А вот другая — справа, с крикливым перламутровым номером «50» и облезлым черным дерматином… За нею явно кипела жизнь, когда я не таясь, позвякивая ключами и насвистывая какой-то мотивчик, поднималась по лестнице! И мое появление здесь, конечно же, не осталось незамеченным. Это было так же очевидно, как и то, что за «дерьматиновой» перегородкой сопели, шептались и отпихивали друг друга от дверного глазка. Впрочем, звонка в милицию я тоже могла не опасаться, хотя и по другой причине.
И вот теперь, спустя часа полтора, я с чувством служебного долга, решительно, тремя короткими требовательными звонками позвонила к соседям. Так судьба стучится в двери.
После секундного смятения раздался мой любимый вопрос:
— Кто?..
— Гражданка Фефелкина, Светлана Витальевна? Откройте, милиция!
Загремели запоры. Однако дверь приоткрылась только на ширину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянуло такое колоритное лицо, что даже в моем заматерелом «милицейском» лексиконе вряд ли нашлись бы подходящие выражения для словесного портрета. Я сунула свое красное удостоверение стажера областного управления (просроченное лет семь тому назад) к самому багровому напудренному носу Светланы Витальевны и быстро убрала его.
— Иванова, горпрокуратура, следственный отдел. Открывайте, открывайте, Фефелкина! Что же мы — так и будем с вами общаться через дверь?!
— Пожалуйста, пожалуйста, проходите, товарищ… Петрова!
Хозяйка засуетилась, и я оказалась в узкой темной прихожей. В нос шибанул такой букет ароматов, что перед глазами поплыли радужные круги.
— Иванова! — строго поправила я, стараясь устоять на ногах. — Душновато у вас тут, однако…
— Да-да, извините… Это муж у меня… приболел, оттого и душно. Вы на кухоньку проходите, ладно? А то в комнате у меня не прибрано. Болеет он у меня… Сюда, сюда пожалуйте.
В голосе Светки-торгашки звучала такая до боли знакомая музыка родного города, что у меня потеплело на сердце. Эти голоса вы слышите каждый день у уличных лотков, с утра до поздней ночи они призывают вас: «Пирожки, пирожки!.. горячие „гамбурги“!.. свежие „сосиськи“!.. Кто забыл купить?..» Зрительный образ тоже вполне соответствовал звуковому, так что мне даже захотелось выручить ее и купить пару пирожков… Однако я вовремя вспомнила, что пришла сюда вовсе не за этим.
— Муж, говорите? Хм… Ну, болеет так болеет, дело житейское. Можно и на кухню.
Я прошла в указанном направлении и с опаской опустилась на табурет, стараясь ни к чему не прикасаться. Несмотря на принятые меры предосторожности, тараканы в смятении кинулись врассыпную: все-таки чужой человек… Разуваться я, разумеется, не собиралась. Впрочем, от моих сапог грязнее здесь не стало.
— У меня к вам несколько вопросов, гражданка Фефелкина. Вы, наверное, догадываетесь, что это касается смерти вашей соседки Прониной Варвары Петровны.
— Батюшки! Опять?! — Светка запахнула на груди стеганый нейлоновый халат, бывший когда-то розовым. — Да что ж я могу сказать-то, господи! Я же ничего не знаю, ничего не видела! Я правду говорю, женщина! Я и вчера вашим то же самое сказала: ничего не знаю! Приходили уже ваши-то, из милиции, неужто еще не все?!
— Спокойно, спокойно, Светлана Витальевна! — остановила я плаксивую скороговорку. — То вчера, а это — сегодня. То была милиция, а я — из прокуратуры. Разница есть? Есть. Так что давайте, гражданка, не будем! А то ведь мы можем и повесткой вызвать, если что.
Давая понять, что дискуссия закрыта, я забросила в рот две подушечки «Дирола без сахара» и раскрыла блокнот.
— Итак: где вы были вечером двадцать третьего января, в субботу?
