Наступление повстанцев на город нужно пресечь в восточном и западном районах, потому что путь через разбитый город — самый быстрый путь к нерабочему, о чем они, понятное дело, не знают, порталу. А как хотят наружу, просто ломятся…
Правильно говорил Дрейк — мотиватор — великая вещь.
Широкий экран после нажатия нескольких клавиш на пульте выдал северо-западный регион Уровня. Сегодня в этой области появились сразу четыре новичка. Интересно, как у них дела?
Дэйн внезапно поймал себя на попытавшейся ускользнуть мысли, что никогда ранее не думал о повстанцах, как о людях — до этого момента лишь как о рабочем материале системы. Они станут людьми позже, когда проснутся, а пока…
Теперь же он смотрел на крохотные, красноватые, медленно перемещающиеся по карте огоньки и не мог сдержать любопытства. Наклонился вперед, запросил не трехмерный слой, а фотографический — на карте вместо точек появились бредущие по дороге люди — и всмотрелся в лица.
Двое оказались совсем молодыми парнями, одна — немолодой женщиной и еще один — хромым угрюмым мужиком.
Вспыхнуло раздражение.
Чего им не сиделось дома, чего не жилось нормально? Зачем нужно было морально докатываться до «Войны», загонять себя в ловушку, терять веру во что-то важное? Теперь идите, да, идите… Ищите оружие, пытайтесь выбраться наружу, страдайте от голода, теряйте друзей, учитесь жить заново — не жить даже, выживать. Чтобы проснуться однажды новыми, свежими, повзрослевшими, способными принять нужные решения и способными нести ответственность за них.
Дэйн, — одернул он себя мысленно, — уймись, они всего лишь повстанцы. Просто повстанцы.
Точно — «просто повстанцы».
А это ничего, что один из них теперь печет в его доме булочки?
* * *Штаб он покинул в половине восьмого вечера. К этому моменту успел выполнить большинство из намеченных дел: накидал новые схемы атак для солдат, пообщался с управляющими стратегическим центром, сообщил заместителю Грину, что завтра тот может взять выходной и даже перекинулся парой слов со Стивом о бабке Летти. Тот в ответ на рассказ лишь пожал плечами.
— Брать ее в оборот не имеет смысла. Куда проще убедить Ани, что твоя соседка сумасшедшая.
В общем, подтвердил мысли самого Дэйна, чем принес последнему немалое облегчение. Не хотелось «тереть» Летти с помощью Халка память — женщина старая, пусть живет, как живет, а риск — он всегда, когда нагорожена куча вранья, существует. Ничего, прорвутся.
Нордейл, как бывало всякий раз при выходе из портала, встретил полным отсутствием спертого воздуха, гари и дыма, яркими красками и зеленой, а не вечно жухлой и сухой, травой — приятный глазу контраст.
Дэйн вывел с парковки машину, сообщил лежащему на заднем сидении Барту о том, что скоро они будут ужинать, и сосредоточился на вождении.
Приятная машина… Такая модель могла бы выглядеть хорошо и в красном, но в белом, все-таки, лучше.
Пес негромко гавкнул; Эльконто обернулся, увидел мотающийся из стороны в сторону хвост и подбодрил питомца:
— Я знаю, что ты устал. Скоро. Уже едем домой.
* * *Как раз в тот момент, пока Дэйн наслаждался ездой по трассе, отряд специального назначения, состоящий из восьми человек, проводил генеральную репетицию намеченного на завтрашнее утро действа. Примерялись заказанные специально для этого случая синие штаны с широким поясом, из динамиков, выставленного на стриженый газон Аарона Канна музыкального проигрывателя, лилась протяжная, с непривычной гармонией, музыка — Арейская. Именно она чаще всего использовалась для проведения практик по рукопашной, в стиле Сэн-Бо, борьбе.
— Так, хорошо! — Динамично хлопал в ладоши, подбадривая неторопливо и синхронно двигающуюся на лужайке босую группу Аарон. — Теперь правая нога на шаг в сторону, медленно-медленно, левая рука уходит вбок, четвертый и мизинец согнуты, большой палец прижат к ладони… Теперь полуприсели в коленях, развернули туловище…
Семь обнаженных торсов одновременно развернулись на сто восемьдесят градусов. Несмотря на тяжесть оттачивания техники синхронных движений, никто из присутствующих не роптал — шоу того стоило.
— Дэлл, чуть сильнее доверни. Вот! Теперь все смотрятся одинаково… Порадуем нашего учителя.
Улыбки на лицах проступили более отчетливо. Да, с рассветом лже-группа учеников по борьбе Сэн-Бо собиралась поприветствовать мастера Дэйна в его собственном саду. А как же? Ведь нужно выразить дань уважения за обучение…
Канн, в который раз вообразив эту картину, едва сдержал рвущийся наружу хохот. А затем предложил:
— А, может, после сменим музыку и просто потанцуем? Типа, под ту музыку, которую Бернарда привозила — где бабки поют?
