Маша приложила ладони к губам и тихо спросила:
— Значит, мы умрём прямо сейчас?
— Нет, — с трудом протянул Семёныч. — Он не захочет погибнуть… распад на молекулы можно через час… иначе смерть… ему надо переждать час в теле…
— Это нам на руку, — сказал капитан.
— Необходимо вступить с ним в контакт и предотвратить теракт.
Он повернулся ко мне:
— Концентрация молекул пыльцы одинакова на всём корабле?
— Нет, — ответил я. — В рубке управления должна быть немного ниже. Там отдельная система снабжения.
— Вместо Семёныча контактировать будет Николай, — сказал кэп, глядя на меня. — Остальным укрыться в рубке.
Я почувствовал, как вспотели ладони.
— Кэп, я понятия не имею, как это делается.
— Отставить, — отчеканил он. — По уставу задачу выполняет тот, чья специальность ближе к проблеме. Ты не специалист по контактам, но ты химик.
Я рухнул к Семёнычу:
— Семёныч! Что мне делать?
Он с трудом открыл глаза:
— Самое главное… с эволюционными формами жизни… используй базовые предметы…
— Какие это базовые? — я почувствовал, как страх липкой массой сковывает ноги.
— Ещё важно… не ври ему… просчитает. И помни… твоё оружие… логическая дилемма…
— Семёныч, я ни хрена не понимаю! Что мне делать, что говорить?!
Он вздрогнул, и взгляд его остекленел. Маша заплакала.
— Ты справишься, я верю, — сказал капитан и похлопал меня по плечу.
Маша подошла ко мне, и я обнял её.
— Дилемма — это отсутствие выхода, — прошептала она. Её взгляд бродил по моему лицу, как будто она хотела запомнить меня.
— Эй, ты это. Перестань! — встряхнул я ее за плечи.
* * *— Вы все умрёте, — низкий, почти лишённый интонаций голос зазвучал из ниоткуда. Оттого ли, что нотки вибрации невидимых пока молекул создавали неприятные для человеческого уха обертоны, или же просто потому что голос был чужеродным, я почувствовал себя неуютно и поёжился в кресле.
— Я встречал много вашей братии… И знаешь что? Все они начинали угрозы с этой фразы, — сразу соврал я.
Светлая мутная капля, стекающая из вентиляционного отверстия под потолком, постепенно увеличивалась, обрастая очертаниями. Вскоре существо, похожее на человека, плавно и изящно опустилось в кресло с другой стороны стола. Он сидел напротив меня, бледный и неподвижный, как туман со старинной картины нашего старпома.
Я осторожно опустил руку под стол и ощупал бластер, прикреплённый к столешнице клейкой паутиной. Потом поднял руки ладонями вверх и продолжил врать:
— Тогда я сразу открываю карты. Я — специалист по контактам с эволюционными формами жизни. Откровенность за откровенность?
— Я никогда не искажаю действительность, — сказал линерс. — Спрашивай.
— Как ты попал на корабль?
— Специалисту должно быть известно, что каждая моя молекула какое-то время может существовать отдельно и обладает информацией для слияния с матрицей.
— Да, знаю. Но на корабле есть фильтры против нуклеарного проникновения.
— Ваши технологии устаревают слишком быстро.
— Ещё мне известно, что распад вам не в кайф, и вы используете это лишь в крайних случаях. Так зачем пожаловал?
— Вы все умрёте, — повторил линерс, равнодушно глядя на звёзды в иллюминатор. — Ровно в 21.00 по корабельному времени сработает детонатор кварковой пыльцы, распылённой по кораблю, и всё живое разлетится на молекулы. Да, мне будет больно. Но я вернусь в устойчивое состояние. В отличие от вас.
Я сглотнул и покосился на часы, вмонтированные в стену каюты. Большие красные цифры показывали 20.10. Как там говорил Семёныч? Линерсы могут распадаться на молекулы не раньше чем через час после предыдущего распада. Иначе — смерть. Всё рассчитали, твари. Холодная испарина покрыла лоб. Приборы очистки работают на полную. Но нужно время.
Я потянулся к сигаретам и, вложив одну из них в рот, чиркнул зажигалкой.
— Где детонатор?
Линерс усмехнулся, копируя мои эмоции:
— Я сталкивался со специалистами по контактам и раньше. Все они мертвы. И каждый из них задавал этот вопрос. Время исходных форм жизни закончилось. Люди должны убраться из этого сектора галактики.
Бластер заманчиво висел под столешницей. Я почти физически его ощущал. Аннигилятор, «выпускающий» конус антиматерии, способен стереть маячившее бледное пятно в доли секунды. Я с наслаждением бы уничтожил каждую молекулу, способную собираться в это расчётливое тело.