— Дома я была, дома. Где ж еще? Телевизор смотрела. Фильм заграничный. Так что я ничегошеньки…
— Минутку, об этом мы еще поговорим. Муж ваш тоже был вместе с вами?
— Ну, а то! Здесь он был, конечно. Где ж ему еще быть? Вместе мы телик смотрели.
— Понятно. Интересный фильм?
— Фильм-то?.. А-а, ну да, интересный. Комедия. Этот там еще играл, ну как его…
— Ну-ну? Кто же?
— З-забыла… — Светлана Витальевна глупо хихикнула. — Память у меня на имена ни к черту, женщина… Как вас по имени-отчеству?
— Татьяна Александровна. Так вы не вспомнили?
— Ах, да разве это важно, господи?! Говорю же — память проклятая… Так, в лицо, узнала бы, а фамилия выскочила из мозгов, хоть убей!
— Вопросы здесь задаю я. Мне и решать, что важно, а что нет. Значит, не помните актера. А чей был фильм? Как назывался? По какому каналу шел?
— Ой… По первому, кажется. Во, вспомнила: Делон там играл! Армен Делон, точно.
Я чуть не прыснула со смеху. А Светка Фефелкина была явно довольна собою: выкрутилась! Что ж, подыграем ей немножко, усыпим бдительность.
— Правильно, Светлана Витальевна. Все так и есть. А то я уж было подумала, что вы что-то от меня скрываете!
— Что вы, что вы, как можно! — Всем своим видом Светлана Витальевна изображала полную лояльность и законопослушание.
— Хорошо, хорошо. Вот только еще один маленький вопросик — и я оставлю вас в покое. Скажите, пожалуйста: известная вам Ольга Николаевна Журавлева приходила к вашей соседке Прониной до или после фильма?
— А, Журавлиха-то? Ни до, ни после: аккурат во время кино. Минут пятнадцать посидела и отчалила, да. Восьмой час был: радио только что последние известия передало.
— Ах вот как? Любопытно! Значит, вы утверждаете, что, когда Журавлева вышла от Прониной, по радио закончилась программа новостей, так?
— Ну! Утверждаю то есть. Так все и было.
— Так вы же пять минут назад говорили, что с увлечением смотрели зарубежную комедию и ничего не видели и не слышали!
Мой тусклый следовательский голос неожиданно обрел поистине прокурорскую звучность.
— Как же вы вообще могли слышать, что к вашей соседке приходила Журавлева? И тем более — заметить, что она пробыла у подруги только пятнадцать минут? В конце концов, вы телевизор смотрели или радио слушали?!
Вид у Светки-торговки был такой, точно она отравилась собственными пирожками.
— Ну… это… Я выходила из комнаты. В туалет выходила, вот! — придумала она. — Случайно и услышала, как она приходила. Я вам правду говорю, женщина!
— Ну вот что, Фефелкина. — Я захлопнула блокнот и устало облокотилась о кухонный стол, позабыв об осторожности. — Хватит пудрить мне мозги! У меня полно дел, и я не собираюсь терять с вами время. Последний раз спрашиваю: будете говорить правду?
— Да я ж и так вам чистую правду, миленькая! Чтоб мне провалиться! Ну хочете — мужика моего спросите, он скажет… Алик, скажи хоть ты! — плаксиво прокричала она куда-то в недра своей берлоги.
В ответ раздалось какое-то глухое рычание, в котором при всем желании нельзя было уловить не только смысла, но и обычных признаков человечьего голоса. Поняв, что помощи ждать неоткуда и слезами меня тоже не разжалобить, Фефелкина пошла на крайнюю меру: осенила крестом свои пышные, но дряблые формы, которым розовый халатик был явно не по размеру.
— Вот вам крест — не вру! Телевизор я смотрела.
— Ладно, предположим, что так. Но Журавлеву вы все-таки слышали?
— Слышала, слышала, — закивала та.
— И видели? — уточнила я.
— Видела, чего там… В глазок посмотрела.
