Это безумие было хорошо организовано, люди лежали рядами, чтобы оставалось место для прохода между ними, почти как на кладбище. Харри следовал за Майсаном вдоль этих рядов, разглядывая лица и стараясь дышать пореже.
— Не видишь своего? — прошептал ему агент.
Харри качнул головой:
— Нет, здесь слишком темно.
Майсан ухмыльнулся:
— Тут пробовали повесить несколько люминесцентных ламп, чтобы справиться с воровством. Но многие-то здесь и сами ворюги.
Майсан исчез в глубине помещения. Через некоторое время он снова появился из полумрака и указал рукой на выход.
— Я узнал, что твой негр ходит еще и в «Юпа-хаус», дальше по этой же улице. Обычно туда берут свой собственный опиум для курения. Владелец заведения их не трогает.
Как раз в тот момент, когда глаза Харри наконец привыкли к темноте, их ослепила огромная зубоврачебная лампа, свисавшая будто с неба. Он поспешно надел солнечные очки.
— Знаешь, есть одно место, где можно купить дешевые…
— Нет, спасибо, мне нравятся эти.
Они пошли за Нхо. В «Юпа-хаус» у них обязательно потребуют полицейские удостоверения и только после этого покажут книгу записей посетителей, а Майсану не хотелось засветиться.
— Спасибо тебе, — сказал Харри.
— Будьте осторожны, — напутствовал их Май-сан и исчез в темноте.
Глава 31
Администратор «Юпа-хаус» был похож на отражение в кривом зеркале, которое делает людей тоньше. На узких плечах восседала вытянутая голова, шея была словно у хищной птицы. Жидкие волосенки свисали вниз, глаза косили, картину довершали реденькие усы. Он был одет в черный костюм и источал показную любезность, так что невольно напомнил Харри похоронного агента.
Тот заверил Харри и Нхо, что никакой Лав здесь не останавливался. Выслушав описание его внешности, он заулыбался еще шире и покачал головой. Над стойкой администратора висела табличка с незатейливыми правилами отеля: никакого оружия, никаких дурно пахнущих объектов, никакого курения в постели.
— Подождите минутку, — сказал Харри и отвел Нхо к выходу. — Ну как?
— Сложно будет, — ответил Нхо. — Он вьетнамец.
— Ну и что?
— Разве ты не слышал, что говорил Нгуен Као Ки о своих соотечественниках во время войны во Вьетнаме? А говорил он вот что: все вьетнамцы лгут от рождения, у них это просто в генах заложено, и они из поколения в поколение утверждают, что правда не приносит ничего, кроме несчастий.
— Ты считаешь, он лжет?
— Не знаю. Он прикидывается.
Харри вернулся к стойке и попросил универсальный ключ. Администратор неуверенно улыбнулся.
Харри чуть повысил голос, четко выговаривая «master кеу», и улыбнулся одними губами.
— Мы хотим проверить отель, номер за номером. Понимаете? Если мы найдем что-то против установленных правил, нам придется закрыть ваше заведение для дальнейшего расследования, но такие проблемы вряд ли возникнут.
Администратор снова покачал головой и внезапно перестал понимать английский язык.
— Я говорю, что вряд ли у вас возникнут проблемы, ведь здесь над стойкой висят правила поведения в отеле, где запрещается курить в постели.
С этими словами Харри сдернул табличку и бросил ее на стойку.
Вьетнамец долго разглядывал правила. На птичьей шее слабо перекатывался кадык.
— В триста четвертом номере живет некто Джонс, — произнес наконец он. — Может, это тот, кого вы ищете?
Харри с торжествующей улыбкой повернулся к Нхо, но тот только пожал плечами.
— Господин Джонс сейчас у себя?
— Он не выходил из номера с того момента, как поселился в нашем отеле.
Администратор пошел с ними. Они постучались, но никто не ответил. Нхо сделал администратору знак, чтобы тот открыл дверь, а сам вытащил из кобуры на бедре черную 35-миллиметровую «беретту» и снял ее с предохранителя. Голова администратора стала подергиваться, словно у курицы. Он повернул ключ в замке и осторожно отступил на два шага назад. Харри тихонько приоткрыл дверь. Шторы на окнах были задернуты, внутри царила темнота. Он протянул руку и включил свет. На кровати лежал Джим Лав, неподвижный, с закрытыми глазами, в наушниках. На потолке жужжал вентилятор, заставляя шторы слегка колыхаться. На низеньком столике у кровати стоял кальян.