Словно прочитав мои мысли, линерс сказал:
— Детонатор — это я. Пыльца всюду, её молекулы замкнуты на мне. Если я исчезну или распадусь — цепочка разорвётся и взрыв произойдёт немедленно. Я сжал зубы. Последняя надежда истлевала так же быстро, как сигарета в моих зубах.
Часы безжалостно светились красными цифрами: 20.20.
— Чем же вы лучше нас?
Линерс впервые за всё время пошевелился, медленно откинувшись на спинку кресла.
— Ты хочешь сравнения с идеальной формой жизни? Как могут сравниться существа, способные мыслить в узком диапазоне чисел с созданиями, легко обращающимися с бесконечно большими и малыми величинами? Как могут сравниться существа обладающие одноразовым несовершенным телом с созданиями, каждая молекула которых мощнее любой вашей вычислительной машины? Мы мгновенно расшифровываем любые языки, мы не нуждаемся в специальном обучении. Как, в конце концов, ничтожества с лёгкостью искажающие действительность, могут сравниться с созданиями, которые не приемлют лжи? Точность. Вот чего вам не хватает. И это делает вас примитивными до предела.
— Точность, — процедил я. — А как же красота?
— А что для тебя красота?
Я встал и подошёл к иллюминатору. Звёзды такие красивые, но такие мёртвые. Почему-то вспомнилось прошлая осень. Маша бросает охапки листьев и смеётся. А сейчас она сидит вместе с остальной командой в рубке и, наверное, пьёт горький чай, пытаясь взбодриться. Прячет глаза, полные страха, разглядывая чаинки в янтарной жидкости, и отвечает на натужные шутки ребят, которые тоже ждут и верят, что я что-то сделаю.
Я посмотрел на часы. Их красный свет казался слишком ярким и обжигающе холодным. Вздрогнув, я повернулся к линерсу.
— Красота — это осенний лес, шуршащий золотыми листьями, что танцуют на лесной тропе в янтарных лучах. Или ночная гладь моря, посеребрённая лунной дорожкой. Она гладит твои ноги мягкой пеной, и…
— Это хаос, — оборвал меня линерс.
— Точность — вот настоящая стройная красота, совершенней которой нет.
— А случай? Игра, например? Ведь это тоже в каком-то смысле математика, — аккуратно начал я.
— О, да. Распутать сплетение вероятностей, просчитать случай — это искусство.
Надежда вспыхнула тёплой искрой, прокатилась от груди вниз и застыла.
— Предлагаю игру в задачи. Докажи, что ты такой совершенный, как говоришь.
Линерс помолчал, а потом сказал:
— Не вижу в этом смысла.
— Есть целых два. Первое: это развлечение. Зачем отказывать себе в удовольствии?
— А второе?
Я опустил руку под стол, стиснул оружие и рывком вытащил его наружу, нацелив на линерса:
— Я готов пожертвовать получасом своей жизни, чтобы и тебя прихватить на тот свет!
Линерс посмотрел на оружие и поднял на меня белёсые глаза.
— Весомо. Ставки?
Я шумно выдохнул. Помедлил, выбирая слова:
— Если выиграю я — ты откладываешь взрыв на три часа. Идёт?
— Ставка слишком высока. Я давно почувствовал утечку пыльцы. За три часа концентрация пыльцы сильно упадёт. При взрыве люди, которые заперлись в рубке управления, не пострадают. Погибнешь только ты, а я провалю задание.
— Но зато успеешь убраться тем путём, что прибыл. Это лучше, чем сдохнуть.
— Это равнозначно, — ответил он.
— Поэтому будет справедливо, если и я назначу высокую ставку. В случае моего выигрыша ты отключишь очистку корабля, химик. Ведь ты химик?
Я ожидал чего-то подобного, но отчаяние всё равно захлестнуло меня. Я встал и прошёлся по каюте. Шанс очень маленький. А если не рискнуть, то мы погибнем точно. И я, и Маша, и ребята. Сжав зубы, я сказал:
— Идёт, но я хожу первым!
— Задавай задачу.
Я плюхнулся в кресло и вытер пот со лба. Нервишки сдают. Вот выберемся, заберу Машку и на отдых. Хватит с меня войны за ценные уголки галактики.
Денег мы заработали достаточно, и пользы отечеству принесли выше крыши. Хочу в осенний лес и на берег моря…
Я облизнул губы, рывком открыл ящик стола, который принадлежал Семёнычу. Теперь понятно, зачем он хранил эти старинные вещи. Кубики, металлический нож, карандаши, бумага и даже спички в картонном коробке беспорядочно наполняли ящик. Базовые вещи?
Часы горели красным оттиском: 20.45. Идея больше напоминала аферу, но других у меня не было. Немного подумав, я извлёк лист бумаги и карандаш. Линерс молча, смотрел, как я разрываю листок на две части. Аккуратно закрыв рукой с пистолетом клочки, я написал на каждом из них слово «проигрыш», затем быстро скатал оба огрызка в шарики.
