В полдник приехал цирк. Солнце после долгого дождя было таким манящим, таким желанным, что всех загнать в клуб не удалось. Во время выступления дверь постоянно хлопала, выпуская на волю то одного, то другого беглеца.
— Настя, — позвала Валя, музыкальный руководитель. — Что-то у нас все спуталось. Я так поняла, что Оля до конца смены не вернется. Ты сыграешь жену Али-Бабы?
Настя покачала головой, опуская игрушку.
— Оля вернется. — Она машинально встряхивала кубик, прислушиваясь к постукиванию шарика. Он там, внутри. Никуда он не делся. И не денется.
— Сегодня после отбоя сможешь прийти в клуб?
Хотелось смеяться. Ловко! Значит, любое желание теперь исполнится? Любое. Какое захочется. Как же это страшно…
— Но ты мне нужна вместе с… Килограммом. Так, кажется, твоего напарника кличут?
Настя улыбнулась. Вот Ермишкин обрадуется такому повышению.
— Его зовут Женя, — вздохнула Настя.
— Да знаю я, что Женя. — И, словно нехотя выдавая большую тайну, Валя добавила: — Брат попросил попробовать его на Али-Бабу. Я как-то раньше этого Женю не замечала. На репетиции он оказался очень пластичен.
— А как же Вовка?
— Ему сейчас не до репетиций, а мы ждать не можем. У нас спектакль через десять дней. — Валя задумалась. — Значит, оставьте на кого-то отряд и приходите оба. Надо посмотреть, как вы будете вместе смотреться.
Настя представила сотню фотографий, что ей довелось посмотреть на десятке экранов фотоаппаратов своих подопечных в прошлом месяце. Нормально они с Женькой смотрятся. Одного роста. И цвет волос похожий.
— И поговорите с начальником, — выдернула Настю из размышлений Валя. — Он может не согласиться одновременно отпускать с отряда двух человек. Он вами недоволен.
— Почему? — За своей борьбой со свалившимся ей на голову демоном Настя забыла, что в жизни может быть еще масса других проблем.
— Вон, можешь у него сама спросить.
К клубу шел Петр Петрович. Вид у него был мрачный.
— Орлова! Почему не на отряде? Почему ваши дети гуляют по территории лагеря?
— Они уже выросли из цирка, — пробормотала первое пришедшее на ум.
— Безобразие! Совершенно не работаете! Приду вечером, проверю, если в одиннадцать отряд не будет в кроватях, получите выговор.
Настя громыхнула кубиком.
— Детский сад, — в сердцах бросил Петр Петрович.
— А как дела у Оли? — крикнула вслед начальнику Настя.
— Не знаю, как у нее дела. — Он уходил, недовольно подергивая правой рукой, словно рукав рубашки застрял в рукаве пиджака, но при этом продолжал бурчать: — Зрение надо проверять лучше. Тоже мне, фокусники, ходить сквозь стены.
Настя снова потрясла кубиком. Шарик суматошно стукнулся туда-сюда, замер, ожидая, куда ему прикажут катиться дальше.
— Орлова…
От этого негромкого голоса Настя вздрогнула. Шарик ухнул в уголок.
— Почему ты ничего не делаешь?
Тамара. Кто еще может ратовать за справедливость? Странно, что она за Стаса не попрекает. Связь прямая. А Тамара не глупа.
— Что я должна делать? — Слова Насте даются с трудом. Горло пересохло. От чего она бежит? От судьбы? А может, всего-то надо сказать пару простых слов. Только она их почему-то не произносит.
— Разве ты не собираешься вылечить Олю?
— Я? — Настя потрясла кубиком, возвращая себя в реальность.
— Ксению ты вылечила. Почему сейчас нет?
Настя перебросила головоломку из руки в руку.
— Это все из-за тебя! — как приговор, жестко произнесла Попугайчик.
Маша! Ну, конечно… Она рассказала. Ребенок не мог не поделиться большим секретом о добром волшебнике с любимыми вожатыми. Как быстро портится молодежь.
— Хочешь сыграть главную роль в спектакле? Все для этого? — Тома смотрела на нее с ненавистью. — Если они расстанутся, потом всю жизнь тебя проклинать станут. Не будет тебе никакой любви, никакого счастья. После такого счастливо не живут!
— Я ничего не делала, она сама… — Обвинения были ужасны. — Оля не заметила, что дверь закрыта.
— Конечно! До этого замечала, а потом перестала замечать, — фыркнула Тома и вдруг жестко посмотрела на Настю. — Помоги ей!
Настя попятилась. Все это виделось одним непрекращающимся кошмаром. Как объяснить, что за такую помощь она должна будет расплатиться собственной душой?
— Я не могу ей помочь.
— В прошлом месяце могла, а теперь разучилась? Или Стас тебе нравился больше, чем Вовка? То-то он первым из лагеря вылетел.
А вот и долгожданные упреки. Нельзя быть такой догадливой. Это плохо кончается.
— Стас вернется.
Она все исправит. Она будет следовать за демоном, не давая ему калечить судьбы людей. Ну, конечно! Необязательно во всем подчиняться злу. У бабушки диктовать свои условия не всегда получалось. Но что ей мешает сразу установить свои правила игры? Демон хочет остаться в мире людей, и он все равно останется, с Настей или без. Вот только с Настей он обязан будет слушаться. И она добьется своего. Или они из этого мира уйдут вместе.
