При приближении соседей Тони еще острее почувствовал свою оторванность от других, свое одиночество, как будто, навязав ему общество посторонних людей, кто-то загнал его в угол. Как ни странно, по мере своего приближения парочка, казавшаяся издали гигантской, уменьшалась в размерах. В каких-нибудь десяти ярдах от Тони неизвестные остановились и, потоптавшись, замерли, глядя на него. Ростом оба были не больше четырех футов и издавали гнилостный запах.
Несмотря на странный вид явившихся, в их облике Тони почудилось что-то знакомое. Более высокий и худой из них был одет в шелковый итальянский костюм-тройку, потерявший почти весь свой лоск и вряд ли годившийся для обеда в обществе финансовых воротил. На втором незнакомце был какой-то балахон, сшитый из лоскутков самых диких цветов. Оба они выглядели в этой пустынной местности совершенно неуместно и, можно было бы сказать, забавно, если бы от них не веяло напряжением и беспокойством.
— И кто же вы такие? — спросил Тони, не двигаясь с места.
Более низкий и плотно сбитый тут же ответил осипшим пронзительным голосом:
— Меня зовут…
Второй наклонился к нему и, дав ему подзатыльник, произнес густым баритоном, словно Тони тут и не было:
— Нельзя называть ему наши имена, идиот. Ты что, ищешь новых неприятностей? — Выпрямившись, он одарил Тони лучезарной улыбкой, производившей довольно жуткое впечатление, и помахал рукой словно дирижерской палочкой. — Приношу вам глубочайшие извинения, сэр, за своего друга, который, похоже, не знает своего места. Вы можете называть нас Билл, — он ткнул большим пальцем в сторону коротышки, — и Сэм, — он поклонился, давая понять, что имеет в виду себя.
— Билл и Сэм? — воскликнул коротышка. — Ты что, не мог придумать ничего получше? Ха! Билл и Сэм! — Он съежился, когда Сэм замахнулся, чтобы дать ему еще один подзатыльник.
Но Сэм передумал и повернулся к Тони, стараясь подчеркнуть, что именно он более важное и ответственное лицо.
— Ладно, Сэм, — обратился к нему Тони, особо подчеркнув имя, — что вы тут делаете?
— Ну, сэр… — протянул тот, закатив глаза, словно это был крайне неуместный вопрос. — Мы… мы смотрители стен, вот чем мы занимаемся! — произнес он торжественно.
Сделав это сообщение необычайной важности, Сэм смахнул с лацкана пиджака невидимую пушинку.
— Да-да, — подтвердил Билл, — вот кто мы такие, сэр. Смотрители стен, всех стен. Мы очень умелые смотрители, каждый из нас очень занят, мы смотрим за этими стенами, очень прилежно смотрим, и мы… — Он, похоже, никак не мог закончить фразу и постепенно затих.
— И еще мы садовники, — сообщил Сэм. — Мы выпалываем сорняки.
— Выпалываете сорняки? Я тут, кроме сорняков, ничего не вижу.
— Да, не видите… Однако, сэр, прошу прощения, но мы хорошо справляемся со своей работой: смотрим за стенами и выпалываем. — Говоря это, Сэм вертел головой, высматривая что-то, и, очевидно высмотрев, просиял. — Видите вон там, сэр? — Ткнув коротким пальцем в сторону, он сошел с дорожки и вытащил из земли какое-то растение, росшее рядом с валуном. Он торжествующе протянул Тони прекрасную дикую розу, обреченную им на гибель.
— Но это же цветок! — воскликнул Тони.
Сэм внимательно осмотрел розу.
— Ну что вы, сэр! Это сорняк. Видите, он цветной, значит сорняк. И он весь покрыт этими гадкими колючими…
— Шипами, — подсказал Билл.
— Да, шипами. А зачем цветку шипы? Только сорняку они нужны. Поэтому мы выпалываем их и сжигаем, чтобы они не распространялись. Вот этим мы и занимаемся, и очень умело, сэр.
— Вот что, — гневно произнес Тони. — Я тут хозяин, и я запрещаю вам выпалывать и сжигать цве… сорняки, даже если у них шипы. Ясно?
У парочки был такой вид, будто их застукали за кражей сладостей из буфета.
— Вы уверены? — переспросил Сэм. — А что если эти сорняки со своим гадким неприятным цветом и своими шипами разрастутся тут по всей территории?
— Да, я уверен! Сорняки больше не полоть! Вам ясно или нет?
— Ясно, сэр, — пробормотал Билл. — Но я не буду говорить это другим, нет-нет.
— Другим? — переспросил Тони. — А сколько вас тут?