— Но тогда вы должны были видеть и мужчину, который приходил к Прониной потом, после Журавлевой! — грозно брякнула я наобум.
— Мужчину?.. Вы что-то путаете, товарищ… Сидорова! — безапелляционно изрекла Светлана Витальевна. — Никакой мужик к ней в тот вечер не приходил, а…
Она осеклась, но было поздно: я тоже могла бы поклясться под крестом, что болтливая баба собиралась продолжить свои откровения!
— Что же вы замолчали, Фефелкина? Значит, мужчина не приходил. А кто приходил? Женщина?
— Нет! Никто больше к ней не приходил. С чего вы взяли? А если и приходил, так мне про то не известно. Вы что думаете — мне дела другого нет, как в глазок пялиться, смотреть, кто к кому приходит?!
— Увы, гражданка Фефелкина: именно так я и думаю. — Я встала, собираясь удалиться. — И не я одна. Так вы уверены, что вам больше нечего сказать, Светлана Витальевна?
— Я вам все сказала, женщина. Отпустите вы, христа ради, мою душу на покаяние! Что же это творится, люди добрые?! Думаете, если женщина одинокая, беззащитная, так можно над ней издеваться, да?! Никого я не видела.
Она наконец завыла в голос, растянув намазанные кроваво-красные губы так, что стали видны минимум штук десять золотых коронок. Волосы упали ей на глаза, с ресниц потекла тушь… Картинка была не из приятных, так что я решила спасаться бегством.
— Бросьте вы этот театр, гражданка Фефелкина. Это вы-то — одинокая и беззащитная?!. Я ухожу, но скоро мы с вами опять увидимся. Советую вам хорошенько подумать, прежде чем пытаться завести следствие в тупик!
— Бросьте вы этот театр, гражданка Фефелкина. Это вы-то — одинокая и беззащитная?!. Я ухожу, но скоро мы с вами опять увидимся. Советую вам хорошенько подумать, прежде чем пытаться завести следствие в тупик!
— А что мне думать? Что ду-у-умать?! Я никого не видела-а-а… Присылайте свою повестку!..
Ого! Даже на повестку уже согласна… Значит, крепко испугалась гражданка Фефелкина! Спускаясь по лестнице, я отметила еще, что она сказала не просто «я ничего не знаю», а — «я никого не видела». Скорее всего это означает как раз противоположное.
Ну что ж: по крайней мере, события развиваются предсказуемо. Вводим в действие план «Радиоперехват»!
Скатившись по лестнице, я бегом бросилась к своей машине, которую оставила в проезде за углом дома, нырнула в нее и настроила прослушивающую аппаратуру «на волну» пятидесятой квартиры. Зря, что ли, я жевала «Дирол», а потом с риском для жизни опиралась на грязный стол в Светкиной кухне?..
Разумеется, к началу бурного объяснения «шавки» и «кобеля» я не успела: оно началось сразу же, едва только за мной захлопнулась дверь. Но уверена, что потеряла я немного: и без того подобные пассажи нам, частным детективам, приходится выслушивать слишком уж часто. Хорошо хоть гонорары позволяют в достатке обеспечивать себя молоком «за вредность»…
Если опустить всю нецензурщину, которой милые тешили друг дружку в течение десяти-пятнадцати минут, то получилось примерно следующее.
— …Говорил я тебе, дура, чтобы оставила старуху в покое! Теперь поди докажи, что это не ты ее в темечко тюкнула!
— Заткнулся бы, козел, пьянь чертова! Я, что ли, ей в дверь да в стенку стучала да с лестницы толкала?
— Во дает! А то кто же, зайка моя?!
— Да? А кто ей на дверь ссал — тоже я? А кто на магнитофон всякую похабень записывал да на балконе крутил бабке на удовольствие? А кто…
— А кто ей клопов в запрошлом годе подбрасывал — забыла? Кто ее коту усы обрезал, а потом и вовсе траванул беднягу? За что я тебя тогда мордой об стенку возил — помнишь? Это уж ты через край хватила! Бабка бабкой, а животина-то при чем, дуреха?!