— Вот, — я расположил бумажные шарики в центре стола. — На одном клочке я написал «проигрыш», а на другом «выигрыш». Ты просто выберешь один из шариков, пусть решает случай.
Ни одна лукавая искра не сверкнула в моих, полных честности глазах. Да и вряд ли линерс умеет читать по лицу. Надеюсь, в одном Семёныч не прав. Должно же быть хоть какое-то преимущество в том, что я умею врать, а он — нет. Я выдохнул и скрестил пальцы свободной руки. Линерс переводил взгляд с одного шарика на другой, потом внимательно посмотрел на меня. Что уставился, говорилка процессорная? Вот тебе дилемма. Давай, шагай к своей судьбе.
Он потянулся к правому шарику и изящно взял его кончиками длинных бледных пальцев:
— Я выбрал.
Как в тревожном вязком сне я смотрел на пальцы линерса, сжимающие бумагу в упругую точку. Они растирали её всё быстрее и быстрее, пока белый порошок не осыпался горсткой на стол.
Я, моргнув несколько раз, откинулся на спинку кресла. Проклятье, этого я не ожидал.
— Ты решил, что если я не искажаю действительность, то не понимаю что это такое? Разворачивай другой шар. Узнаем, кто выиграл.
Мне часто доводилось бивать противника, но и получать в табло случалось, так что удар держать я умею. Моя рука медленно расправила мятую бумагу.
— «Проигрыш», — зачитал линерс, и мне показалось, что в его голосе проскользнуло удовлетворение. — Значит, «выигрыш» был у меня. Верно?
Я сжал кулаки от злости на себя. Идиот, идиот, идиот! Ведь предупреждал же Семёныч. Я уронил локти на колени и закрыл глаза кулаками.
— Я хотел бы получить награду, — послышался спокойный голос линерса.
Я извлёк из кармана пульт. Да какое к чёрту имеет значение, отключу я очистку или нет? До развязки пять минут. Отправить всех на смерть прямо сейчас, прихватив линерса, либо ещё раз попытаться обставить его…
Медленно положив палец на пульт и, почти не чувствуя кончик пальца, я нажал на кнопку. Часы впились в меня колючим светом — 20.57. Через три минуты поганец распадётся на молекулы, вызывая детонацию кварковой пыльцы. Меня пугало, что все мы погибнем. И меня бесило, что эта информационная тварь останется в живых.
— Играем ещё, — потребовал я.
— А есть ли смысл? — спросил линерс.
— Осталось две минуты.
— Знаю! — заорал я. — Ставлю пистолет против трёх часов отсрочки!
Я потряс оружием. Линерс молчал. Мне не верилось, что он раздумывает. Он всё просчитал за долю секунду, но тянул время. Я прицелился.
— Если даже я выиграю, ты всё равно выстрелишь, — сказал он.
Я метнул взгляд на часы. Минута до взрыва. Быстро извлёк зарядную капсулу из оружия и швырнул ему.
— Решишь задачу — получишь пистолет!
— Теперь мне нет смысла решать твои глупые задачи. Пистолет мне больше не угрожает.
Я сжал кулаки так, что хрустнули суставы. Ни одна игра не обходится без блефа:
— За секунду до взрыва сюда нагрянет наш старпом с пушкой. С оружием ты сможешь защититься!
— Велика вероятность того, что ты опять врёшь.
Казалось, ярко-красный свет часов заполнил всё пространство и выжигает мне глаза. Сорок секунд.
— Хочешь проверить? Валяй! Только я бы на твоём месте не рисковал, да и какой в этом смысл — ведь ты уверен, что победишь.
Я уже не чувствовал ног, их сковал ужас. Никогда не думал, что знать время смерти с точностью до секунды так тяжко.
— Играем, — вдруг сказал линерс. — Один пистолет против трёх часов отсрочки.
Мысли крутились в голове с бешеной скоростью и меня «заклинило»: один пистолет против трёх часов отсрочки. Один против трёх. Один против трёх. Десять секунд.
Один против трёх! Я хлопнул себя по лбу, схватил листок и карандаш, швырнул их линерсу:
— Единицу раздели на тройку, и запиши подробный результат в виде человеческой десятичной дроби!
Линерс взял лист и карандаш. Быстро нарисовал ноль, запятую, тройку, тройку, тройку…
Его рука мерно повторяла одно и то же движение.
Я медленно сполз на кресло и услышал в тишине громкий стук своего сердца:
«Три, два один…» Перед глазами поплыли синие круги. Я вдруг так явственно ощутил себя на берегу моря. Услышал шум воли, почувствовал запах водорослей и вкус солёных брызг на губах… Усилием воли мне удалось вернуть себя в действительность. Как тихо. Неужели, я ещё жив?