— Под Бурятовских бабушек?
— Бурьяновских…
— Неважно.
Все согласно кивнули; приостановившийся Халк ухмыльнулся:
— Если к этому моменту он не прогонит нас с лужайки кайлом…
— Или винтовкой…
— Или еще чем.
— Зато мы успеем полюбоваться на его рожу.
Стив поправил сползающие с живота штаны, потуже затянул пояс и проворочал:
— И, конечно же, он подумает, что это все моих рук дело.
— Подумаешь, делов-то…
— Ага, я все время за всех отдуваюсь.
— Ладно-ладно, — миролюбиво согласился Халк. — Вали все на меня, пусть приходит — я угощу его пивом.
— Так, — призвал внимание группы Канн, — давайте попробуем еще раз, если все пройдет гладко, то по домам. И встречаемся у него в саду в семь утра. Рен, не забудь магнитофон.
Киллер кивнул.
* * *Когда на ужин Ани выставила перед ним на стол тарелку с прекрасно прожаренным стейком и овощами, Дэйн обрадовался. Когда она принесла к дивану, на котором он сидел перед телевизором, на подносе гору теплых, покрытых мягкой карамелью, соусом и орехами булочек «бон-бон», воспарил от счастья. Когда добавила к этому открытую бутылку его любимой шипучки, попросту растаял от блаженства. А вот когда села рядом на диван, откуда-то достала бумагу и ручку и ласково улыбнулась, впервые заподозрил неладное.
— Что? Собираешься записывать, сколько штук я съем? Так я сразу говорю — много!
— Кушай, мне не жалко. Зря пекла что ли?
Ани весело рассмеялась, поправила выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо, поджала под себя одну босую ногу.
Он заметил — она пока так и не воспользовалась косметикой. Не помнила, как ее наносить или не хотела представать перед ним в «смущающем» виде? Боялась спровоцировать что-то ненужное в отношениях? И одевалась очень просто — штаны-футболки, шорты-майки… И ни одной юбки или обтягивающей блузки — почему? Не то, что бы Дэйн разочаровывался, просто любопытствовал, ведь сказал — не тронет, значит, не тронет. Или же причина заключалась в чем-то ином, ему неизвестном?
И откуда у нее лист и ручка — не из его ли кабинета?
Он не стал напрягаться — все равно ничего важного дома не хранил, вместо этого вонзил зубы в нежную пышную мякоть выпечки, восторженно замычал от запаха корицы и с удовольствием облизнул налипший на губы сладкий соус.
— М-м-м! Фкуфнота-то какая! Обалдеть!
Она смотрела на него почти с нежностью. Старалась.
— Мне можешь не оставлять, я отложила себе парочку, подозревала, что тебе понравится и поднос быстро опустеет.
— Хитрюля ты!
— А то!
— Так что у тебя там, на бумаге?
Дэйн быстро покончил с первой булочкой, смачно причмокнул и потянулся за второй — откусил сразу половину, запил газировкой и блаженно прикрыл глаза.
— Я, вот, хотела тебя кое о чем попросить…
— М-м-м?
— Я пытаюсь вспомнить, кто я есть, но мне нужна в этом помощь.
— И какого рода?
Эльконто не стал волноваться — видел, она пока ничего не вспомнила, а если так, все спокойно.
— Я тут составила список… Ты мог бы купить мне журнал мод? Я бы хотела посмотреть, не всколыхнется ли у меня чего при виде одежды? Может, я была модельером?
— У всех женщин при виде нее чего-то колышется. Гарантированно.
Ани не стала спорить, лишь улыбнулась.
— Я бы и сама купила, но пока не знаю где — нашла только продуктовый супермаркет.
— Без проблем, куплю. — У него при озвучивании первой просьбы даже отлегло на сердце. Журнал, надо же, делов-то. — Что там дальше?
— Э-э-э… дальше у меня листы с бухгалтерскими отчетами. Можешь где-нибудь достать парочку?
— Это зачем?
— Чтобы я посмотрела на цифры и операции приходов и расходов. Может, покажутся мне знакомыми?
— Думаешь, могла быть бухгалтером?
— Не знаю.
— Ладно, достану.
— Еще мне нужны ножницы и парик… Или кукла. Хочу посмотреть, не была ли я парикмахером.
— Куплю куклу, лишь бы не на моей косичке…
Третья булка показалась ему не менее вкусной, чем первая и вторая; эта женщина однозначно умела готовить.
— А, мофет, ты была поваром? Ну, такие булофки! Пальфы объижешь…
— Не-е-е! Я уже подумала об этом. Готовка меня расслабляет и настраивает на хороший лад, но это точно не дело моей жизни.
