он не будет появляться в доме. Климу до этих разборок дела не было, но, будучи по природе своей человеком справедливым, он как – то поговорил с Костиком, чтобы тот не тянул с оформлением своих прав. А, для этого, сказал он, нужно приватизировать квартиру в равных с сестрой долях. Костик растрогался, приобнял родственника поневоле и выдал: "Классный ты мужик, Клим! И чего с этой шлюхонкой живешь! Да еще и байстрюка воспитываешь!" Клим ему поверил сразу. Уж больно не похож был сынишка на него. Да и на Ларку тоже. Третья сторона в процессе зачатия просматривалась, только доказательств – то у Клима никаких не было.
Он тогда так ей ничего и не сказал. Решил повременить, пока с работой точно не определится: по контракту светила ему поездка в Штаты на год. Вполне определенно светила.
Клим шел и обдумывал, как бы изловчиться и рассказать об этом Ларке попозже, а лучше в день отъезда. Ларка ведь в курсе была, что сотрудник Клима Репин выехал с семьей, это даже приветствовалось американской стороной. А Климу брать с собой довесок в девяносто Ларкиных килограммов не хотелось. Позора не оберешься от горластой бабы, любимым делом которой было установление собственного порядка везде, куда ступала ее ножка тридцать девятого размера.
Притормозив на красный сигнал светофора, Клим понял, что уже прошагал лишний квартал. Можно было пройти наискосок сквозь дворы, по протоптанным в траве дорожкам, но Клим решил, что не стоит: накрапывал дождь, с утра никак не спрогнозированный синоптиками, а на Климе были светлые брюки и штиблеты в дырочку. Зажегся зеленый, Клим мельком посмотрел на остановившуюся у белой черты изящную иномарку и замер. За рулем сидела и нервно постукивала тонкими пальцами по кожаной оплетке Ксюша Ляшенко. Они не виделись со дня ее выпуска из школы Агнессы Бауман. Ксюша практически сразу уехала в Лондон, равнодушно станцевав на выпускном балу с ним, Климом, прощальный вальс.
Клим дернулся, задев нечаянно рукой зеркало, поскользнулся в луже и упал. Последнее что он увидел – испуганные глаза молодой женщины.
Глава 7
– Ты опоздала! – Буклеев не отводил взгляда от Ксюшиного лица, словно боясь не пропустить момент, когда она начнет врать в свое оправдание. Ксюша молча и устало пожала плечами. Ссориться не хотелось. Она и так сегодня пошла против себя, согласившись на свидание в его доме.
А Марат Буклеев не верил никому. Должность обязывала. Политик со стажем он и жил, как работал – интригуя и подозревая в вероломстве каждого. Ксюше было трудно, работа в банке отнимала много сил, и ей хотелось только одного – покоя. Но этого – то она как раз и не имела. Каждая их встреча начиналась с допроса: почему так хорошо выглядишь, или, наоборот: от чего же, ты, дорогая, так устала – не второй ли я у тебя сегодня в очереди? Вначале она обижалась, даже начинала плакать, оправдываться, боясь лишний раз посмотреть на гневливого любовника. Но потом заметила, что он как – то уж быстро успокаивается, глядя на ее слезы. Теперь она просто пропускала мимо ушей его вопросы и придирки. Но, на этот раз уйти от объяснений не удалось.
– Ксения! Я с тобой говорю! – начальственный тон не оставлял надежды: ее собирались воспитывать.
Вот ведь не любила она Марата! И любовь с его стороны была с умыслом: властная жена не давала ему и рта раскрыть, когда он пытался ввести свои порядки в доме. Разница в возрасте с Маратом была всего год, но Ксения понимала, что Марат так и остался тем мальчиком при авторитарной маме (а потом жене), которому нужно на ком – то разряжаться. На работе истинное лицо не покажешь – глядишь, отодвинут в сторону зарвавшегося начальника. Ксения понимала Марата: с ней ему было удобно. Но, зачем ей был нужен он, она не знала. Порвать отношения не удавалось: Марат так пугался, что ее потеряет, что она поневоле пугалась вместе с ним.
– Ксения! Я с тобой говорю! – начальственный тон не оставлял надежды: ее собирались воспитывать.
Вот ведь не любила она Марата! И любовь с его стороны была с умыслом: властная жена не давала ему и рта раскрыть, когда он пытался ввести свои порядки в доме. Разница в возрасте с Маратом была всего год, но Ксения понимала, что Марат так и остался тем мальчиком при авторитарной маме (а потом жене), которому нужно на ком – то разряжаться. На работе истинное лицо не покажешь – глядишь, отодвинут в сторону зарвавшегося начальника. Ксения понимала Марата: с ней ему было удобно. Но, зачем ей был нужен он, она не знала. Порвать отношения не удавалось: Марат так пугался, что ее потеряет, что она поневоле пугалась вместе с ним.
