Да, пожалуй, Альбина Михайловна права: нынче такое трогательное отношение внуков к дедам редко встретишь!
Я спросила Андрея, не знает ли он случайно, что думает милиция по поводу необходимости обыска на квартире бабушки. Выяснилось, что ему — совершенно случайно — это известно. Не обращая на парня никакого внимания (а может быть, думая, что до него не доходит), оперы и следователи перекинулись несколькими словами по поводу того, не следует ли «покопаться на месте». Однако мрачный капитан — «костолом» бросил, что это «не горит: если там что и было, то все затоптали». На том и порешили.
— Вот и чудненько. Значит, «на месте» покопаюсь я. Хотя Папазян, конечно, прав: с этими похоронами надежды что-нибудь найти практически не осталось. Но чем черт не шутит: а вдруг?.. Ты сможешь завтра утром показать мне бабушкину квартиру — скажем, часов в десять?
— Извини: никак! Ни в десять, ни позже — до самого вечера. На службе дел по горло, а шеф и так уже в шоке после того, как сегодня за мной приехали. К тому же эти ребятки с Московской теперь могут меня сдернуть с места в любое время, ты ж понимаешь… Мы сделаем проще: я дам тебе ключи, и ты сама прогуляешься туда, когда тебе удобно, и все не спеша посмотришь. Идет?
— Вполне. Гони ключи.
Андрей полез в кейс и вытащил внушительную связку ключей на металлическом колечке. Подбросил ее на ладони.
— Это бабулины… Привычка у нее была: все ключи на одной связке — нужные, ненужные… Сколько раз говорил: баба Варя, держи ты ключи от квартиры отдельно на брелоке, а эти убери — зачем они? А то таскаешь за собой каждый раз такую махину… Так нет! Мне, говорит, так надежнее: если вывалятся невзначай из сумки или кармана, так посильней стукнут. А если два ключика упадут — могу, мол, не услышать. Эх, бабуля, бабуля…
Мой клиент не выдержал, отвел синие глаза. Но быстро справился с собой и зазвенел ключами, которые все еще сжимал в руке.
— Сейчас я тебе сниму нужные. Постой-ка… — Андрей в замешательстве перебирал связку снова и снова. — Ничего не понимаю! Ключей от квартиры нет…
Сыщик, разомлевший было от пиццы с грибами, кофе с коньяком и клиента с голубыми глазами, мгновенно подскочил по тревоге: неужели долгожданная ниточка-зацепочка?!
— Ты уверен? Посмотри еще раз!
— Да что я — идиот? Пять раз уже посмотрел! Гляди сама.
Андрей вытащил из кармана брюк другую связку, поменьше, отделил два ключика и протянул мне вместе с бабушкиной.
— Вот мои ключи. Ими я отпирал ее квартиру в воскресенье. Есть на этой связке такие же или нет?
Я была вынуждена признать, что — нет.
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросила своего клиента.
— Без понятия! — Он пожал плечами, пристально посмотрел мне в глаза. — Честное слово, не знаю, Таня. Ты мне веришь?
— Придется поверить, раз ты теперь мой клиент! — Я ободряюще улыбнулась растерянному парню. — Андрей, вспомни, пожалуйста: где ты обнаружил эту связку в воскресенье?
— В воскресенье?.. Сейчас, сейчас… Ну да: она лежала на старом холодильнике в прихожей — он у бабули был вместо шкафа. Там же, где и обычно. Я взял связку и спрятал в кейс: больше-то ключи не понадобятся… Квартиру не запирали до самых похорон, там все время кто-нибудь был. А потом просто забыл вынуть, так вот и таскаю с собой все три дня…
— Одним словом, ты не проверил, когда убирал связку в «дипломат», были ли на ней те два ключа от входной двери?
— Нет, не проверил, — Андрей смущенно улыбнулся. — Понимаешь, в башке тогда все смешалось: свидетельство о смерти, похоронная контора, собес… А тут еще выходной день, никого на месте нет… До того ли было! Да мне, честно говоря, и в голову не пришло, что этих ключей может там не быть.
— Понятно. А когда ты убрал эту связку в кейс — сразу после того, как… нашел тело?
— Не-ет… Погоди-ка: это было уже где-то в середине дня! Сначала — когда опомнился — я побежал к Ольге Николаевне в соседний подъезд. Ну, к Журавлевой. Я так растерялся тогда, что даже не мог сообразить, что надо делать в таких случаях, понимаешь… Она мне все растолковала, куда бежать в первую очередь и куда потом, и сказала, чтобы за бабушку я не волновался: она сейчас к ней пойдет и всем, кому надо, сама позвонит, и они все, что нужно, сделают. Без этих старушек мне бы хана с похоронами, сама понимаешь…
— Ну, а с ключами-то что? — напомнила я.
