Когда появился Арбупал, Дарий обнялся с ним, тем самым приведя в восторг столпившихся вокруг воинов.
Аспатин, глядя на Дария, удивлялся произошедшей в нем перемене. Перед ним был совсем другой человек! Угрюмые складки на челе царя разгладились, он был весел и разговорчив, громко смеялся шуткам и шутил сам. Только теперь Аспатину стало ясно, сколь трудное бремя взвалил Дарий на свои плечи. И это бремя ежедневно и ежечасно давит на него и гнетет ему душу. Истинный же Дарий был здесь, у этого пышущего жаром костра – враз помолодевший, с блестящими глазами и задорной улыбкой.
Друзья завели разговор о песнях Арбупала.
Оказывается, его песни поют воины многих персидских племен. Артаоз поведал историю о том, как недавно марафии спорили с маспиями, утверждая, что в одной из песен Арбупала говорится о смелом богатыре именно из их племени. Маспии возражали им, настаивая, что такие храбрецы есть только у них.
– Надеюсь, ты примирил спорщиков? – обратился к Артаозу Дарий. – Или только подлил масла в огонь, заявив, что самые отъявленные смельчаки рождаются лишь в племени пасаргадов?
– Я сказал, что вообще-то в той песне поется про грядущего Спасителя мира – Саошьянта, – пояснил Артаоз. – Я был прав, Арбупал?
Арбупал с улыбкой согласно кивнул.
Аспатин не мог оторвать взгляд от Арбупала, до такой степени он был поражен его благородной красотой.
Когда Арбупал по просьбе Дария вынул из чехла двадцатиструнную пектиду, по форме напоминавшую египетскую арфу, и запел чистым сильным голосом ту самую песню, все вокруг притихли, замерли. Красота мелодии и слов соответствовала внешней красоте певца.
Арбупал пел о том, как Ангро-Манью погубил первые творения Ахурамазды. Он пел о временах, когда мир стал смешением добра и зла. Этот трудный период и поныне переживают все племена и народы. И длиться ему ровно три тысячи лет, ибо так сказано в «Авесте»[67]. Но как на смену ночи всегда приходит день, так и зло не восторжествует над добром. Появится на земле истинный Спаситель мира, чудесным образом родившийся от сохранившегося семени пророка Зороастра, и поведет всех праведников в решительное сражение с отступниками, предателями, самозванцами и негодяями. Ахурамазда победит своих врагов в небесах, а Спаситель-Саошьянт одолеет приверженцев Ангро-Манью на земле. И наступит тогда в мире вечный рай…
Видимо, эта песня Арбупала была хорошо известна всем, поскольку в толпе окружающих воинов многие голоса удивительно слаженно подхватывали торжественный и немного зловещий припев. Иные из воинов в такт звучанию пектиды слегка ударяли ладонями в медные щиты либо позвякивали снятыми с лошадей уздечками.
И припев над ночным простором звучал широко и привольно, вызывал невольную дрожь:
Когда песня смолкла, когда утихли последние аккорды струн пектиды, раздался такой восторженный рев почитателей таланта Арбупала, что Аспатин даже вздрогнул от неожиданности. Впрочем, он сам с трудом подавил в себе желание вскочить на ноги и прокричать похвалу певцу за столь проникновенное исполнение.
Обратно Дарий и Аспатин ехали уже в кромешной темноте: ни звезд, ни луны не было в зловещих небесах.
Радуясь встрече с друзьями детства, Дарий говорил без умолку. Аспатин же, напротив, находясь под впечатлением от песни Арбупала, был молчалив и задумчив. Лишь один раз Аспатин перебил царя, спросив его о пектиде, на которой играл Арбупал. Это был явно не персидский и не мидийский музыкальный инструмент. Откуда он у Арбупала?
Дарий сказал, что это финикийская пектида и что Арбупал выучился играть на ней еще будучи в Египте.
– Арбупал был в числе конных телохранителей Камбиза, – добавил Дарий. – В Египте же он и начал сочинять свои песни.
Спустя несколько дней на одной из дальних вершин западного горного кряжа заклубился, поднимаясь в синеву неба, зловещий черный дым. То был сигнал дозорных: приближается войско Фравартиша!
Дарий не мог сдержать своего торжества, облачаясь в воинские доспехи. Царю помогал Багапат, затягивая тесемки панциря у него на боку. Рядом стояли еще двое слуг, держа в руках плащ царя, его украшенный золотом акинак, лук и колчан со стрелами.
– Пришел! Все-таки он пришел! – то и дело повторял Дарий, торжествующе поглядывая на Аспатина, застывшего у дверей в позе ожидания.
