— Именно.
Харри почувствовал, как учащенно забилось сердце.
— А вам известно, сколько лет вам придется отсидеть в этой стране за подобные вещи? Думаю, я смогу устроить вам тюрьму лет на десять.
Лёкен ответил коротким, сухим смешком.
— Вы что, считаете меня дураком, инспектор? Вам не надо было бы вламываться в мой дом, будь у вас на руках ордер на обыск. А если бы меня можно было арестовать за то, что найдено у меня в квартире, то вы с вашим коллегой все равно не сумели бы этого сделать. Ни один судья не признал бы доказательств, полученных таким способом: это не просто не по правилам, это откровенное беззаконие. И возможно, вам самому придется здесь задержаться, Холе.
Харри двинул ему пистолетом. Как будто кран открылся: из носа Лёкена хлынула кровь.
Но Лёкен не шелохнулся, только смотрел, как кровь окрашивает цветную рубашку и белые брюки.
— Натуральный тайский шелк, — произнес наконец он. — И стоит недешево.
От удара он несколько поостыл, зато Харри чувствовал, как в душе закипает злость.
— Ничего, найдешь деньги, чертов педераст. Тебе ведь хорошо платят за это дерьмо. — И Харри поддал ногой валявшиеся на полу фотографии.
— Не знаю, — ответил Лёкен, прижав белый платок к разбитому носу. — Я получаю от норвежского государства зарплату согласно тарифной сетке. Плюс надбавку за работу за рубежом.
— О чем это ты?
В ответ снова сверкнул золотой зуб. Харри вдруг заметил, что сжимает пистолет с такой силой, что ломит руку. Хорошо, еще он вынул из него магазин.
— Вы не знаете кое-каких вещей, Холе. Наверное, вам следовало бы узнать о них раньше, но ваш начальник посчитал, что это не обязательно, коль скоро они не имеют отношения к расследованию убийства. Но раз уж я разоблачен, то вас можно проинформировать и об остальном. Начальник полиции и Дагфинн Торхус сообщили мне о фотографиях, найденных вами в кейсе Мольнеса, и вы, конечно, уже поняли, что это были мои снимки. То, что вы видите в моей квартире, — это звено в цепи расследования дела о педофилии, которое по многим причинам пока засекречено. Я полгода следил за этим человеком. Фотографии служат доказательством его преступления.
Харри и без раздумий было ясно: Лёкен говорит правду. Все встало на свои места, словно в глубине души он знал об этом с самого начала. Ореол таинственности вокруг работы Лёкена, фотоаппаратура, ночной бинокль, странные поездки во Вьетнам и Лаос, — все именно так и есть. А окровавленный человек напротив него больше уже не казался врагом, он был коллегой, союзником, которому он чуть не сломал нос.
Харри медленно нагнулся и положил пистолет на стол.
— Ладно, я верю вам. Но зачем такая секретность?
— Вам известно о договорах Швеции и Дании с Таиландом, по которым возбуждаются дела против педофилов?
Харри кивнул.
— Отлично. Норвегия ведет переговоры с таиландскими властями, но договор пока еще не заключен. Поэтому я работаю здесь неофициально. Мы можем задержать этого педофила уже сейчас, но приходится ждать. Если мы арестуем его немедленно, будет ясно, что мы проводили незаконное расследование на таиландской территории, а это политически неприемлемо.
— На кого же вы работаете?
— На посольство. — И Лёкен развел руками.
— Знаю, но от кого вы получаете приказы? Кто стоит за всем этим? И информируют ли об этом стортинг?
— Вы уверены, что действительно хотите все это знать, Холе? — Он встретился взглядом с Харри.
Тот собрался было что-то сказать в ответ, но передумал и лишь покачал головой.
— Расскажите мне лучше, кто этот мужчина на снимках.
— Не могу. Простите, Холе.
— Это Атле Мольнес?
Лёкен взглянул на стол и усмехнулся.
— Нет, это не посол. Мольнес как раз был инициатором расследования…
— Значит, это…
— Повторяю, что я не могу рассказать вам обо всем сейчас. Если окажется, что наши дела связаны друг с другом, тогда другой разговор, но все равно решать будут наши начальники.
И он поднялся со стула.
— Я устал.
— Ну как? — спросил Сунхорн, когда Харри сел в машину.
Харри попросил у него сигарету, зажег ее и жадно затянулся.
— Ничего не нашел. Пустая трата времени. Мужик чист.
