Харри привстал на цыпочки и, перегнувшись через стоявших впереди людей, посмотрел вниз на ринг. Два петуха, рыже-коричневый и ярко-оранжевый, с важным видом расхаживали по кругу, потряхивая головами и не проявляя друг к другу никакого интереса.
— Как же их заставят драться? — спросил Харри.
— Не беспокойся. Эти петухи ненавидят друг друга гораздо сильнее, чем ты думаешь.
— Почему?
Йенс взглянул на него.
— Они оказались на одном ринге. И они петухи.
И вот, словно по сигналу, они налетели друг на друга. Харри видел только хлопающие крылья и взметаемую вверх солому. Вокруг ревели от восторга, кто-то даже подпрыгивал на месте. По чердаку распространялся странный, сладковато-горький запах пота и адреналина.
— Видишь того, с раздвоенным гребешком? — спросил Йенс.
Харри ничего не видел.
— Это победитель.
— Как ты это видишь?
— Я не вижу, я просто знаю. Знал это заранее.
— Но как…
— Не спрашивай, — усмехнулся Йенс.
Крики утихли. Один петух на ринге упал. Кто-то застонал, мужик в сером льняном костюме сердито сдвинул шляпу на затылок. Харри смотрел на умирающую птицу. Было видно, как под оперением слегка подергиваются мышцы, потом все кончилось, и петух лежал совершенно неподвижно. Выглядело все это нелепо и казалось какой-то абсурдной игрой — сплошные крылья, лапы и крик.
Мимо Харри пролетело окровавленное перо. Таец в широких штанах унес с ринга мертвую птицу. Казалось, он вот-вот расплачется. Второй петух продолжал важно расхаживать взад-вперед. Теперь Харри заметил его раздвоенный гребешок.
Официант подошел к Йенсу с пачкой денег. Другие смотрели на него, кто-то кивал головой, но все молчали.
— Ты когда-нибудь проигрываешь? — спросил Харри, когда они снова вернулись за свой столик в ресторане.
Йенс взял сигару и заказал коньяк, старый сорокаградусный «Ричард Хеннесси», причем официант дважды переспросил название. Трудно было представить себе, что этот Йенс был тем самым человеком, которого Харри еще вчера утешал по телефону.
— Знаешь, почему азартные игры — это болезнь, а не профессия, Харри? Потому что игрок любит риск. Он живет и дышит этой дрожащей неопределенностью.
Он выпустил дым колечками.
— Но со мной все наоборот. Я готов идти на любые крайности, чтобы свести риск к нулю. И сегодня я выиграл благодаря своим затратам и собственному труду, а это немало, поверь мне.
— Ты никогда не проигрываешь?
— Это оборачивается достойным кушем.
— Оборачивается? Уж не имеешь ли ты в виду, что игроки рано или поздно должны рискнуть всем, что имеют?
— Что-то вроде того.
— Что за радость играть, если заранее знаешь исход?
— Радость? — И Йенс потряс пачкой денег. — Вот что доставляет радость. По крайней мере мне. Я человек простой, — продолжал он, разглядывая свою сигару. — Будем откровенны. Я грубоват.
И он внезапно разразился смехом. Харри натянуто улыбнулся.
Йенс посмотрел на часы и вскочил:
— В США уже открываются биржи. Чертова работенка. Увидимся. Подумай насчет того, что я рассказал тебе о моей сестре.
Он скрылся за дверью, а Харри все сидел курил сигарету и думал о его сестре. Потом он взял такси в Патпонг. Он сам не знал, что ищет, но вошел в стрип-бар, заказал пива и тут же ушел оттуда. Поел лягушачьих лапок в «Ле Бушероне», к нему подошел хозяин заведения и начал жаловаться на плохом английском, как он скучает по Нормандии. Харри рассказал ему, что его дедушка был в Нормандии в день «Д». Это была неправда, но француз от его слов просто засиял.