— Тоже мне — любитель животных нашелся! Юный натуралист, мать твою… А кто…
— «Хто, хто» — конь в пальто! Теперь за твой длинный язык нам обоим в ментовке напомнят про все хорошее. Небось разбираться не станут, кто — то, а кто — это… Суши сухарики, зайка моя!
— Ой, Алик, че ты такое говоришь-та-а-а…
— Да не вой ты, дура! Без тебя тошно! Ты какого… ментам вчера не сказала про девку, что к старухе в субботу приходила, а? Соображаешь, что будет, если они докопаются? По тебе ж теперь зона плачет!
— По мне-е? Ишь как ловко! А ты, значит, хочешь чистеньким остаться, да? Не выйдет! Я тебя с собой прихвачу, плейбой из гастронома. Мне без тебя на зоне скучно будет, зайчик!
— Нако-ся, выкуси! Кто на ту девку смотрел — я или ты? То-то… Так что мое дело сторона. А тебе сто раз говорил — не суй свой нос куда не след, оттяпают! Так нет же: и пялится в глазок, и пялится, как будто там стриптиз показывают… Меньше знаешь — лучше спишь!
— Ой, Алик… А может, не дознаются они — про девку-то эту? Ведь тут дело нечисто, ой, нечисто! Чую я, не чай пить она к Петровне приходила, раз ту поутру уже холодной нашли. Ой, че теперь будет, че будет…
— «Че, че» — горячо! Чует она… Раньше надо было чуять, дура! «Не дознаются»… А чего бы, ты думаешь, эта прокурорша сегодня заявилась — на глаза твои красивые посмотреть, что ли?! Уже дознались, поди! Жди теперь «воронок», зайка моя…
Под заливистый вой Светланы Витальевны я сняла наушники. Пора было нанести сладкой парочке еще один визит. Я же обещала хозяйке, что надолго мы не расстанемся!
Глава 7
Итак — ищите женщину! Во-первых, молодую, во-вторых, высокого роста, в-третьих, разгуливающую в лохматой собачьей шубе и песцовой шапке. Понятно, что по этим «особым приметам» можно хватать девчонок на улице через одну, но других, увы, не имеем… Ничего больше гражданка Фефелкина сообщить мне не могла, и на этот раз уж точно не кривила душой.
Собираясь на деловое свидание со своим клиентом, я припомнила сцену вторичного появления в пятидесятой квартире — уже не в роли работника прокуратуры, а в своем настоящем качестве. Что там началось, мама дорогая! «Зайка и зайчик» чуть насмерть не загрызли друг друга. Дуреха Светка подняла было визг на весь квартал, когда я сунула ей под нос «жучок»: почему-то иметь дело с частным детективом показалось ей намного страшнее, чем с прокуратурой и милицией. Но ее Алик — «плейбой из гастронома», чье единственное преимущество перед возлюбленной заключалось в том, что он был на пятнадцать лет моложе, — еще, слава богу, пропил не все мозги. Он мигом сообразил, что выбора нет. И прижав — по традиции — свою зайку мордой к стене, велел ей выкладывать все.
Вот только выкладывать было почти нечего: Светка успела захватить лишь спину той «девки», когда она уже вышла из квартиры Прониной и шагнула на ступеньку лестницы. Видно, так увлеклась под конец фильмом с «Арменом Делоном», что даже забыла о своем «хобби». Но кино только что закончилось, а программа «Время» еще не началась, когда на площадке кто-то тихо прикрыл «старухину» дверь, и эта стерва метнулась к своему «перископу» в передней…
— Что же это вы так лажанулись, Светлана Витальевна? — попеняла я ей. — Бабушку Журавлеву проследили с точностью до минуты, хотя она-то нам совсем ни к чему, а настоящего, может быть, убийцу не усекли… Променяли на киношного героя, ай-ай-ай! Так что теперь на мое снисхождение не рассчитывайте. Ваш милый давеча дал вам хороший совет: сушите сухари! На зоне нынче плохо кормят.