Харри сидел у себя в квартире. Он почти полчаса проговорил по телефону с Сестрёнышем. Точнее, это она говорила с ним. Невероятно, сколько же всего может произойти в жизни человека за какую-то неделю. Еще она рассказала, что звонила папе и что в воскресенье они вместе пообедают. Будут есть котлеты. Сестрёныш все приготовит, она надеется, что папа хоть немного разговорится. Харри тоже на это надеялся.
Затем он полистал свой блокнот и набрал другой номер.
— Алло, — ответили на другом конце провода.
Он затаил дыхание.
— Алло, — повторил голос.
Харри положил трубку. Голос Руны звучал почти умоляюще. Он и сам не знал, зачем позвонил ей. Через несколько секунд раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он ожидал услышать ее голос. Но это был Йенс Брекке.
— Я вспомнил, — заявил он. Голос его звучал возбужденно. — Когда я поднимался с парковки обратно в офис, на первом этаже в лифт вошла девушка: она ехала вместе со мной, а потом вышла на пятом этаже. Думаю, она меня запомнила.
— Почему?
В ответ раздался нервный смешок.
— Потому что я ее пригласил.
— Пригласил?
— Да. Эта девица работает в «Мак-Эллисе», я встречал ее раньше. В лифте были только мы с ней, и она так мило улыбалась, что у меня просто вырвались эти слова.
Возникла пауза.
— Ты вспомнил об этом только сейчас?
— Нет, просто сейчас я вспомнил, когда именноэто было: после того, как я проводил посла к машине. Мне казалось, это произошло днем раньше. Но потом я понял, что ошибался: ведь она тогда вошла в лифт на первом этаже, а это значит, что я поднимался с паркинга. С тех пор я на парковке не был.
— Так что же она ответила?
— Она согласилась, а я тут же пожалел о своих словах. Обычный флирт, ничего больше. Потом я попросил у нее визитку и сказал, что позвоню ей, чтобы мы выбрали время. Разумеется, продолжения не последовало, но думаю, она меня вспомнит.
— У тебя есть ее визитная карточка? — разочарованно протянул Харри.
— Да, разве это не здорово?
Харри поразмыслил немного.
— Послушай, Йенс, это прекрасно, но все не так просто. Алиби у тебя по-прежнему нет. Теоретически ты мог после этой встречи снова спуститься на лифте вниз. К примеру, забыть что-то в офисе, вернуться, забрать и снова спуститься, не так ли?
— О! — голос его зазвучал растерянно. — Но…
Йенс умолк, и Харри услышал его вздох.
— Вот дьявол. Ты прав, Харри.
Глава 35
Харри внезапно проснулся. В монотонный гул, доносившийся с моста Таксин-бридж, вторгся рев речной баржи с Чао-Прайя. Раздалась сирена, свет с улицы ослепил его. Он сел на кровати, подпер голову руками и принялся ждать, когда же умолкнет сирена, как вдруг до него дошло, что это звонит телефон. Он нехотя взял трубку.
— Я тебя разбудил? — Это снова был Йенс.
— Не важно, — сказал Харри.
— Я круглый идиот. Даже не знаю, рассказывать тебе или нет.
— Ну и помирай идиотом.
Возникла пауза, только послышался звон монетки, которую опустили в телефон-автомат.
— Я шучу. Давай рассказывай.
— Хорошо, Харри. Я не спал и все думал, пытаясь вспомнить, что и когда я делал в тот вечер. Представляешь, я могу в мельчайших подробностях описать валютные операции, которыми занимался несколько месяцев назад, но не в состоянии припомнить простые факты, сидя в тюрьме по подозрению в убийстве. Ты меня понимаешь?
— Вряд ли это из-за ареста. Разве мы уже не обсуждали это?
— Ладно, вот что случилось. Ты помнишь, как я сказал, что выключил телефон в тот вечер, оставшись в офисе поработать, правильно? Я лежал сейчас и думал, что кто-то ведь мне звонил, и этот звонок записан на магнитофон. Перекодировать время там нельзя, в отличие от той видеозаписи на парковке.
— И что это доказывает?
— То, что я сам находился в тот момент в офисе и мог звонить оттуда, хотя входящие звонки и были отключены. Я позвонил секретарше и велел ей проверить магнитофон. Она нашла запись, и тут я вспомнил все. В восемь часов я сам звонил сестре в Осло. Можешь проверить.
Но Харри и не думал делать этого.
— Твоя сестра может обеспечить тебе алиби, а ты о ней даже не вспомнил?
— Да. А знаешь почему? Потому что ее не было дома. Я просто оставил на ее автоответчике сообщение, что звонил ей.
— И ты этого не вспомнил? — снова повторил Харри.