— Джим Лав! — крикнул Харри, но Джим Лав не реагировал.
Либо он спит, либо не слышит из-за громкой музыки в наушниках, подумал Харри и оглядел комнату, чтобы убедиться, что Джим один. И тут он увидел муху, вылетевшую из правой ноздри Джима, и понял, что постоялец не дышит. Харри подошел к постели и положил руку ему на лоб. И ощутил мраморный холод.
Харри сидел на неудобном стуле в номере, ждал. И мурлыкал себе под нос сам не зная что.
Прибыл врач. Он констатировал, что Лав мертв уже более двенадцати часов, о чем Харри мог бы сообщить ему и сам. И когда он спросил у врача, как долго ждать результатов вскрытия, тот пожал плечами, и Харри догадался, что ответ будет тот же самый: более двенадцати часов.
Вечером все, кроме Рангсана, собрались в кабинете Лиз. Прекрасное настроение начальницы уже испарилось.
— Ну, выкладывайте, — грозно начала она.
— Группа, работавшая на месте преступления, нашла массу улик, — сказал Нхо. — Задержали троих и обнаружили кучу отпечатков, волос и волокон. Они считают, что в «Юпа-хаус», наверное, с полгода не убирались.
Сунтхорн и Харри засмеялись, но Лиз только мрачно взглянула на них.
— Значит, никаких следов, которые можно было бы связать с убийством?
— Мы еще не знаем, было ли это убийством, — возразил Харри.
— Ну конечно, — взвизгнула Лиз. — Подозреваемый в соучастии в убийстве случайно умирает от передоза за несколько часов до того, как мы обнаруживаем его, — ага!
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — сказал Харри.
— Что-что?
— Я сказал, что ты права.
Нхо заметил, что среди курильщиков опиума смертельный передоз — редкость. Как правило, они просто теряют сознание. Тут открылась дверь, и вошел Рангсан.
— Есть новости, — бросил он и сел, развернув газету. — Они установили причину смерти.
— Я думал, результаты вскрытия станут известны не ранее завтрашнего дня, — сказал Нхо.
— И без них ясно. Парень из технического отдела нашел на опиуме тонкий слой синильной кислоты. Мужик умер, должно быть, от глубокой затяжки.
Вокруг стола воцарилось молчание.
— Поговорите с Майсаном! — оживилась Лиз. — Мы должны определить, где Лав взял этот опиум.
— Не хотелось бы радоваться прежде времени, — предупредил Рангсан. — Майсан говорил с постоянным наркодилером Лава, и тот давно его не видел.
— Отлично, — заявил Харри. — Теперь, во всяком случае, очевидно, что кто-то очень хотел подставить Брекке и сделать его убийцей.
— Нам это ничего не дает, — возразила Лиз.
— Я бы не был столь категоричен, — ответил Харри. — Возможно, Брекке вовсе не случайно был выбран козлом отпущения. Что, если убийца имел мотив и сознательно хотел свалить вину на него и таким образом поквитаться с ним?
— Как это?
— Если мы отпустим Брекке, то можем дать толчок дальнейшему развитию событий. И тогда сумеем выманить убийцу из тени.
— Прости, — сказала Лиз, — но мы не можем отпустить Брекке.
— Что? — Харри не верил своим ушам.
— Это приказ начальника полиции.
— Но…
— Это приказ.
— Кроме того, у нас есть новая косвенная улика, подтверждающая норвежский след, — сообщил Рангсан. — Ребята из технического отправили в Норвегию результаты экспертизы жира, обнаруженного на орудии убийства. Норвежские коллеги подтвердили, что это олений жир, которого нет в Таиланде. Тогда наши эксперты предложили арестовать Санта-Клауса.
Сунтхорн с Нхо захихикали.
— А потом из Осло пришло сообщение о том, что олений жир обычно используется саамами в Норвегии как смазка для ножей.
— Значит, таиландский нож и норвежский жир, — подытожила Лиз. — Становится все интереснее.
И она спешно начала собираться.
— Желаю всем спокойной ночи и надеюсь увидеть вас завтра отдохнувшими.
Харри догнал ее у лифта и попросил объяснений.
— Послушай, Харри, это Таиланд, и здесь другие правила. Наш шеф полиции заявил вашей в Осло, что нашел убийцу. Он считает, что это Брекке, и когда я проинформировала его о последних данных расследования, он очень рассердился и заявил, что Брекке останется в камере предварительного заключения до тех пор, пока не предъявит железное алиби.