— Ах да, извини. Так вот, я побежал по инстанциям, не заходя домой… то есть к бабуле. Вернулся, наверное, часа в два, не раньше. В квартире было уже полно народу. Журавлева была, Альбина Михайловна… другие тоже. Ну, вот тогда-то я и заметил ключи на холодильнике и забрал их. Если бы взгляд случайно не натолкнулся — я бы про них и не вспомнил, наверное.
Я надолго затихла, барабаня пальцами по кухонному столу. Рубиньш тоже молчал. Каждый думал о своем.
Получается, что старушкины ключи полдня провалялись без присмотра в передней квартиры, где лежала покойница. Сколько народу побывало там за несколько часов отсутствия Андрея? Два десятка человек? Три? Пять?.. И кто угодно из них мог незаметно снять с общей связки два маленьких ключика от входной двери! Зачем? Это вопрос, но ответ на него вовсе не обязательно связан со смертью хозяйки квартиры.
Или?.. Или другое: никто из пришедших проститься с Варварой Петровной не брал ее ключей. Когда в половине восьмого утра ее внук обнаружил тело Прониной, ключей уже не было на связке. Их снял убийца, чтобы аккуратно запереть за собой дверь квартиры номер пятьдесят один.
Глава 6
Первый день моего увлечения новым делом начался со знакомства с Ольгой Николаевной Журавлевой — последней, кто видел бабушку моего клиента живой. Она произвела на меня приятное впечатление.
В целом Ольга Николаевна лишь подтвердила все то, что я уже знала от Альбины и Андрея. Из всего остального я взяла на заметку только характеристику, данную Светке Фефелкиной из пятидесятой квартиры («редкая сучка»). Да еще следующую информацию: когда тем субботним вечером Ольга Николаевна выходила от Варвары, Светка с сожителем были дома и вели наблюдение из-за двери. И если они видели Журавлеву — это уже мое дополнение, — значит, могли видеть и еще кого-то. Если этот «кто-то» был, конечно…
— Варвара Петровна никого больше не ждала в тот вечер?
— Не-ет… Кого ей ждать в такой-то час, милая? Андрейка только наутро должен был забежать, они договорились. «Сейчас, говорит, тебя, Олюшка, провожу да и запрусь на ночь», — на все, значит, запоры. Днем-то она часто дверь на одном замке держала, а вот под вечер… «Раньше, говорила, сроду я такой пугливой не была, на войне всякое повидала. А к старости сдала, все лихие люди мерещатся». Да и то: время какое проклятущее настало, господи, прости… Постой-ка, погоди! Сейчас вот вспомнила…
Журавлева внезапно замолкла.
— Что такое?
— Да ты спросила, не ждала ли она кого. Так вот, Петровна говорила еще, что, мол, медсестричка должна была прийти нонче, укол делать, да почему-то не пришла.
Я насторожилась.
— Когда она должна была прийти — вечером?
— Да почем я знаю? Про то речи не было. «Сегодня», Петровна сказала, вот и все. Так просто сказала, между делом. А я и позабыла милицейским про это помянуть, совсем из головы вон! Да только это, наверно, неважно совсем, как ты думаешь?
— Поживем — увидим, — ответила я уклончиво: не стоило спешить отдавать в руки «милицейским» возможную ниточку. — А эта медсестричка — что она за человек? Можете что-нибудь о ней сказать, Ольга Николаевна?
— Вот уж с этим ты, милая, лучше к Альбинке обратись, соседушке своей, — усмехнулась моя собеседница. — Она тебе все подробно обскажет, и не про одну сестричку — про весь медперсонал нашей ветеранской поликлиники! Любимая тема. А мне б их век в глаза не видать, только и молю бога, чтоб сразу из дому — да на кладбище, чтоб только им в лапы не попасться… Вроде Милочкой зовут — медсестру, значит. А больше ничего не знаю, уволь.
Хозяйка со звоном поставила чайные чашки в раковину и возвысила голос, давая понять, что аудиенция завершается: это — ее последнее слово.
— Тебе, дочка, Альбинка верно сказала: эти говнюки Варвару в гроб свели, точно! Светка с ее «муженьком», господи, прости. Больно тихая она была, Варя-то, не могла за себя постоять. А мне не разрешала вмешиваться. Будь моя воля — я б из этой шавки похабной и ее кобеля мигом душу вытряхнула! Только они знают, дочка, на кого можно тявкать, а на кого — нет. Небось, когда я иду, сидят у себя за дверью поджавши хвост, тише воды да ниже травы. А уж когда Варя, бывало, одна идет да никого поблизости — вот тут не упустят случая, так и норовят обозвать или еще что… И как стыда хватило на поминки заявиться — водку трескать! Хотела я их с лестницы спустить, да бабы наши удержали: не бери, говорят, грех на душу, поминки все же. И то верно…
От своего запоздалого визита к Варваре Петровне я тоже не ждала никаких особых результатов. Не ждала — и не получила. Конечно, если не считать, что отсутствие результата — тоже результат. Мне всерьез начало казаться, что мое вчерашнее умозаключение насчет убийцы — когда я впервые, хотя и мысленно, произнесла это слово — не более чем плод богатого детективного воображения. А история с ключами — чья-то дурацкая шутка, и только. Или недоразумение, которому обязательно найдется объяснение, — стоит только поискать.