Заплатив, Харри отправился в другой бар. Девица на высоких каблуках подсела к нему и, подняв большие карие глаза, спросила, не желает ли он заняться оральным сексом. Конечно, хочу, подумал он про себя, но отрицательно качнул головой. Он заметил, что на телеэкране, висящем над зеркальной стойкой бара, показывают игру «Манчестер Юнайтед». В зеркалах отражались девицы, танцующие прямо за его спиной на крохотной сцене. Их соски были заклеены золотыми бумажными звездами, ровно настолько, чтобы показать, что в баре соблюдается запрет на обнаженку. К трусикам была прикреплена бумажка с номером: полиция не спрашивала, для чего это, но всем было известно, что номер нужен во избежание недоразумений, когда клиент заказывает девушек в баре. Харри уже заметил ее. Номер 20. Дим была крайняя из четырех танцовщиц, и ее усталый взгляд радаром скользил по собравшимся мужчинам. Временами по ее лицу пробегала улыбка, но глаза при этом оставались безжизненными. Похоже, ей удалось установить контакт с худым мужчиной в тропической униформе. Немец, предположил Харри, сам не зная почему. И посмотрел на ее бедра, покачивающиеся из стороны в сторону, на ее черные блестящие волосы, подпрыгивающие на спине, когда она поворачивалась, на гладкую, пылающую кожу, словно светящуюся изнутри. Если бы не выражение лица ее можно было бы назвать красавицей, подумал Харри.
В какой-то момент они встретились глазами в зеркале, и Харри ощутил беспокойство. Судя по всему, она его не узнала, и он перевел взгляд на телеэкран, где красовалась спина игрока, которого должны были сменить. Тот же самый номер. Сверху на футболке было написано: «Сульшер». Харри словно очнулся.
— Черт! — воскликнул Харри, опрокинув стакан, так что кола вылилась на назойливую куртизанку. Харри рванул к выходу, слыша за спиной ее негодующие крики: «You not my friend!» [33]
He застав дома Ивара Лёкена, он позвонил Тонье Виг.
— Харри, я как раз пыталась связаться с тобой! — заторопилась она. — Вчера Лёкена не было на работе, а сегодня он сказал, что перепутал ресторан и ждал меня совсем в другом месте. Что происходит?
— В другой раз, — прервал ее Харри. — Ты не знаешь, где сейчас Лёкен?
— Нет. Хотя постой, сегодня же среда. Он и еще два других из посольства должны быть на тематическом вечере в «FCCT». Это такой клуб для иностранных корреспондентов в Бангкоке, но его членами являются также многие экспаты.
— Экспаты?
— Извини, Харри. Ex-patriots.Иностранцы, которые живут и работают в Бангкоке.
— То есть иммигранты?
Она ответила коротким смешком:
— Мы так себя не называем.
— Когда начался вечер? — спросил Харри.
— В девять минут седьмого.
— Девять?
— Это такая буддистская примета. Девять — счастливое число.
— О господи!
— Это еще ничего, знал бы ты, как здесь решаются важные вопросы. Прежде чем из Гонконга сюда приехала делегация для подписания контракта BERTS на строительство эстакад, четыре предсказателя потратили две недели на то, чтобы определить самый благоприятный день и час для этого события. Не хочу говорить ничего плохого об азиатах, они очень работящие и милые, но в отдельных вопросах они будто вчера слезли с дерева.
— Интересно, но я…
— Мне надо бежать, Харри, договорим после.
Положив трубку, Харри подумал, что идиотизма на свете вообще-то хватает. Так что выбор счастливого числа не такой уж и абсурд.
Он позвонил в Управление полиции и взял у Рангсана домашний телефон профессора из музея Бенчамабопхит.
Глава 37
Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища. Его положили в укрытие, за упавшим деревом, а сами вскинули винтовки и открыли огонь, целясь в самую чащу леса. Равнодушный голос сообщил, что Восточный Тимор ведет отчаянную борьбу с президентом Сухарто и его террористическим режимом.
Человек на трибуне нервно шелестел бумажками. Он изъездил много мест с докладами о своей стране, и сегодняшний вечер был особенным. В зале клуба иностранных корреспондентов в Таиланде собралось не так много народу, человек сорок-пятьдесят, но все они были важными персонами и могли донести его слова до миллионов своих читателей. Он показывал им фильм, который видел уже сотню раз, и знал по минутам.
Ивар Лёкен невольно вздрогнул, почувствовав на своем плече чью-то руку и услышав шепот: «Нам надо поговорить. Сейчас же».
В темноте он разглядел лицо Холе. Он вышел вслед за ним из зала, в то время как на экране боевик с наполовину обожженным лицом, превратившимся в застывшую маску, объяснял, почему он провел последние восемь лет своей жизни в индонезийских джунглях.
— Как вы меня нашли? — спросил он, когда они покинули клуб.
— Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе?
— Нравится не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми.
— Вроде тех, из шведского и датского посольства?
— Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе?
— Нравится не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми.
— Вроде тех, из шведского и датского посольства?
Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом:
— Я уже сказал, что хочу быть в курсе. Что у вас?
— Все.
— Неужели?
— Я знаю, за кем вы охотитесь. И я знаю также, что наши расследования связаны друг с другом.
Улыбка исчезла с лица Лёкена.
— И самое удивительное, что я, только приехав сюда, находился буквально в двух шагах от него, когда вы за ним следили.
— Да что вы! — Трудно было понять, иронизирует Лёкен или нет.
— Инспектор Крамли решила взять меня на экскурсию по реке. Она показала мне жилище норвежца, который перевез целый храм из Бирмы в Бангкок. Вы ведь знаете, кто такой Уве Клипра?
Лёкен ничего не ответил.
— Ладно. Мне и в голову не пришло бы их связать, пока я не посмотрел вчера вечером футбольный матч.
— Футбольный матч?
— Самый известный в мире норвежец играет в любимом клубе Клипры.
— Как это?
— Знаешь, под каким номером играет Уле Гуннар Сульшер?
— Нет, зачем мне это?
— Фанаты во всем мире знают об этом, и ты тоже мог купить его футболку в любом магазине спорттоваров от Кейптауна до Ванкувера. Иногда и взрослые покупают себе футболки.
Лёкен кивнул, не сводя глаз с Харри.
— Номер двадцать, — произнес он.
— В точности как на снимке. Потом я понял еще кое-что. Рукоятка ножа, который воткнули в спину Мольнесу, украшена замысловатой стеклянной мозаикой, и профессор-искусствовед поведал нам, что это очень старинный нож из Северного Таиланда, возможно, народа шан. Сегодня вечером я снова переговорил с ним. И он рассказал, что этот народ владел обширными территориями, в том числе и частью Бирмы, где он строил храмы. Особенность этих храмов заключается в том, что их окна и двери украшала такая же мозаика, что и нож. По дороге сюда я встретился с профессором и показал ему один из ваших снимков. Лёкен! Он не сомневается, что на нем изображено окно шанского храма.
Они умолкли, слышался только голос оратора на трибуне. Резкий, металлический, усиленный микрофонами.
— Отличная работа, Холе. Что теперь?
— Теперь вы расскажете мне все, что творится за кулисами, и я займусь дальнейшим расследованием.
Лёкен расхохотался:
— Шутите?
Но Харри не шутил.
— Забавное предложение, Холе, но не думаю, что оно осуществимо. Мое начальство…
— А я думаю, что слово «предложение» действительно не подходит, Лёкен. Правильнее сказать — «ультиматум».
Лёкен захохотал еще громче:
— Счет в вашу пользу, Холе, признаю это. Но что заставляет вас думать, будто вы можете выдвигать тут ультиматумы?
— То, что у вас будут большие проблемы, когда я объясню начальнику полиции Таиланда, что здесь происходит.
— Вас уволят, Холе.
— За что? Я здесь для того, чтобы расследовать убийство, а не спасать задницы каких-то там бюрократов из Осло. Лично я не против, что вы пытаетесь заарканить педераста, — это не моя сфера ответственности. Но когда в стортинге узнают, что их не проинформировали о неофициальном расследовании, тогда, осмелюсь предположить, попрут с работы кого-то другого, а не меня. А шансов остаться не у дел у меня будет больше, если я умолчу о том, что знаю. Сигарету?
И Харри протянул Лёкену только что открытую пачку «Кэмела». Тот сперва отказался, но потом все же взял одну. Харри зажег и свою, и Лёкена, и они сели на стулья, стоявшие вдоль стены. Из кафе донеслись громкие аплодисменты.
— Почему вы никак не угомонитесь, Холе? Вы ведь давно уже поняли, что ваша работа здесь — вовсе не расследовать это дело, так отчего же вы не желаете плыть по течению и избавить нас и себя от кучи неприятностей?
Харри глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Но большая часть дыма все равно осталась внутри.
— Я снова начал курить «Кэмел» этой осенью, — сказал Харри, похлопав себя по карману. — Однажды у меня была возлюбленная, которая курила именно эти сигареты. Мне не разрешалось стрельнуть у нее курево, так как она считала, что это дурная привычка. Мы путешествовали «интеррейлом» и вот в поезде между Памплоной и Каннами я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Она решила, что это послужит мне хорошим уроком. Ехали мы почти десять часов, и в конце концов я пошел в другое купе стрельнуть сигаретку, в то время как она сидела и дымила своим «Кэмелом». Забавно, правда?