— Тогда какое?
— Ну, я тут думала… Я не могу проверить, была ли я, например, банкиром или психологом, но еще несколько профессий проверить могу.
— Валяй.
— Чтобы узнать, не была ли я архитектором, мне нужно посмотреть на чертежи зданий. Достанешь?
— Непросто, но достану.
— И кусок ткани с иглами — может, я шила?
Следующее «угу» вышло совсем невнятным, так как в этот момент Дэйн запивал «бон-бон» шипучкой.
— И еще альбом с красками — проверю, умею ли рисовать.
— Хорошо.
— А дальше меня нужно будет кое-куда свозить. В ресторан, чтобы я посмотрела на официантов. А вдруг? Завести в какое-нибудь турагенство, чтобы я поняла — мое или нет? В музыкальный магазин — взглянуть на инструменты. И выгулять по парку — хочу посмотреть, не разбираюсь ли случайно в цветах.
— Думаешь, могла быть садовником?
— Да кто ж меня знает. — Худенькие плечи передернулись, и Дэйн подумал, что ей самой не помешало бы съесть пару сладких и липких «бон-бонов» — прибавить пару сантиметров на бедрах.
— Еще бы в фотостудию заехать, чтобы я посмотрела на аппаратуру.
— Понял. Это все?
Развалившийся у ног Эльконто Барт слушал человеческую речь, прикрыв веки; лохматые уши изредка подрагивали — он уже умял свою порцию собачьих лакомств и теперь откровенно наслаждался ленью и мягким ворсом ковра. Не пес, а весь в хозяина — увалень.
— Ну-у-у… есть еще кое-что… Но тут нужна твоя помощь. Совсем… помощь.
Ани-Ра замялась и даже покраснела.
— Э-э-э… я не буду проверять, не работала ли ты путаной и как хорошо…
— Фу, на тебя! Я же не об этом!
— А о чем?
— Ты… потанцуешь со мной? Один танец? Может, я была танцовщицей?
— Но я точно не был! Поэтому, какой тебе от меня прок?
— Вдруг тело что-то вспомнит? Какие-то движения?
— А в одиночку?
— Ну, пожалуйста!
Она глазела на него с такой наивностью и умилением, что он сдался.
— Хорошо. Один танец. Но я из танцоров, кому мешают не только яйца, но и все остальное. У меня как будто три ноги и отсутствует контроль баланса тела. Я отдавлю тебе все ноги.
Ани не удержалась и рассмеялась; Дэйн притворно нахмурился:
— Это все?
— Нет, еще одно…
— Что?
— Ты… прыгнешь со мной с парашютом?
— Что??? Нет!
— Ну, вдруг я была спортсменкой…
— Нет!
— Ну, пожалуйста-а-а! Вдруг у меня проснется память из-за адреналина или что-то покажется знакомым?…
— В третий раз повторяю — нет!
Соседка по дивану по-девчачьи надула губы и вздохнула — совсем, как ему показалось, не обиженно.
* * *«…Алина долго не могла решиться на этот шаг — почти три месяца. А эта скидка, черт бы ее подрал, превратила ее сестру в настоящего нытика.
— Алька… ну, займи денег? Ведь у тебя есть? Тебе еще долго копить, а мне осталось всего чуть-чуть…
Машка и раньше постоянно канючила — мол, жалко тебе, для единственной сестры-то? Жалко? Да нет, не жалко, наверное, но ведь и Алина собирала в заветную баночку каждую монетку, откладывала каждый, потом и упорным трудом заработанный, медяк, а теперь все взять и вот так отдать? За час? Всего лишь за час — жалкий, короткий или самый лучший час?
И ведь не для чужого человека… Для сестры.
Она решилась тогда, когда до окончания действия скидки остались одни сутки — последние двадцать четыре часа. Ушла с работы пораньше, приехала домой и даже не пошла в душ. Как была в провонявшей жареной рыбой одежде, так и отправилась прямиком в спальню. Стянула с полки заветную банку, села на кровать и долго, поджимая губы, гладила прохладную гладкую поверхность пальцем. Господь, ей ведь не жалко? Нет в ее душе такого греха? Да, монетки такие красивые на вид, такие маленькие, чудесные и лежат плотными рядами, но ей ведь не жалко? Машка поделится потом впечатлениями, и они разделят эту радость на двоих. А потом еще долгие годы будут смаковать ее, вспоминая каждый момент, каждую минуту прожитого сестрой счастья.
Эх, Машка… Не понизь тебя в должности и не случись этой скидки, не видать бы тебе денег. А так…
Так пусть будет подарок.