— Сотни! — выпалил Билл и повернулся к Сэму то ли за разрешением, то ли за поддержкой, но, не получив ни того ни другого, продолжал: — Ну хорошо, тысячи. Нас тут тысячи. — Он помолчал, словно обдумывая что-то. — А честно говоря, даже миллионы. Нас миллионы — тех, кто выпалывает сорняки и смотрит за стенами, мы все это делаем… полем и смотрим… миллионы, миллионы выпалывателей сорняков и смотрителей стен…
— Мне надо увидеться с ними, — заявил Тони.
— Не получится, — отозвался Сэм с фальшивой льстивой улыбкой.
— Почему это?
— Потому что… — протянул Билл, подыскивая слова, чтобы дать надлежащий ответ, — потому что нас не видно, вот почему. Мы невидимки! Миллионы невидимых смотрителей, выпалывающих сорняки.
— Но я же вижу вас.
— Ну… — протянул Билл, — это потому, что у нас не было выбора. Если уж они посылают тебя сделать что-то, лучше подчиниться, а не то…
Сэм отвесил Биллу очередной подзатыльник и одарил Тони еще одной фальшивой улыбкой.
— «Они» — это кто? — спросил Тони.
— Ну… — ответил Сэм, — в каждой порядочной организации есть руководство, которое устанавливает порядок и следит за ним. Наши… — Он выжидательно посмотрел на Билла, словно желая проверить, знает ли тот нужное слово.
— Благодетели, — отчеканил Билл.
— Именно. Так вот, наши благодетели, дали нам задание, возложенное на нас нашей организацией, — исполнить… — Он опять посмотрел на своего коллегу, который кивал при каждом слове, будто проверял заученный текст.
— …исполнить свой долг и обязанность, — закончил фразу Билл.
— Именно. Исполнить свой долг и обязанность: встретить вас и объяснить, что вы, ради собственного блага, должны держаться от нас подальше.
— Держаться подальше? — переспросил Тони. — Я собираюсь встретиться с этими вашими благодетелями.
— О, это никак невозможно, — с жаром произнес Билл, качая головой.
— Почему же?
— Потому что вы… взорветесь, вот почему, разлетитесь на миллионы и миллионы мелких кусочков. На маленькие осколки костей, обрывки плоти и омерзительные ошметки, разлетающиеся в миллион разных направлений… Неприятное зрелище — хотя по-своему, может быть, немного и приятное в своей мерзости, — с воодушевлением изливался Билл, в то время как Сэм многозначительно кивал. Глаза его смотрели чуть ли не с раскаянием, нижняя губа подрагивала.
— Взорвусь?! — воскликнул Тони. — И вы думаете, что я поверю этой чепухе? Знаете, мне кажется, пора вам уже назвать свои настоящие имена.
Коротышка посмотрел на товарища.
— Как считаешь, Хвастун, мы и вправду должны это сделать — сказать ему, как нас зовут?
— Да ты уже сделал это, болван! — негодующе бросил тот. — Сколько тебя ни наставляй, все без пользы. — Повернувшись к Тони, он произнес с ноткой надменного превосходства в голосе: — Итак, вы уже знаете, что я Хвастун. — Он слегка поклонился с важным видом. — А этого болвана, — он мотнул головой в сторону коротышки, — зовут Болтун. Раньше его звали Блефун, но он был недавно понижен в должности и переименован, потому что… — Он слегка наклонился к Тони, словно желая посвятить его в некий секрет. — Вы и сами, несомненно, понимаете почему.
— Так вас зовут Болтун и Хвастун? — удивился Тони. — Глупейшие имена! Кто дал вам эти смешные прозвища?
— Так вы же, кто еще! — бросил Болтун и получил свой подзатыльник.
— Да заткни же хлебало, олух! — прорычал Хвастун. — Это просто болезнь какая-то! Вот погоди, Эго съест тебя с потрохами, и кончится…
— Тихо! — скомандовал Тони. Оба чудака на удивление послушно замолчали и вытянулись перед ним в струнку. Бахвальство сменилось страхом. Они старались не смотреть ему в лицо — отводили взгляд в сторону или опускали на землю. — Как понять твои слова, Болтун? Я дал вам эти имена?
Болтун нервно переминался с ноги на ногу, словно что-то распирало его изнутри. Наконец нарастающее напряжение выплеснулось наружу:
— Так вы не узнаете нас?
— Где я мог познакомиться с такой смехотворной парочкой?
— Но это вы дали нам имена — точнее, другие нас так назвали, исходя из ваших решений и поступков. Мы принадлежим вам. Мы, так сказать, олицетворяем вашу болтливость и ваше хвастовство.
— Это правда, Тони, — прозвучал голос Бабушки, которая вдруг оказалась рядом. — Они находятся здесь потому, что ты дал им голос и место в своей душе. Ты считал, что они необходимы тебе для достижения успеха.