Линерс продолжал выводить тройки, и я дрожащими руками достал из стола пачку листов бумаги. Разложив их в ряд до конца стола, я встал за спиной у линерса и сказал по слогам, смакуя слово, как собака сахарную косточку:
— При-мер-но. Вот чего не хватает вашей точности!
Посмотрел на часы, светящиеся уютным красным огоньком, и выдохнул: 21.05. Извлёк пульт и возобновил очистку корабля.
В каюту ворвались капитан, ребята и Маша, которая сразу кинулась ко мне.
— Ликвидируем его, как только концентрация пыльцы упадёт до безопасного минимума, — сказал кэп.
— Что ты с ним сделал? — засмеялась Маша.
Я посмотрел на линерса:
— Он не сдал зачёт по математике. Учится округлять.
— Поедем на море? — вдруг спросила она.
— Ты просто читаешь мои мысли. Ничего не хочу сейчас больше, чем созерцать милый сердцу хаос.
На выходе из каюты я обернулся и в последний раз посмотрел на линерса. Почему-то мне стало его немного жаль. Математика в больших количествах до добра не доводит. Даже самая простая. ТМ
Валерий Гвоздей ПРОСТРАНСТВО НЕ ИМЕЕТ ГРАНИЦ 4'2013
Что-то заслоняло свет нескольких звёзд, нарушая привычную картину, по курсу.
Я выделил на экране проблемный сектор, увеличил.
По всем признакам, судно, идущее с погашенными огнями, с неработающим двигателем. Излучение минимально возможное для корабля среднего тоннажа.
Он дрейфовал, не совершая активных манёвров.
— В справочнике таких нет, — сказал Димыч Логов, мой напарник.
— Вызовем патруль ВКС? — спросил я. — На запросы не отвечает. Вероятно — чужой.
— Много ты видел чужих? Может, он просто очень старый… Надо сначала попасть туда. Вдруг ничего серьёзного? Шум зря поднимем — засмеют.
— Кто выйдет наружу?
— Дежурный сейчас ты. Значит, твоё место в рубке. Я выйду. Контролируй, прикрывай.
Логов двинул в ангар, там находился модуль.
Облачаясь в скафандр, он напевал какую-то чушь, я слышал по трансляции. Потом, в скафандре, появился на мониторе.
Заняв место и пристегнувшись, ввёл информационный картридж в гнездо. Включил зажигание.
В другом «окне» было хорошо видно, как магнитный эскалатор продвинул судёнышко по направляющим.
Пропел зуммер готовности. Раскрылась выпускная диафрагма.
Напарник шевельнул рукой в перчатке:
— Вернусь к обеду!
Катапульта швырнула модуль за борт, в открывшийся проём — в холодное сияние звёзд; я почувствовал, как под ногами дрогнула палуба.
Вылетев, модуль сориентировался. Выполнил совершенно излишнюю «бочку». И прибавил скорость.
Юркая машина, яблочное зёрнышко, устремилась навстречу кораблю.
В Службе я работал второй год. Задача — следить за чистотой космической трассы, мусор убирать, как природный, так и техногенный.
Кораблей, дрейфующих без огней, с молчащими двигателями ориентации, пока на своём участке не встречал.
Было тревожно.
— Подхожу, — доложил мне Димыч.
Он потянул ручку на себя, уменьшая тягу.
Осторожно приблизился, уравнял скорость.
Модуль раз в сто меньше корабля. Совершал эволюции ваше судна — осматривал со всех сторон.
Отливающий синевой шар, с зализанными выступами трёх мощных дюз. Больше никаких внешних элементов, включая антенны.
Старым корабль не казался. Хотя в космосе, в относительно чистом вакууме, физические процессы идут не как на Земле, в кислородной атмосфере. Смущало также отсутствие следов от микрометеоритных ударов.
В общем, на взгляд судить было трудно. Логов бормотал, комментируя:
— Стыковочный узел непонятный. Даже не знаю… Резать не хочется.
Резать — долго и муторно. Я бы тоже предпочёл другое решение.
— Пространство не имеет границ, — пробормотал напарник.
— Что?.. — переспросил я.
— Просто в голову пришло. Должно быть, нервное.
Тут я заметил — в синеватом борту открылось нечто вроде люка-мембраны. Оттуда шёл свет.
— Ты видишь? — крикнул я, не сдержавшись.
Логов не отвечал секунд десять. Я нетерпеливо окликнул:
— Димыч!
— Люк вижу. Пристыковаться нельзя. Пойду сам.
Похолодало, оттого, что по спине у меня стройными колоннами дефилировали мурашки.
— Не спеши, — произнёс я. — Не будем горячку пороть.
— Никто горячку не порет.
— Давай отложим.