И она спешно начала собираться.
— Желаю всем спокойной ночи и надеюсь увидеть вас завтра отдохнувшими.
Харри догнал ее у лифта и попросил объяснений.
— Послушай, Харри, это Таиланд, и здесь другие правила. Наш шеф полиции заявил вашей в Осло, что нашел убийцу. Он считает, что это Брекке, и когда я проинформировала его о последних данных расследования, он очень рассердился и заявил, что Брекке останется в камере предварительного заключения до тех пор, пока не предъявит железное алиби.
— Но…
— Надо сохранить лицо, Харри, сохранить лицо. Не забывай о том, что таец никогда не может ошибиться.
— А если все знают, кто совершил ошибку?
— Тогда все постараются сделать так, чтобы это не выглядело ошибкой.
Лиз вошла в лифт, и двери закрылись, прежде чем Харри успел возразить. А он наконец вспомнил, что за песню мурлычет себе под нос. «All Along The Watchtower». Как там начинается? «There must be some way out of here, said the joker to the thief». [30]Это уж точно.
На пороге квартиры лежало письмо, на конверте стояло имя Руны.
Он расстегнул рубашку. Пот словно маслом покрывал его грудь и живот. Он попытался вспомнить самого себя в семнадцать лет. Был ли он влюблен? Наверняка.
Он сунул письмо в ящик ночного столика, не распечатывая, поскольку намеревался вернуть его отправителю. И улегся в постель под убаюкивающий гул кондиционера и полумиллиона машин за окном.
Он подумал о Биргитте. Шведке, которую встретил в Австралии: она сказала, что любит его. Что говорил ему Эуне? Что Харри «боится привязываться к другим людям». Последнее, о чем он подумал, — что всякие роды заканчиваются похмельем. И наоборот.
Глава 32
Йенс Брекке выглядел так, будто не спал все это время, с той последней встречи с Харри. Глаза покраснели, руки бесцельно двигались по столу.
— Значит, вы не помните охранника паркинга с афропрической? — задал вопрос Харри.
— Я уже сказал, что не пользуюсь парковкой, — покачал головой Брекке.
— Ну что же, забудем на время об охраннике по имени Джим Лав, — сказал Харри. — Подумаем о том, кто же так стремится засадить вас за решетку.
— Что вы имеете в виду?
— Кто-то очень постарался разрушить ваше алиби.
Йенс в изумлении поднял брови.
— Десятого января кто-то поставил видеокассету от третьего января и сделал новую запись как раз на то время, когда мы должны были бы увидеть машину посла и то, как вы провожаете его на парковку.
Йенс нахмурился.
— Подумайте об этом.
— Следовательно, у меня есть враги?
— Вероятно. Или из вас просто делают козла отпущения.
Йенс почесал затылок:
— Враги? Даже не представляю себе, кто это… — Вдруг он просиял: — Значит, меня отпустят?
— Прошу прощения, но вы все еще под подозрением.
— Но ведь вы только что сказали, что у вас…
— Начальник полиции не хочет отпускать вас, пока не подтвердится алиби. Поэтому прошу вас хорошенько подумать об этом. Кто мог вас видеть после того, как вы простились с послом и отправились домой? Может, кто-то на парковке, или когда вы уходили с работы, или садились в такси, или в каком-нибудь киоске, или где-то еще?
Йенс поднес пальцы ко лбу. Харри зажег сигарету.
— Черт побери, Харри! Вы совсем замучили меня с этими видеокамерами. Я никак не могу сосредоточиться. — Йенс застонал, уронив ладони на стол. — Знаете… знаешь, что произошло сегодня ночью? Мне приснилось, что я убил посла. Что мы вместе с ним поехали на машине в мотель, где я и всадил ему в спину тесак. Я пытался остановиться, но мое тело мне не повиновалось; я, словно робот, все колол и колол его ножом…
Он умолк.
Харри хранил молчание, выжидая, когда тот продолжит свой рассказ.
— Дело в том, что я не могу находиться взаперти, — проговорил Йенс. — И никогда не мог. Мой отец обычно…
Он тяжело сглотнул и сжал правую руку в кулак. Харри увидел, как побелели костяшки пальцев. Йенс продолжал почти шепотом:
— Если ко мне придут с письменным признанием и велят подписать его в обмен на свободу, я плюну на все и подпишу что угодно.
Харри поднялся со стула.
— Все же попытайся вспомнить, кто тебя видел. Теперь, когда мы разобрались с видеозаписями, ты можешь подумать как следует.