– Марат, давай позже поговорим. А, лучше, завтра, – Ксюше хотелось есть. А еще больше – выпить. Собственно, ответив десять минут назад на звонок Марата, она и рассчитывала на то, что он приготовил что – нибудь на ужин: она – то его всегда встречала сервированным столом.
Но он даже не предложил присесть. Он почти с ненавистью смотрел на нее, ожидая объяснений. И – не пропускал дальше коридора.
В этом доме она была только один раз. На его дне рождения, с которого и начались их странные отношения. Сказать, что он взял ее силой – ничего не сказать. Он просто не давал никому подойти к ней с того момента, как она вошла в дом. И все на глазах жены. И все – с ее одобрения. Как потом догадалась Ксения (но было уже поздно!), нужны Марату были деньги банка. Кредит она помогла получить, обзывая себя так, что сама начала верить, что она есть то, что есть. На эти деньги жена Марата открыла косметический салон, подарив Ксении "золотую" карточку. Ходить на процедуры Ксении было некогда и незачем, ухаживать за своим лицом и телом без особых усилий и затрат ее научили еще на Курсах Агнессы Бауман, и Ксения отдала карточку своей соседке, которая присматривала за квартирой во время ее частых отлучек. Теперь она возвращалась из командировок в вымытое до блеска жилище.
Тяготиться этой порочной связью Ксения начала почти сразу. После второго свидания она раскусила капризный характер своего любовника, подивилась курьезу природы (или насмешке Бога?): при мужественной внешности Марат был трусоват, брезглив по – девичьи и боялся насекомых. Последнее повергло Ксению в тоску: видеть, как почти двухметровый мужик с выражением неподдельного ужаса отмахивается от комара, случайного залетевшего на утренний завтрак в ее спальню, было выше ее сил. Она поначалу смеялась в голос, несмотря на искреннее возмущение ее поведением (ну, никакой жалости в бабе!) любовника. Потом насторожилась: от кого же в состоянии защитить такой, назовем с натяжкой, мужчина?
Что ее держало подле него, привычка или необходимость в хоть какой – то разрядке, она не знала.
Сегодняшняя встреча с Климом словно сняла шторки с ее глаз. Лежащий в луже, такой пьяненький и…родной, он вернул ей душу. Вот так высокопарно она подумала о своем возвращении к тому времени, когда могла чувствовать, любить, желать, страдать. Только заглянув в его влажные (от дождя?) глаза, Ксюша поняла, что судьба вернула ей его. Пусть даже таким, весьма неизящным способом: ей пришлось вытаскивать его из грязи в буквальном смысле слова. И – отвезти домой, хотя он яростно сопротивлялся. Согласившись встретиться завтра, она высадила его у подъезда пятиэтажки, не спрашивая ни о чем и не отвечая ни на один из его вопросов. Она просто не знала, что ему сказать. Чтобы как – то отвлечься от мыслей о своей первой, еще детской любви, она все же поехала к Марату. А теперь жалела об этом.
– Я, пожалуй, пойду, Марат, – Ксюша взялась за ручку входной двери.
– Ты меня бросаешь?! Я так и знал! Я чувствовал, что к этому идет! Ты меня никогда не любила! Только использовала! Дрянь! – Ксюша с удивлением вслушивалась в визгливые нотки.
– Я? Тебя?!
– Да! Именно ты! Синий чулок, кому ты нужна?! Нормальному мужику такие, как ты – вечный укор в несостоятельности. И что я, спрашивается, тебя терплю? Ты же ни-ка-ка-я!!! Понимаешь, о чем я?! Рожи нет – хоть бы накрасилась поярче, что ли! Сексом занимаешься, как на плацу маршируешь! И кончаешь так же – "на месте стой, раз – два!"! Что, не нравиться? Попроще лицо сделай – мне твой аристократизм в кишках сидит! Ну, хоть бы разозлилась, что ли! Повизжи по – бабьи! В морду мне вцепись!
– Зачем же я буду лишать тебя первенства? Визжать ты уже начал. Продолжай по списку, – голова у Ксюши вдруг заработала четко и ясно. Марат настолько недалек, что не сможет понять, насколько он жалок в своей попытке унизить ее. "О, Господи! Как же я могла в такое вляпаться?!" – задала себе вопрос Ксюша, прикрывая за собой входную дверь.