Что же касается медсестрички Милочки, то ее, конечно, надо проверить — но не более того. Пока на подозреваемую не тянет.
Это была самая обычная квартира одинокого пожилого человека, жившего в основном прошлым. К тому же похороны, поминки и проведенная затем генеральная уборка (силами все той же бригады добровольных помощниц под руководством Ольги Николаевны Журавлевой) окончательно обезличили эту однокомнатную благоустроенную келью. «Стерли» ауру хозяйки, как стирают тряпкой отпечатки пальцев — печать человеческой индивидуальности. Книги, которыми были забиты два шкафа и несколько полок, посуда в серванте и кухонном столе да немудрящий старушечий гардероб в древнем трехстворчатом шифоньере — вот и все, что осталось от Варвары Петровны Прониной. Для нее в этих старых вещах была сосредоточена вся жизнь. А теперь для ее внука и наследника это — дополнительная «головная боль»: просто взять и выбросить рука не поднимается, значит, надо возиться, разбирать, думать, кому и как раздать…
Еще осталась фотография в траурной рамке на телевизоре — черно-белая, довольно старая, должно быть, снятая лет пятнадцать-двадцать назад. Простое, но милое русское лицо — лицо женщины, повидавшей в жизни всякое, но не разучившейся быть женщиной. По сравнению с тем, что выпало ее поколению, наши теперешние «проблемы» — тьфу, а вот мы, нынешние, теряем свои лица сплошь да рядом…
Кроме этого портрета, в нижнем отделении шкафа я отыскала альбом, битком набитый фотоснимками. Вот им-то я и занялась. А занявшись, пожалела, что не догадалась взять с собой хотя бы ту же Альбину Михайловну: попутно объясняла бы мне, кто есть кто. Впрочем, тут же поправила я себя, эта дамочка здесь вряд ли помогла бы: с Варварой Петровной она знакома не так уж давно. К тому же слишком занята собой, чтобы вникать в чужую жизнь.
После часового копания в альбоме я отложила несколько снимков, особенно меня заинтересовавших, чтобы после расспросить Андрея или подружек покойной. На одном из этих фото — цветном и наиболее удачном с точки зрения техники исполнения — было запечатлено какое-то застолье. Здесь было много молодых лиц — поэтому, собственно, я и отобрала эту фотографию. Присутствовал и мой теперешний клиент, но совсем еще «юнец безусый». Судя по всему, виновницей торжества была Варвара Петровна, однако гуляли не здесь — в какой-то другой квартире.
Я припомнила, что Андрей что-то вчера говорил о пожаре на прежней квартире бабушки, но я пропустила мимо ушей. Наверное, это там.
Варвара Петровна сидела за столом не в строгом костюме с орденскими планками, как на многих других снимках, а в нарядном черном и даже, по-моему, бархатном платье. Значит, не День Победы, какой-то другой праздник. Фотограф снимал сбоку стола, заставленного бутылками и закусками, и как бы немного из-за спины Прониной, которая с улыбкой обернулась к объективу и заняла передний план композиции. Позвольте: а это у нее что?..
Присмотревшись, я даже присвистнула:
— Ух ты!
Платье хозяйки «бала» украшала какая-то прелюбопытная штучка — брошка или булавка. Как досадно! В этом ракурсе она выглядела почти плоской, необъемной, поэтому разглядеть украшение не было никакой возможности, несмотря на близкое расстояние. Но блеск, боже мой!.. Вернее, это был даже не блеск — солнечный блик на чистой воде родника, сполох северного сияния… Возможно, будь снимок черно-белым, вышло бы просто светлое пятно, на которое я не обратила бы внимания. Но качество «Кодака» обеспечило просто потрясающий эффект.
Любопытно, любопытно… Может, я мало понимаю в брильянтах — мы фамильных драгоценностей не носили… Но тут, по-моему, даже пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей, сообразил бы: простая стекляшка так не сверкает!
Вспомнив про свой мобильник, который тихо лежал рядышком со мной на диване, я набрала рабочий телефон Андрея Рубиньша. Он быстро взял трубку, и от меня не ускользнула неподдельная радость в его голосе, когда он услышал мой.