И он повернулся к двери:
— Харри!
Харри никогда не мог понять, что делает людей разговорчивей, едва поворачиваешься к ним спиной.
— Я слушаю.
— Почему ты решил, что я невиновен, когда все остальные думают обратное?
Харри ответил, не поворачиваясь:
— Прежде всего потому, что у нас нет доказательств вины, всего лишь шаткое алиби и туманный мотив.
— А еще?
Харри усмехнулся и повернул к нему голову:
— Потому что я сразу понял, что ты мешок с дерьмом, едва тебя увидел.
— Что?
— Я очень плохо разбираюсь в людях. Всего хорошего.
Бьярне Мёллер открыл один глаз и посмотрел на будильник, стоявший на ночном столике, мучительно думая, кто же это звонит людям в шесть часов утра.
— Знаю-знаю, который час, — произнес в трубке голос Харри, прежде чем Мёллер успел что-то сказать. — Слушай-ка, проверь мне одного парня. Так, ничего конкретного, просто нутром чувствую.
— Нутром? — Голос Мёллера напоминал звук, издаваемый куском картона, попавшим в спицы велосипедного колеса.
— Да-да, есть такое чувство. Я думаю, мы вышли на норвежца, так что круг поисков сужается.
Мёллер откашлялся, прочищая горло.
— Почему именно норвежец?
— Сейчас объясню. На пиджаке Мольнеса были обнаружены следы оленьего жира, вероятно с ножа. Удар был нанесен под таким углом, что становится ясно: убийца довольно высокого роста. А тебе известно, что тайцы в своей массе люди низкорослые.
— Хорошо, но неужели ты не мог подождать пару часов, Холе?
— Разумеется, мог, — ответил Харри.
Возникла пауза.
— Так почему же ты звонишь в такую рань?
— Потому что пять следователей и один начальник полиции сидят здесь и дожидаются, когда ты наконец прочухаешься, шеф.
Мёллер перезвонил через два часа.
— По какой причине ты решил, что мы должны проверить именно этого парня, Холе?
— Я подумал, что человек, смазавший нож оленьим жиром, наверняка бывал в Северной Норвегии. Потом я вспомнил пару своих приятелей, которые проходили военную службу в Финмарке и привезли себе оттуда саамские ножи. Ивар Лёкен долго был военным и служил в Вардё. К тому же я полагаю, что он хорошо знает, как обращаться с таким ножом.
— Может, ты и прав, — произнес в ответ Мёллер. — Что тебе еще известно о нем?
— Совсем немного. Тонье Виг считает, что он просто досиживает здесь до пенсии.
— В базе данных на него ничего нет, — сказал Мёллер и вдруг умолк.
— Что?
— И все же одна зацепка имеется.
— Какая именно?
— В поисковике всплыло его имя, но файл я открыть не смог. А часом позже мне позвонили из Генштаба в Хюсебю и поинтересовались, с какой целью я пытаюсь открыть этот файл.
— Ого!
— Мне велели направить письменный запрос, если я хочу получить сведения об Иваре Лёкене.
— Забудь об этом.
— Уже забыл, Харри. В любом случае мы этого делать не будем.
— Ты разговаривал с Хаммерволлом из отдела половых преступлений?
— Да.
— Что он сказал?
— Что никакой базы по норвежцам-педофилам в Таиланде, разумеется, нет.
— Так я и думал. Чертова Информационная инспекция!
— Она здесь ни при чем.
— Вот как?
— Несколько лет назад мы подготовили обзор состояния дел, но единственное, что мы можем, — это следить за ситуацией. Потому что таких норвежцев слишком много.
Когда Харри позвонил Тонье Виг и попросил о срочной встрече, она настояла на том, чтобы они встретились за чаем в Писательской гостиной, что в отеле «Ориентал».
— Все туда ходят, — сказала она.
Харри понял, что под «всеми» подразумеваются белые люди, состоятельные и хорошо одетые.
— Добро пожаловать в лучший отель мира, Харри, — прощебетала Тонье, сидя в кресле в вестибюле.
На ней было синее хлопчатобумажное платье, в руках она держала соломенную шляпку, и весь ее облик, так же как и облик других людей в вестибюле отеля, напоминал о старых добрых колониальных временах.
Они удалились в Писательскую гостиную, заказали чай и церемонно раскланялись с другими белыми, которые, судя по всему, считали, что цвет кожи — это повод для обмена приветствиями. Харри нервно позвякивал фарфоровой чашкой о блюдце.