Только очутившись в уютном салоне своей машины, Ксения дала волю слезам. Но, это были слезы не обиды, а облегчения.
Ксения не слышала, как за кустами акации, росшей во дворе, почти, что рядом с местом, где стояла ее машина, материлась женщина. Она отсидела себе ягодицы на жесткой лавке за кустами. От напряжения, с которым она вглядывалась в окно спальни квартиры Буклеевых, у нее начали слезиться глаза. Палец занемел на кнопке видеокамеры. И все было напрасно!
– Ты слышишь! Ничего не было! У них ничего не было! Она провела в квартире всего десять минут! Кажется, мы опоздали! У них, похоже, все! Почему я так думаю? Она ревела потом в машине. Что делать?! Ладно, хорошо. Жду, – женщина отключила мобильный телефон и поднялась со скамейки.
"Жалко, но не смертельно. Живи пока, Ксюха! А я займусь твоей подругой", – подумали на другом конце провода, – "Кошелек этой дамочки потолще твоего будет!"
Глава 8
Злость на мнимую калеку накрыла с такой силой, что она рванула к холодильнику, начисто забыв, что со вчерашнего дня сидит на строгой диете. Вытаскивая из нутра аппарата все новые и новые плошки, Марго думала только об одном: эта дура провалила все. Хорошо, что есть еще одно дело, а то бы беда: срок выплаты долга подступает неумолимо, денег нет, жрать нечего. «Ну, скажем, не совсем нечего…Хотя, колбаски копчененькой, да жирненького кусочка семги не хватает», – скосила она глаз на уставленный едой стол. Хлеба в доме не было – нельзя! Сложив бутерброд из сыра, ветчины и соленого огурца, она вздохнула: булки, мягкой, ноздрястой, в бутерброде явно не доставало.
Конечно, эта дура опоздала. А все потому, что никак не может оторвать задницу от инвалидного кресла, которое, кстати, куплено на деньги Марго. Да и сама справка о заболевании встала в круглую сумму. Зато полное и неоспоримое алиби, если что. Спрашивается, зачем она вкладывала в эту идиотку деньги, если та вовремя не может подсуетиться. Ксению Ляшенко проморгала, факт! Не вернется она к этому хлыщу, можно и не надеяться.
Дверной звонок заставил ее подняться со стула. Тяжело ступая по скрипучим полам, она не спеша направилась в коридор. Уверенность, что пожаловала эта идиотка, была стопроцентной.
– Проходи, – бросила Марго небрежно, распахивая дверь.
– Слушай, я не виновата, – заскулила та с порога, пытаясь бочком протиснуться в коридор.
– Не нуди, – грубо оборвала она ее и брезгливо поморщилась: запах пота сшибал с ног. Марго всегда удивлялась потливости этой молодой женщины, которую не мог исправить не один дезодорант.
– Понимаешь, все было сначала хорошо. Она приехала, поднялась к нему. Значит, решилась, сомнений не было! И – вдруг: вылетает через несколько минут. А я все ждала, когда они в спальню зайдут: не чайку попить она к нему явилась, в постели покувыркаться! И шторки – то не закрыты были, словно специально. Думаю, в коридоре у них разборки проходили. Ну, поревела она потом в машине с минуту – другую и укатила. Все.
– Все! И сто тысяч прос…ла! – к ней вернулась прежняя злость.
– Ты сказала, другое дело…
– Да! Но я еще подумаю, как лучше: с тобой или без тебя, – она говорила это просто так, чтобы напугать ее, дрожащую за свою тарелку супа в пансионате. «Что с ней будет, если я перестану давать на лапу врачам и сестре? А ничего: еще похудеет на государственных харчах в этой богадельне, помрет быстрее без нужных лекарств. Одной дурой на свете меньше станет!» – подумала Марго без жалости.
…Она ее нашла случайно. Замерзающую на скамейке в сквере. Тогда у Марго еще были кое – какие деньги, шуба и машина. Все из прошлой жизни. Но начались первые трудности: зимние сапоги она не выбросила, как раньше, перед сезоном, а отнесла в починку. Марго никогда не забудет взгляд сапожника, который он бросил на ее норковую курточку. Верно, подумал, что жадная дамочка попалась, новую обувь прикупить пожадничала. А она и пожадничала: пятьсот баксов не нашла. Вернее нашла, но они оказались последними. А месяц только начался. Ее личный счет как – то очень быстро оскудел, а новых пополнений ждать было неоткуда: мужа – то больше нет. И винить некого: сама убрала его из своей жизни. Конечно, глупость наказуема. А она в свое время здорово сглупила!