Аспатин тоже был в воинском облачении. Он догадывался, кого имеет в виду Дарий, однако не разделял его радости. Фравартиш приближается не один, а с войском, которое еще предстояло разбить. Дозорные сообщили, что восставших мидян раза в два больше, нежели персов и их союзников.
– Ступай, поторопи жрецов, – приказал Дарий Багапату. – Солнце уже высоко.
Багапат с поклоном удалился.
Дарий, сопровождаемый Аспатином, нагнув голову в низких дверях дома, вышел во двор.
Рослые царские телохранители тотчас выпрямили спины и приподняли подбородки, красуясь выправкой и роскошным вооружением. Их колчаны были украшены золотыми пластинками с выгравированными на них изображениями львов и грифонов; на ножнах акинаков под лучами солнца разноцветными огнями вспыхивали драгоценные камни; тупые концы копий были украшены золотыми шарами размером с яблоко. Головы телохранителей были повязаны широкими диадемами, расшитыми золотыми нитями. Не менее роскошно были расшиты золотом их длиннополые кафтаны с широкими рукавами.
Вся эта роскошь одеяний и оружия особенно бросалась в глаза на фоне грязных глинобитных стен убогого жилища.
Жертвы, принесенные Митре и Вэрэтрагне, оказались неблагоприятны.
Вернувшийся Багапат тихонько сообщил об этом Дарию, который уже собирался вскочить на коня.
Выругавшись себе под нос, Дарий раздраженно бросил поводья конюху Эбару и кивнул Багапату: «Идем!»
Царь и евнух пересекли несколько внутренних помещений большого дома и вышли в другой дворик, примыкавший к эндеруну. Там был установлен переносной бронзовый жертвенник, на котором были разложены печень и сердце только что заколотого белого агнца. Три старых жреца в белых колпаках, склонившись над окровавленными внутренностями, обсуждали что-то вполголоса озабоченными голосами.
При виде Дария один из жрецов предостерегающе промолвил:
– Царь, жертва неугодна богам. Начинать сражение нельзя!
– Принесите другую жертву, чего вы тут копаетесь! – резко вымолвил Дарий, остановившись в трех шагах от жрецов. – Или у вас мало агнцов!
Царь ткнул пальцем в сторону загона, где сгрудилась небольшая отара в полсотни голов.
– Багапат, тащи-ка сюда вон того барана, – распорядился Дарий.
Евнух не посмел ослушаться, хотя все трое жрецов недовольно заворчали: мол, царь нарушает обряд жертвоприношения. Перед тем как заколоть очередное жертвенное животное, необходимо было очистить от скверны жертвенный нож и руки жрецов-толкователей. Для этой церемонии нужно было приготовить особую смесь из воды и коровьей мочи, настоянной на полыни.
– Вот вам царский акинак – чистейшее оружие! – нетерпеливо воскликнул Дарий, вынимая кинжал из ножен. – Приступайте. Ну!
Тон и требовательный взгляд царя подействовали на жрецов: баран действительно был заколот царским акинаком. Однако и эта жертва была неугодна богам-воителям, о чем свидетельствовали изъяны на печени и сердце закланного агнца.
– Царь! Наше войско обречено на поражение, – скорбно произнес старший из жрецов.
При этом два других жреца согласно закивали головами, стараясь не смотреть на Дария.
– Режьте другого барана, пятого, десятого… Мне нужна благоприятная жертва! – голосом твердым и неумолимым повелел Дарий. – И никаких возражений! – Царь оборвал на полуслове старшего жреца, пожелавшего что-то сказать. – Багапат, останешься здесь и проследишь. Я иду выстраивать войско к битве.
Круто развернувшись, Дарий удалился широким шагом. Жрецы растерянно переглядывались.
– Царь бросает вызов богам, – чуть слышно обронил один из них, – это может плохо кончиться.
– Живее, уважаемые! – поторопил жрецов Багапат. – Режьте жертву. Слышите, уже ревут карнаи[72]. Это сигналы к сражению.
С равнины и впрямь доносились хриплые протяжные надсадно-низкие переливы боевых персидских труб. Эти звуки было невозможно спутать ни с какими другими.
* * *
Желтая равнина с редкими островками зеленой травы была покрыта отрядами многочисленной конницы. В клубах пыли мелькали воинские значки на длинных древках. Были тут бронзовые головы круторогих быков, головы гривастых коней, драконы с оскаленными пастями, раскинутые в стороны орлиные крылья с фигуркой лучника между ними…
Все пространство между персидским станом и крепостной стеной Кундуруша заняла конница персидского царя. На левом фланге выстроились конники из племени пасаргадов. В центре стояли неустрашимые маспии, марафии и панфиалеи, вокруг – наездники-марды в цветастых башлыках. С мардами соседствовали кармании верхом на боевых верблюдах. На правом фланге изготовились к битве кочевники-дропики и храбрые паретаки во главе с Тахмаспадой.