— Привет, Танечка! Есть новости?
— Пока нет, но есть один вопрос. Ты можешь отвлечься от своих файлов на минуту?
— Даже на две! Особенно после того, как вчера меня отвлекли на целых три часа… Так что тебя интересует?
— Помнишь, ты вчера сказал, что у твоей бабушки не было никаких ценностей?
— Ну да! — Андрей был явно удивлен вопросом. — Это правда. А что?
— Правда, говоришь? А я тут на одном снимке обнаружила на платье Варвары Петровны одну интересную вещицу, явно драгоценную… Или она ее напрокат брала, эту брошь?
— Брошь?.. А-а! — послышалось в трубке после секундного замешательства. — Вон ты до чего докопалась! Надо же: единственная фотография, на которой изображен «Поцелуй розы»…
— Что еще за поцелуй розы? Говори толком!
— Так называлась эта брошь — «Поцелуй розы». Ты абсолютно права: это действительно была старая и очень дорогая вещь, Таня. Две розочки, как бы обнимающие одна другую, — бабуля говорила, что это чистой воды брильянты в платиновой оправе. Эта брошка досталась бабуле по наследству от ее бабки — между прочим, графини. Да, моя баба Варя по женской линии была из старинного дворянского рода! Я тебе как-нибудь расскажу эту историю, если интересно. Правда, бабуля почему-то не любила об этом говорить, так что я почти ничего не знаю… Суть же в том, что этой брошки больше нет, Танечка. Увы! Поэтому я даже не вспомнил о ней, когда ты вчера спросила о ценностях.
— Как — нет? Куда же она делась?!
— Сгорела при пожаре на старой квартире бабушки в девяносто третьем году — я тебе вчера про него говорил. Тогда одна комната — ее спальня — выгорела полностью. Там она и хранила «Поцелуй розы». Факт тот, что после не нашли даже следов брошки. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь. «Теряем больше иногда…» После того пожара пришлось невыгодно обменять квартиру на нынешнюю. А снимок, про который ты говоришь, сделан еще там. Это был бабулин юбилей — семидесятилетие. Кстати, тогда она надела эту драгоценность в первый и последний раз: мама уговорила. По крайней мере, сама бабушка так сказала. Вот такие дела… Я ответил на твой вопрос?
— Вполне, Андрей. Ну ладно, извини! Трудись дальше.
Я была разочарована: еще одна ниточка оборвалась, как только я попыталась за нее ухватиться.
— Погоди, погоди! У меня к тебе тоже вопрос. Поужинаешь со мной сегодня?
— Что я слышу! А как же твоя невеста? Я не хочу, чтобы она нанесла ущерб моим роскошным волосам!
— Моя невеста?..
В трубке замешкались, после чего — совершенно неожиданно — звонко расхохотались.
— Ах, моя невеста, ну конечно! И это успели донести бабушки-старушки… Не беспокойся: она не ревнива! Вечером я тебе все объясню, это тоже не телефонный разговор. Так я заеду за тобой часиков в восемь?
Вообще-то, конечно, мне стоило выяснить личность его невесты еще вчера. Но до нее просто дело не дошло: и без того мы с Андреем расстались около полуночи.
— Ну, если не ревнива — тогда, пожалуй… В конце концов, ужин с клиентом — это норма международной деловой практики!
* * *Прежде чем открыть дверь старушкиного жилища со стороны передней и закрыть со стороны лестничной площадки, я еще раз проверила свою готовность номер один к следующей операции. Она должна была пройти в соседней квартире.
На площадку последнего, пятого этажа, где проживала покойная Пронина, выходили три двери. Секция Варвары Петровны была расположена прямо напротив лестницы. Неприступную стальную дверь фирмы «Халамайзер и дочь» (да-да: «дочь» — та самая Эллочка Халамайзер, с которой я была знакома, можно сказать, накоротке) — так вот, эту самую дверь по левую руку от меня я могла вообще не брать в расчет, «взламывая» средь бела дня бабушкину квартиру. Здешние хозяева давно и, видимо, надолго переселились за океан, а эту хату держали так, в качестве российской «дачки». Словом, милицию вызывать некому.
А вот другая — справа, с крикливым перламутровым номером «50» и облезлым черным дерматином… За нею явно кипела жизнь, когда я не таясь, позвякивая ключами и насвистывая какой-то мотивчик, поднималась по лестнице! И мое появление здесь, конечно же, не осталось незамеченным. Это было так же очевидно, как и то, что за «дерьматиновой» перегородкой сопели, шептались и отпихивали друг друга от дверного глазка. Впрочем, звонка в милицию я тоже могла не опасаться, хотя и по другой причине.