Собеседники Тони не подозревали о присутствии Бабушки, не видели и не слышали ее. Их нервное возбуждение нарастало.
— Так они и есть те самые сквоттеры! — понял Тони.
— Это правда, Тони, — прозвучал голос Бабушки, которая вдруг оказалась рядом. — Они находятся здесь потому, что ты дал им голос и место в своей душе. Ты считал, что они необходимы тебе для достижения успеха.
Собеседники Тони не подозревали о присутствии Бабушки, не видели и не слышали ее. Их нервное возбуждение нарастало.
— Так они и есть те самые сквоттеры! — понял Тони.
— Сквоттеры? — протестующе воскликнул Хвастун. — Мы не сквоттеры, мы живем здесь. Мы имеем полное право здесь находиться!
— Это моя земля, мои владения, — заявил Тони, — и я не…
— Что-что? — возопил Болтун, приняв грозный вид и выпятив грудь. — Кто сказал вам, что это ваши владения? Достаточно уже дерзостей я от вас наслушался! Я сейчас пойду туда и…
— И что? — насмешливо спросил Тони.
— Да нет, ничего… — сник Болтун. — Я просто так, размышлял… — Стоило коротышке встретить отпор, и он съежился, казалось, до еще меньших размеров.
— Я так и думал. Вы оба — просто отрыжка, пустое место, фикции, которые, как я считал, должны помочь мне добиться успеха.
— Но мы же помогли, разве нет? Разве вы не добились успеха? — поднял голову Хвастун. — Мы все вместе победили, и вы нам обязаны своим успехом! — хныкал он, тоже съежившись под взглядом Тони.
— Я вам обязан? — переспросил Тони растерянно, осознав, что это правда. — Но какая же это победа, если я добился ее с помощью Болтуна и Хвастуна? Если я сам изобрел вас, думая, что вы мне нужны, значит я еще больший глупец, чем вы оба вместе взятые. На самом деле не вы нужны были мне, мне нужны были честность, прямота, внутренняя цельность.
— Сорняки! — бросил Хвастун.
— Что «сорняки»?
— Честность, цельность, прямота — это сорняки, вредные цветные явления с шипами.
— Повидайся с другими, — предложила стоявшая рядом Бабушка.
— А теперь отведите меня к другим! — потребовал Тони. — И не пытайтесь одурачить меня своими выдумками насчет того, что я взорвусь.
— Только одна маленькая просьба, — взмолился Хвастун, растерявший все свое хвастовство. — Вы скажете Эго, что вынудили нас отвести вас к нему, что у нас не было выбора?
— Эго? Это ваш благодетель? — Оба кивнули. — Иначе говоря, ваш босс?
— Да, — подтвердил Болтун. — Он сильнее нас и потому указывает, что мы должны делать. Ему вряд ли понравится, что мы привели вас к нему. Он отчитывается перед самим главным боссом… Ой! — Он съежился, ожидая подзатыльника, но Хвастун предпочел промолчать и покорно ждал продолжения.
— А кто у вас главный босс? — спросил Тони.
— Так вы же, мистер Энтони Спенсер, — ответил Болтун с плутоватой улыбкой. — Вы, разочарованный владелец этого негодного куска земли, вы главный босс. Но мне надо быть осторожнее. Тут столько бессердечия и вероломства.
Тони подозревал, что Болтун намекает на него самого, но не хотел тратить время на выяснения. Он был уже сыт по горло разговором с этой парочкой и сделал им знак, чтобы они возвращались, откуда пришли, а сам пошел следом, сопровождаемый Бабушкой.
По мере того как они спускались, тропинка становилась все более заросшей, путь преграждали поваленные деревья и камни, словно разбросанные чьей-то гигантской рукой. Чуть дальше тропинка разветвлялась, и Тони посмотрел, куда ведет правая дорожка, которую парочка миновала. Та заканчивалась у какого-то одиноко стоящего сооружения, представлявшего собой каменный блок без окон, прилепившийся к стене и почти не заметный на ее фоне.
— Что это такое? — спросил Тони, указав на здание.
— О, мистер Спенсер, вам это место ни к чему, — заявил Хвастун, не останавливаясь. — Вам лучше держаться от него подальше. Хватит уже того, что мы ведем вас к боссу.
— Просто скажите, что это такое.
— Это храм, — бросил Болтун через плечо и захихикал. — Уж вы-то должны знать. Вы его построили и молились там.
— Хватит болтать! — проворчал Хвастун, ускоряя шаг.
«Храм? — удивился Тони. — Странно…» Но что бы это ни было, впечатление оно производило. Он быстро нагнал бредущую по тропинке парочку. Вонь, которая издали ощущалась относительно слабо, переросла в сильный запах тухлых яиц, и Тони старался не дышать носом, чтобы не задохнуться. Вместе с этим запахом усиливалось и его чувство тоски и одиночества. Он был рад, что Бабушка рядом, хотя шла она молча, будто все происходящее ее не касалось.