В резерве находилось триста конных царских телохранителей и пятьдесят боевых колесниц.
Позади конницы длинными шеренгами выстроилась персидская пехота. Впереди стояли щитоносцы и копейщики, за ними лучники и метатели дротиков. Отборный отряд вавилонской пехоты во главе с Хизату до поры до времени затаился за стенами Кундуруша.
На другом конце обширной равнины ширился и нарастал зловещий дробный гул, там клубилась пыль, сквозь которую виднелись блестящие наконечники копий. То приближалась конница восставших мидян. Вскоре можно было различить отдельных всадников, вырвавшихся далеко вперед. То в одном, то в другом месте из пыльной завесы вдруг возникала ломаная линия из лошадиных голов в блестящих медных налобниках, за которыми проступали силуэты наездников в высоких островерхих индийских шлемах.
От надвигающейся конной лавины сотрясалась земля.
Мидийская конница остановилась всего в полете стрелы от персидского войска.
Когда осела пыль, то всем в окружении Дария стало очевидно, что конницы у Фравартиша ничуть не меньше.
Персидские дозорные световыми сигналами, отражая лучи солнца от начищенных до блеска металлических щитов, с вершины дальнего холма известили, что уже близко пехота мятежников и что ей несть числа.
Дарий, нервы которого и без того были взвинчены из-за неблагоприятных жертвоприношений, подозвал к себе Аспатина и сердито приказал:
– Вели передать этим негодяям на горе, что мы больше не нуждаемся в их сообщениях. Пусть возвращаются!
Видя, что к нему ведут пленного брата Фравартиша, Дарий уселся на походный трон и принял невозмутимый вид.
– Я дарю тебе свободу, – сказал царь коленопреклоненному Симушу, позади которого стояли два рослых стражника. – Пусть твой брат убедится, что персидский царь умеет держать слово. Можешь идти.
Один из стражников вынул кинжал и разрезал путы на руках пленника.
Симуш поднялся на ноги и несколько мгновений растирал занемевшие запястья. Потом, вскинув голову, дерзко ухмыльнулся, глядя Дарию прямо в лицо.
– Спасайся, царь, – сказал Симуш. – Скоро от твоего войска ничего не останется. А их головы, – Симуш кивнул в сторону персидских военачальников – украсят острия мидийских копий. Знатная добыча достанется сегодня Фравартишу.
– Царь, позволь отрезать голову этому негодяю! – не выдержав, воскликнул Интаферн, сделав шаг к Симушу.
– Не трогать, – властно обронил Дарий.
– Ну хотя бы ухо, – Интаферн схватился за рукоять акинака. – Чтобы эта мидийская собака не смела зазнаваться!
– Пусть убирается, – бросил Дарий. – Дайте ему коня.
Глядя на то, как Симуш, погоняя пятками пегую кобылу, скачет сквозь расступавшиеся конные сотни персидских всадников, Дарий нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Он ждал Багапата с вестями от жрецов.
В ожидании пребывали и полководцы. Всем хотелось знать, на чьей стороне будут боги в предстоящей битве, которая неминуемо грозит обернуться ужасным побоищем, судя по превосходящей численности мидян и по тому рвению, с каким воины Фравартиша рвутся скрестить мечи с воинами Дария.
Наконец появился Багапат верхом на коне.
Среди военачальников и царских приближенных пронесся ветерок тревоги. Судя по хмурому лицу евнуха, вести были неутешительные.
Упав на колени в нескольких шагах от трона, Багапат коснулся лбом земли.
– Подойди ближе, Багапат, – приказал Дарий.
Евнух робко приблизился, не смея взглянуть на царя.
– Еще ближе, – сказал Дарий.
Евнух сделал еще один шаг.
Вытянув руку, Дарий рывком притянул Багапата вплотную к себе и угрожающе прошипел ему в ухо:
– Если ты сейчас же не улыбнешься, Багапат, я прикажу посадить тебя на кол! Что там накаркали тебе эти жрецы?
– О повелитель! – зашептал Багапат, втянув голову в плечи. – Боги предвещают тебе поражение.
Дарий вскочил с кресла, отшвырнув евнуха в сторону.
– Ах так?.. – с мрачным раздражением промолвил Дарий, сдвинув брови.