— Черт возьми, Харри, подобные вещи забываешь еще до того, как кладешь трубку, разве нет? Разве ты сам помнишь все свои телефонные звонки, на которые не получил ответа?
Харри был вынужден признать его правоту.
— Ты уже говорил со своим адвокатом?
— Еще нет. Я хотел сперва рассказать это тебе.
— Хорошо, Йенс. Позвони сейчас адвокату, а я пошлю кого-нибудь к тебе в офис, чтобы проверить твои слова.
— Подобная запись на пленке является доказательством в суде, как тебе известно, — голос Йенса зазвучал напряженно.
— Брось, не волнуйся. Теперь они тебя отпустят.
Брекке шумно вздохнул в телефонную трубку:
— Пожалуйста, повтори это еще раз, Харри.
— Теперь тебя отпустят.
Йенс странно хохотнул.
— В таком случае я угощаю, инспектор.
— Не надо.
— Почему же?
— Я полицейский.
— А я на допросе.
— Не надо, Йенс.
— Как хочешь.
С улицы донесся хлопок: может, взорвалась хлопушка или лопнула шина.
— Я подумаю.
Харри положил трубку, вошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Сколько же можно, спрашивается, пребывать в тропиках и оставаться таким бледным? Он никогда особенно не любил загорать, но в былые времена загар прилипал к нему как-то быстрее. А может, образ жизни, который он ведет в последний год, повлиял на пигментацию кожи? Он плеснул себе в лицо холодной водой, вспомнил о загорелых пьянчугах из «Шрёдера» и снова воззрился на свое отражение в зеркале. Что ж, солнце, по крайней мере, подарило его носу багровый алкоголический цвет.
— Снова отбой, — объявила Лиз. — У Брекке есть алиби, а этого Лёкена мы списываем со счета.
Она откинулась на стуле и уставилась в потолок.
— Какие будут предложения? Если вам нечего сообщить мне на этой утренней летучке, то можете заниматься чем угодно, но завтра утром я жду от вас результатов.
Все вышли, только Харри остался сидеть.
— Что у тебя? — спросила его Лиз.
— Ничего, — ответил он, зажав в уголке рта незажженную сигарету. Начальница наконец-то разрешила курить в своем кабинете.
— Я знаю, что-то есть.
Харри улыбнулся:
— Я просто хотел убедиться. Что ты знаешь, что что-то есть.
Между бровей Лиз пролегла суровая морщинка.
— Расскажешь, когда будет что сказать.
Харри вынул сигарету изо рта и сунул ее обратно в пачку.
— Конечно, — сказал он, вставая, — я так и сделаю.
Глава 36
Йенс сидел, откинувшись на спинку стула, и улыбался; румянец играл на его щеках, шею украшала бабочка. Он напоминал Харри подростка на собственном дне рождения.
— Я даже рад, что посидел какое-то время в заключении. После этого начинаешь больше ценить самые простые вещи. Как, например, бутылку «Дом Периньона» урожая 1985 года.
Он подозвал официанта, который тут же поспешил к их столику, достал бутылку шампанского из ведерка и разлил по бокалам.
— Люблю такие вещи. Чувствую себя почти сверхчеловеком. Что скажешь, Харри?
Харри дотронулся до бокала:
— Здорово. Но все же это не мое.
— Мы разные люди, Харри.
И Йенс улыбнулся. Он снова надел свой костюм. Или похожий, Харри не мог определить точно.
— Некоторым людям роскошь необходима, как воздух, — продолжал Йенс. — Дорогой автомобиль, шикарная одежда и прислуга просто нужны мне для того, чтобы я нормально себя чувствовал, чтобы я знал, что действительно существую. Понимаешь?
Харри покачал головой.
— Ну да ладно, — сказал Йенс и поднял бокал за ножку. — Из нас двоих я декадент. Доверяй своему первому впечатлению, Харри: я самый обычный мешок дерьма. И пока для нас, дерьмаков, есть место в этом мире, я таковым и останусь. Твое здоровье!
Он, смакуя, подержал шампанское во рту, прежде чем глотнуть. А потом осклабился и застонал от удовольствия. Харри усмехнулся и поднял свой бокал, но Йенс неодобрительно посмотрел на него.
— Ну как? Начал наслаждаться жизнью, Харри? Тогда не получится быть строгим по отношению к самому себе.
— Иногда получается.
— Чушь! Все люди по своей сути гедонисты, только некоторые понимают это позже других. У тебя есть женщина?
— Нет.
— А не пора ли обзавестись ею?
— Пора. Но не вижу, какое это имеет отношение к наслаждению жизнью.