Тропинка сделала поворот, и Тони изумленно застыл на месте. Менее чем в пятидесяти ярдах от него виднелось скопление построек, самых разных по качеству, но единых в неправильности своих пропорций. В двухстах ярдах за ними возвышалась стена, самая дальняя граница территории, которую до сих пор Тони видел лишь издали. Попав сюда впервые, он не обратил внимания на конструкцию стены, но сейчас оказался достаточно близко к ней, чтобы все разглядеть. Стена была сложена из тщательно подогнанных друг к другу огромных камней, выглядела неприступной и поднималась на сотни футов, исчезая среди низких облаков.
Из одной постройки вышел долговязый человек довольно странного вида: создавалось впечатление, что он сложен как-то неправильно, и Тони захотелось разглядеть его получше, чтобы определить, в чем же дело. Вскоре он понял, что виновата голова, непропорционально большая по сравнению с телом, а также слишком маленькие глазки и слишком широкий рот. Толстый слой грима покрывал лицо незнакомца.
— Мистер Спенсер, очень любезно с вашей стороны посетить мое столь скромное жилище. Я ваш слуга, преданный вам навечно. — Человек подобострастно улыбался; голос у него был надтреснутый и елейный, как патока. Когда он говорил, грим на лице начинал крошиться, хотя и не отваливался совсем, и в образовавшихся трещинах были видны темные уродливые синяки.
У Тони возникло чувство брезгливого превосходства, какое вызывает человек, полностью поглощенный собой.
— Ты, должно быть, Эго, — предположил он.
— Вы знаете мое имя? Совершенно верно, я Эго, к вашим услугам. — Эго низко поклонился. — То, что вы пришли сюда, меня несколько удивляет. — Он бросил полный почти нескрываемого презрения взгляд на парочку, сопровождавшую Тони. — Вы получите свою награду позже, — проворчал он.
Оба, казалось, съежились еще больше. Похоже, в присутствии босса у них не было никакого желания болтать или хвастать. Из зданий высыпало около дюжины странного вида существ, сбившихся в кучки и разглядывавших Тони.
— Зачем ты существуешь? — требовательно спросил Тони.
— Ну как же, чтобы помогать вам выносить решения, — ответил Эго, и на его изуродованном лице промелькнуло лукавое выражение. — Я напоминаю вам, как вы значительны, как необходимы тем, кто кормится, работая на вас, и скольким они вам обязаны. Я веду учет всех случаев, когда они раздражали вас и когда совершали ошибки, за которые вам приходилось расплачиваться. В мою обязанность входит нашептывать вам, что вы один из немногих ценных людей в мире. Вы очень важное лицо, мистер Спенсер, все восхищаются вами, любят вас и уважают.
— Это неправда, — отрезал Тони. — Да я и не заслуживаю их любви и уважения.
— О, мистер Спенсер, мне больно слышать от вас такой вздор. Вы заслуживаете и этого, и гораздо большего. Посмотрите, сколько вы сделали для этих людей; самое меньшее, чем они могут вам отплатить, — это признать, что вы стараетесь ради них. Это минимум того, что они должны вам. Вы не стремитесь завладеть всем миром, вам достаточно их признания. Если бы не вы, люди, что находятся под вашим началом, остались бы без работы. Если бы не ваши превосходные профессиональные качества, вашим партнерам пришлось бы наниматься в чернорабочие. А они за вашей спиной строят козни, чтобы лишить вас вашего положения. Они не понимают вас, не видят, какой вы подарок судьбы. Одна мысль об этом причиняет мне боль. — Эго с убитым видом приложил руку к своему огромному лбу.
Тони не раз приходили в голову подобные мысли, но он их никогда не высказывал. В них была своя логика, которая подпитывала себя и порождала возмущение и обиды, во многом руководившие его действиями, как он теперь понял. Встреча с собственным уродливым Эго оказалась крайне неприятной.
— Я больше не хочу быть таким!
— Мистер Спенсер, эти слова как нельзя лучше объясняют, почему вы столь великий человек. Только вслушайтесь в свое признание. Предельная искренность! Бог может гордиться столь скромным поклонником, всегда готовым покаяться, отказаться от собственной личности и выбрать иной путь. Для меня большая честь быть вашим другом, вашим братом.
— Ты не мой брат! — резко бросил Тони.
Он не находил слов. Но разве Эго не прав? Разве Бог не хочет, чтобы Тони изменился, покаялся? Однако Эго исказил мотивы, которыми руководствовался Тони, сделал их внешне более благородными и привлекательными, а по сути лицемерными. Под ними всегда крылся более или менее явный расчет.