Алина в последний раз погладила стеклянную поверхность, не стала отвинчивать крышку, чтобы еще хотя бы разок подержать на ладони горсть меди и серебра, а просто нашла пакет и замотала в него копилку. Жди сестра — она едет. Пусть будет тебе Счастье…»
В этот раз Дэйн не стал дожидаться, пока она смущенно попросит его продолжить — просто зашел в комнату, сел в кресло, раскрыл книгу и принялся читать.
Ему нравилось наблюдать за слушающей Ани: стоило словам зазвучать, щека сразу же подпиралась ладошкой, взгляд устремлялся вдаль, а разум принимался бродить по незнакомым местам, жить в них, чувствовать, переживать. Ани-Ра оказалась не просто хорошей — идеальной слушательницей. И перебила она к этому моменту только один раз, когда он дошел до слова «сестра».
— Это кто такая? Еще одна родственница?
Про «маму» он уже объяснил — рассказал, что в описанном мире рождаются, стареют и умирают люди. Каждая женщина, родившая ребенка, называется «мама», а ее ребенок, в зависимости от пола, зовется «сыном» или «дочкой». Беспокойная и пытливая Ани тут же спросила: «А рождается тот же ребенок? Тот же, который умер?»
Нет, ответил он, другой, и она надолго замолчала. Куда девается «тот» он пояснять не стал — сам не знал.
— «Сестра» — это девочка, родившаяся от той же мамы. То есть, если бы твоя мама родила еще одну дочку, кроме тебя, то она бы стала тебе сестрой.
Ани-Ра кивнула. Затем задумчиво добавила:
— Маму я бы, наверное, хотела. А вот сестру…
Дэйн несколько секунд смотрел на нее, затем уткнулся взглядом в книгу и перелистнул страницу.
«— Это мне? Правда, мне? — В сотый раз вопрошала Машка, глядя на банку выпуклыми, блестящими от радости, глазами. — Аленька, я отдам, когда-нибудь отдам. Обещаю, отдам!
Нет, наверное, не отдаст.
— Ты только поделись. Расскажи, как это было, ладно?
Пусть кому-то будет радостно, пусть будет хорошо, и, может, это когда-нибудь, где-нибудь зачтется — там, на небе. А, может, и нет — Господь решит.
Свернутый в мятый шуршащий комок, пустой пакет из-под сокровищницы отправился в карман куртки. Банку она не стала забирать — та как-то вмиг потеряла ценность, стала „не своей“. Она найдет другую — новую банку, красивую. Может, не банку даже, а коробку из-под дорогого чая или пластиковый бокс из-под печенья с выдавленными на крышке цветами, и тогда начнет собирать вновь. По одной, по две, иногда по три медяшки, иногда по полсеребрушки.
Ночь на выходе из подъезда встретила Алину хрустом тонкого льда застывших луж, холодным сквозняком и грустью оттого, что денег не осталось даже на проезд домой.
Что ж, не в первой… Придется пешком»
— А ты бы дал, Дэйн? Дал ей денег?
— Не знаю.
Он задумывался об этом и раньше, когда читал этот рассказ впервые. Заслужил ли подарок тот, кто к нему не готов, кто не сумеет его удержать? Стоит ли поощрять человека деньгами, не им самим заработанными?
— Слушай дальше, там сама решишь.
И взгляд зеленоватых глаз Ани вновь растворился где-то в глубине строчек, рассказывающих о чужом мире.
«…- Как ты могла так бездарно все профукать? Как!? Так по-дурацки… Я ведь не за этим давала!
Она нашла ее не дома с бутылкой шампанского, не на работе среди улыбающихся коллег, не в кафе среди разноцветных шаров, а в парке, сидящей на одинокой скамейке у покрытого рябью холодного пруда — всю в слезах, в потеках туши, с красными опухшими глазами.
— Ты, что же, вообще ничего не почувствовала? Ни секунды восторга, ни радости, ни хорошего настроения? Как такое может быть?
Машка огрызалась, как обезумевший пес — отчаянно и зло:
— Ты не понимаешь! Всего час — всего какой-то засранский час, а я все ждала, что сейчас что-то вот-вот произойдет — что-то чудесное, сногсшибательное, замечательное! А еще помнила о том, что совсем скоро все закончится, понимаешь? Ни на секунду не могла забыть об этом, ни на миг! Знала, что вот, стрелки пошли, и, значит, скоро конец…
— А о хорошем ты думать не могла? По сторонам смотреть?
— Я смотрела!
Они орали друг на друга, как неродные.
— И что? Совсем ничего не произошло? Ты никого не увидела? С тобой никто не заговорил?
— Заговорил. А при чем здесь это?
Дура. Ее сестра полная и беспросветная дура; пряча написанное на лице негодование, Алина отвернулась и стала смотреть на воду — серую, ершистую, некрасивую. У берегов плавали веточки, листья, сдутый ветром мусор.