На прощание мне очень хотелось вмазать им обоим, но удержалась: видуха у этой парочки и без того была как после нокаута.
…Итак, ищите женщину. Я понимаю, конечно, что для первого дня расследования улов весьма неплохой, но… Дальше-то что?
С помощью все той же незаменимой бабушки Журавлевой и «сыщика-любителя» Альбины Михайловны я набросала примерный список знакомых покойной, которых хотя бы условно можно было отнести к категории молодых женщин. Таких набралось ни много ни мало — одиннадцать душ: соседки, дочери и внучки подруг, знакомые по многолетней работе Варвары Петровны в финансовом отделе Тарасовского горисполкома и в совете ветеранов. Правда, кое-кого из них мои старушки знали лишь понаслышке и никогда не видели у Прониной. Из тех же, кто точно был вхож к ней в дом, собачьи шубы имели, по сведениям бабушек, двое. Что касается такой мелочи, как шапки из песца, то сведений не имелось вовсе.
Попала в этот список и медсестра Милочка — Людмила Прохорова. Между прочим, даже под первым номером, хотя это ровно ничего не значит. Журавлева оказалась права на все сто: все нужные сведения предоставила Альбина Михайловна.
Разумеется, я понимала, что список этот ни в коей мере нельзя считать окончательным. У Варвары Петровны, прожившей большую жизнь, могло быть еще добрых два десятка знакомых молодых женщин. Или даже сто — кто может это знать наверняка? Да и вообще: что такое «молодая женщина»? Откуда известно, что надо искать именно молодую? Так померещилось Светке Фефелкиной — сквозь дверной глазок, при плохом освещении, а может быть, вообще с пьяных глаз! Она клялась и божилась, что видела со спины «молодую девку», но объяснить — почему ей так показалось — не могла. Должно быть, всему виной одежда: шуба и в особенности шапка, в каких ходит в основном молодежь. Но я-то знаю, что этому объяснению — грош цена. Если на то пошло, это вообще мог быть переодетый мужик!
С головой, повязанной полотенцем, я крутилась перед зеркалом в спальне, подбирая наряд для ужина: деловой по форме, сексуально опасный — по содержанию. Черт побери, что же надеть?! Мне хотелось, чтобы мы с Рубиньшем смотрелись не по отдельности, а вместе, как пара. А между тем, чем ближе был час свидания, тем яснее я себе отдавала отчет, что собираюсь не просто поужинать с клиентом согласно мировой практике, а затащить Андрея в постель.
«Стыдись, матушка! — завелось было „альтер эго“. — Ты ж его только день знаешь, и он совсем еще юнец…» — «Ну, не такой уж юнец. Я же не замуж за него собираюсь! Все, что мне потребуется, у него уже достигло зрелости, уверяю тебя… И вообще: отцепись от меня! Вместо того чтобы зудеть по пустякам, думай лучше о деле нашего клиента — больше толку будет».
«Ах, о деле? Прекрасно! Так вот: у нашего клиента — которого ты хочешь сделать своим клиентом во всех смыслах — есть невеста! И между прочим, ее надо бы внести в твой списочек в первую очередь: Андрей успел познакомить с ней бабушку, а ведь эта девушка, судя по всему, возникла на горизонте не так давно… Вот о чем тебе с твоим клиентом надо бы подумать!»
Хм… Хоть и зануда, а иногда дело говорит. И правда: невеста Андрея все время подразумевалась мною в окружении Варвары Петровны, но как бы между прочим. Обе старушки-приятельницы знали не только о ее существовании, но и о том, что девушка по имени Вера побывала в гостях у бабы Вари и произвела на нее самое благоприятное впечатление. Слава богу, говорила она подружкам, что не какая-нибудь вертихвостка Андрюшеньку окрутила, теперь, мол, могу умереть спокойно. Вот только правнуков дождаться очень хотела…