В гнетущей тишине, ожидая самого худшего, царская свита взирала на Дария, не обращая внимания на Багапата, который на четвереньках уползал к кучке евнухов, стоявших позади кресел.
– Боги предвещают мне победу! – воскликнул Дарий уже иным голосом, громко и радостно. – Аспатин, пусть войско узнает об этом.
Аспатин вскочил на коня и помчался туда, где стояли три царских лучника. То были сигнальщики. Повинуясь приказу Аспатина, лучники подняли луки над головой и выпустили в синее небо три красные стрелы с прикрепленными к оперениям длинными красными лентами.
Тысячи персов, конных и пеших, увидев взмывшие ввысь стрелы с развевающимися по ветру лентами, подняли торжествующий крик. То был понятный каждому воину сигнал благих предзнаменований.
В следующий миг боевые трубы с обеих сторон взревели, загрохотали огромные кожаные литавры. Тучи стрел со свистом взмыли в воздух.
Сражение началось.
Персидская конница, расплескав мелководную речушку, устремилась навстречу другой конной лавине, над которой покачивались мидийские знамена в виде медной фигурки всадника в ореоле из орлиных перьев. Оглушительный боевой клич реял над всем этим скопищем вооруженных людей, готовых колоть, рубить и кромсать.
Поднявшись на холм, Дарий смотрел, как персидская пехота выдвигается к самому берегу реки, чтобы поддержать свою конницу. Лучники непрерывно пускали стрелы, целясь поверх голов идущих перед ними щитоносцев, одновременно стараясь не зацепить удаляющихся все дальше персидских конников.
Вскоре топот многих тысяч копыт сменился звоном мечей, ржанием раненых лошадей и криками сражающихся воинов. Поднятая пыль желтым облаком окутывала иесто, где сшиблись две конные рати.
– А ведь ты солгал, царь, – сказал Аспатин, подойдя к Дарию сзади. – Жертвы были неблагоприятны для нас.
Дарий резко обернулся.
– Бывает истина во зло, а ложь во благо, – жестко вымолвил он.
– Государь, но ты же видел, с какими лицами разошлись военачальники к своим отрядам, – осуждающим тоном продолжал Аспатин. – Каждого из них одолевало сомнение в правдивости твоих слов. Можно обмануть людей, но нельзя обмануть богов. И богам нельзя прекословить!
– Ты еще напомни мне какую-нибудь из Гат[73], – огрызнулся Дарий, сверкнув глазами. – Что мне оставалось делать? Только не хватало упадка духа в нашем войске пред лицом столь сильного врага!
– Можно было выждать день-другой, – упорствовал Аспатин. – Я уверен, жрецы сумели бы умилостивить богов.
– А Фравартиш тем временем ушел бы обратно в горы, – сердито сказал Дарий. – Весь мой замысел строился на том, чтобы выманить Фравартиша на равнину и покончить с ним в одной решительной битве. Я добился своего и не намерен отступать, даже если сам Митра прикажет мне это.
– Но, повелитель…
– Замолчи, Аспатин! Я буду царем, если разобью Фравартиша. Пойми это.
– Боюсь, это невозможно, царь. На стороне Фравартиша Митра и Вэрэтрагна.
– А на моей стороне Воху-Мана[74], ибо лгал я с благими намерениями. Когда-то Воху-Мана привел Зороастра к Ахурамазде, так и ныне он приведет меня к победе.
Аспатин тяжело вздохнул и не прибавил больше ни слова.
Дарий же ободряюще похлопал его по плечу.
Толпы пеших мидян с криками устремились к персидскому стану, но путь им преградили персидские щитоносцы и лучники.
Мидяне и персы сошлись с треском ломающихся копий, с грохотом сталкивающихся щитов. Крики атакующих поглотил все нарастающий шум битвы. Яростное буйство заостренного металла в руках сражающихся людей звучало как грозная мелодия боя, разливающаяся над равниной и над ближними холмами. Скопище воинов было подобно людскому муравейнику.
Дарию с его возвышения было видно, что мидяне все больше теснят персов, сталкивая их в реку. Вниз по течению поплыли бездыханные тела. Мидяне напирали, выставив вперед копья. Персы храбро отбивались мечами и топорами, метали дротики. И вот уже мидяне и персы бились друг с другом по пояс в воде.
Сражение перекинулось на другой берег реки.
Кое-где персы уже побежали к своему стану, не в силах превозмочь неудержимый напор врага. Им вдогонку летели мидийские стрелы.
Там, где сражалась конница, тоже наметился перелом. Персидские конники отрядами и в одиночку постепенно откатывались обратно к реке. Но многие из персов еще продолжали сражаться, сдерживая натиск мидийской конницы.