— Правда. — И Йенс заглянул в бокал. — Я рассказывал тебе о своей сестре?
— О той, которой ты звонил?
— Да. Она, кстати, свободна.
Харри рассмеялся:
— Не стоит благодарности, Йенс. Я ничего особенного для тебя не сделал, только арестовал.
— Я не шучу. Она просто гигант. Работает редактором в издательстве, но я считаю, что работа только мешает ей устроить свою личную жизнь. Кроме того, она отпугивает мужчин: слишком уж строгая, вроде тебя, настоящий кремень. Ты и сам, наверное, заметил, что все норвежские женщины, выбранные «Мисс такой-то», повторяют в интервью журналистам, что они очень целеустремленные? Слишком много развелось этих дам с характером!
И Йенс задумался.
— Сестрица взяла себе мамину девичью фамилию, как только достигла совершеннолетия.
— Не уверен, что мы подойдем друг другу по характеру.
— Это еще почему?
— Я по натуре трус. Поэтому я ищу себе скромную, самоотверженную девушку, желательно социального работника, такую красивую, что никто еще не осмелился сказать ей об этом.
Йенс захохотал:
— Тогда ты точно можешь жениться на моей сестре. Не важно, что она тебе не нравится: она так много работает, что ты почти не будешь ее видеть дома.
— Тогда почему ты позвонил ей домой, а не на работу? Ведь в это время в Норвегии было два часа дня.
Йенс покачал головой.
— Никому не говори об этом, но я совершенно не воспринимаю этих часовых поясов. Не соображаю, когда прибавлять, а когда вычитать часы. Это ужасно, отец называет меня маразматиком и считает, что это у меня по материнской линии.
И тут же поспешил заверить Харри, что его сестра не страдает подобными вещами, скорее даже наоборот.
— Будет тебе, Йенс, лучше расскажи, когда ты сам собираешься вступить в брак.
— Фу, не произноси этого слова вслух, при одной мысли об этом у меня учащается сердцебиение. Брак… — передернул плечами Йенс. — Проблема в том, что я, с одной стороны, не склонен к моногамии, а с другой стороны — романтик. Если бы я был женат, я не смог бы гулять на стороне, понимаешь? А мысль о том, что ты больше никогда в жизни не будешь иметь секса с другой женщиной, слишком тяжела, разве не так?
Харри попытался проникнуться его словами.
— К примеру, я пригласил на свидание ту девицу в лифте: ради чего? Вероятно, из страха. Я просто хотел доказать себе, что еще способен заглядываться на других женщин. И ничего, собственно говоря, не доказал. Ведь Хильде… — Йенс умолк, подыскивая слова. — В ней есть то, чего я не находил в других женщинах. А я искал, поверь мне. Не знаю, сумею ли я объяснить, но в любом случае я не посмел отказаться от нее, поскольку понимал, что найти такую женщину непросто.
Харри сидел и думал, что это, пожалуй, неплохое объяснение — не хуже тех, что он слышал раньше. Йенс, ухмыляясь, играл бокалом.
— На меня действительно повлияло пребывание за решеткой, ведь обычно я не говорю о таких вещах. Обещай, что ничего не расскажешь моим приятелям.
Тут к столику подошел официант и подал им знак.
— Идем, уже началось, — сказал Йенс.
— Что началось?
Официант повел их в глубь ресторана, через кухню, вверх по узкой лесенке. Проход был весь заставлен тазами, на стуле сидела старуха, обнажив черные зубы.
— Это от бетеля, — пояснил Йенс. — Мерзкая привычка. Они все жуют и жуют его, пока не сгниют мозги и не выпадут зубы.
Харри услышал громкие возгласы за дверью. Официант открыл ее, и они оказались на просторном чердаке без окон. Десятка два-три мужчин сбились в тесный круг посередине. Они яростно жестикулировали, и по рукам сновали туда-сюда мятые купюры. Большинство мужчин были белыми, некоторые в светлых хлопчатых костюмах. Харри показалось, что он узнал одного: его лицо он видел в Писательской гостиной отеля «Ориентал».
— Петушиные бои, — пояснил Йенс. — Частное мероприятие.
— Как же так?! — прокричал Харри, так как стоял ужасный шум. — А я читал, что петушиные бои запрещены в Таиланде.
— Не совсем. Власти разрешили их в смягченной форме, когда шпоры на лапах обматывают, чтобы птицы не уничтожили друг друга. Еще сделали ограничения по времени, чтобы не доводить до смертоубийства. Но здесь все происходит по старым правилам. Без ограничений. Подойдем поближе?