Он поднес сигарету ко рту и дунул на тлеющий кончик.
— Когда мы приехали в Канны, я то и дело просил закурить у посторонних. Сперва она только веселилась. Но, когда я начал обходить столики в парижских ресторанах, ей это уже не казалось таким веселым, и она предложила мне свою пачку, но я отказался. Потом в Амстердаме она встретила знакомых из Норвегии, и я принялся клянчить у них сигарету, хотя ее собственная пачка лежала тут же, на столе, и она назвала это ребячеством. И купила для меня пачку сигарет, но она так и осталась лежать в номере отеля. Мы возвращались в Осло, и я все продолжал стрелять сигареты, и тогда она назвала меня больным.
— У этой истории есть конец?
— Да. Она бросила курить.
— Выходит, хеппи-энд, — хмыкнул Лёкен.
— И тогда же она уехала с каким-то музыкантом в Лондон.
Лёкен поперхнулся.
— Наверное, вы слишком далеко зашли?
— Само собой.
— Но ничему не научились?
— Нет.
Некоторое время они курили молча.
— Понимаю, — произнес наконец Лёкен, потушив сигарету.
Народ начал уже выходить из клуба.
— Пойдем куда-нибудь, выпьем пива, и я расскажу всю историю.
— Уве Клипра строит дороги. Больше нам ничего о нем не известно. Мы знаем, что он приехал в Таиланд в двадцатипятилетнем возрасте, инженер-недоучка с плохой репутацией, что он сменил фамилию с Педерсена на Клипру, по названию городского квартала в Олесунне, где вырос.
Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними стояли стереоустановка, телевизор и столик с одной кружкой пива, бутылкой воды, двумя микрофонами и каталогом песен. Харри сперва было решил, что Лёкен шутит, когда тот предложил пойти в клуб караоке. Они сняли звуконепроницаемую комнату с почасовой оплатой, не называя своих имен, потом заказали себе напитки и остались в полном одиночестве. Народу в клубе было довольно много, так что удалось уйти незамеченными. А тут идеальное место для тайных встреч, и похоже, Лёкен наведывался сюда не раз.
— Плохая репутация — в каком смысле? — спросил Харри.
— Когда мы начали копать глубже, то оказалось, что в Олесунне у него была пара эпизодов с несовершеннолетними мальчиками. В полицию никто не заявил, но пошли разговоры, и он решил, что лучше будет уехать. Прибыв сюда, он зарегистрировал инженерное общество, отпечатал себе визитные карточки, в которых именовался доктором, и принялся стучаться во все двери, объявляя себя специалистом по дорожному строительству. Тогда, двадцать лет назад, получить подряд на строительство дорог в Таиланде можно было только двумя способами: либо состоять в родстве с кем-нибудь из правительства, либо быть достаточно богатым, чтобы дать взятку, опять же кому-то из правительства. Клипра не мог похвастаться ни первым, ни вторым, так что шансов у него было маловато. Но он научился двум вещам, на которых зиждется все его нынешнее состояние: тайскому языку и лести. Про лесть я не выдумываю, он сам похваляется этим перед местными норвежцами. По его словам, он стал так щедр на улыбки, что даже тайцы считают это чрезмерным. К тому же он, скорее всего, разделял интерес отдельных политиков к маленьким мальчикам. Так что не исключено, что он развлекался вместе с ними, когда распределялись контракты на строительство так называемой «Hopewell Bangkok Elevated Road and Train Systems».
— Надземные дороги и поезда?
— Точно. Вы, наверное, уже обратили внимание на громадные стальные опоры, которые они вбивают на холмах по всему городу.
Харри кивнул в ответ.
— Скорее всего, будет шесть тысяч опор, но, может, и больше. Не только для шоссейных дорог, здесь пустят еще и новый поезд. Речь идет о пяти милях современнейшего автобана и шести милях железнодорожных путей на сумму в двадцать пять миллиардов крон, что спасет этот город от коллапса. Понимаете? Этот проект — крупнейший в истории Бангкока, мессия, воплощенный в асфальт и шпалы.
— И в проекте участвует Клипра?
— Никто в точности не знает, кто там действительно участвует. Ясно только то, что главный подрядчик из Гонконга выбыл из игры и что бюджет и график теперь летят ко всем чертям.