Настя пошла прочь. По дорожкам, мимо корпусов, мимо спортивной площадки, к речке. Оттуда ноги ее провели через осиновую рощицу к въездным воротам. Хотелось уйти. Совсем. Чтобы больше никого не видеть. Но от себя не убежишь. А тем более от Женьки.
— Слушай, я только что у Сереги был, — вылетел к ней навстречу Ермишкин-младший. — Он говорит, что Петрович хочет тебя из лагеря убрать. Это правда?
Настя задержала дыхание. Все правильно — ей надо уехать, чтобы в лагере больше ничего не происходило. Уехать и встретиться с бабушкой, уже умершей бабушкой, чтобы подписаться под получением наследства.
— Мне нельзя уезжать, — прошептала внезапно испугавшаяся своего только что принятого решения Настя. Она с надеждой взглянула на напарника. «Помоги!» — кричал ее взгляд. Но ведь словами все и не скажешь. Хотя Женька и так все знает. Ему остается только совершить поступок — пойти и всем сказать, что Настя никому ничего не должна, что пускай в своих отношениях разбираются сами. Задвинуть ее за спину и никуда не пускать, особенно в изолятор. Он же говорил, что любит! Если это так — то он обязан чувствовать Настину боль, Настино решение и ее страх…
Но Женька ничего не чувствовал. Он поглядывал в сторону рубки, словно оттуда к нему шел сигнал помощи.
— Ага! Я испугался, что ты сама хочешь… Ты только скажи, я этому Толмачеву еще раз врежу! — Женька словно забыл, что в прошлый раз так и не успел ударить старшего вожатого.
— Это уже не поможет.
Женька растерянно потер руки, глянул вокруг. На знакомые деревья, на десять лет как уже ржавые ворота, на поколотые статуи, на темную тропинку, ведущую к реке. Все это было такое простое, правильное и понятное. Направо дорога, которая приводит к автобусной остановке, откуда можно уехать домой; налево река — вода теплая, можно и ночью купаться; за спиной лагерь со своими правилами и законами. А перед ним Настя. Такая запутанная и непонятная. Он бы многое отдал, чтобы помочь ей. Но что отдать? Жизнь? Свободу? Свою любовь? Все это ей не надо. Ее волнует что-то другое, что для Женьки до сих пор осталось туманным и бестолковым.
— Ну, тогда я сейчас к Сереге метнусь, — неуверенно пробормотал он. — Что-нибудь придумаем!
Вечный Полкило. Он никогда не повзрослеет. А может, любовь заставит его наконец вырасти, выпрямиться и навсегда избавиться от уже ненужной клички? Любовь на все способна. А сейчас что? Любви нет. Есть удивление, может быть, немного восторга, чуть-чуть увлечения. Но не любви. А значит, никаких чудес… Все будет так, как решено.
— Женька! — тихо позвала Настя. — Спасибо тебе. Ты очень хороший.
Она притянула напарника к себе, крепко обняла. Он даже дышать перестал от неожиданности.
— Что бы я без тебя делала…
Ермишкин смутился. Он стоял, опустив глаза, чувствуя на своих плечах тонкие Настины руки, ощущая запах ее прогретой солнцем кожи. И ему так хотелось самому обнять Настю, поцеловать в лицо, в торчащее из-под волос ухо. Весь ее вид рождал в нем болезненное желание быть рядом. Два месяца он все глубже и глубже погружался в сказочный мир любви, о котором мечтал с детства, ждал того момента, когда избавится от ощущения, что идет за кем-то по пятам. Это было его самостоятельное чувство, которое в нем зрело все это время, а сейчас вдруг стало настолько очевидным, что он даже слов нужных найти не мог. А потому привычно в душе попятился, подумал, что на это скажет Серега, как посмотрит отец. А если он сделает что-то не так? Если на его признания и поступки Настя только рассмеется? Ведь сейчас, как и раньше, Настя пребывала в каких-то других сферах, иных интересах, и нужно было что-то сделать, чтобы приблизить ее к себе. Спасти от разбойников, вытащить из горящего дома, перенести на руках через лужу.
— Ну… ты это… Сейчас что-нибудь сообразим, — бормотал он бессмысленное. Потому что времени на размышления и советы уже не осталось. — И… слушай! Ты не исчезай, ладно? Съезди домой, отдохни, а потом возвращайся. Обязательно возвращайся. А если не вернешься, я тебя все равно найду. Я не хочу, чтобы ты пропадала навсегда. Смену надо доработать, а потом я хотел тебя позвать на третью смену. Она самая спокойная, ребят останется немного. А Петрович… ну его, побесится и забудет. Если ты уедешь на день-другой, он и забудет. Но только возвращайся.
— Иди, думай. — Настя расцепила руки. Игрушка звонко цокнула шариком. Надежда испарилась. Ничего Женька не сможет сделать, даже за руку взять побоится. — Я вернусь. Нам Валя предложила главные роли в спектакле.
— Правда? — От неожиданной радости Женька чуть на месте не подпрыгнул. Резко, порывисто обнял Настю и помчался в сторону рубки. Эту новость необходимо было рассказать брату.
А Настя пошла к административному корпусу.
— Орлова!
Мимо кабинета начальника пройти было нельзя. А раз есть кабинет, то в нем есть и начальник.
— Почему не на отряде?
— Там Ермишкин, — соврала Настя.
— Орлова! Ты испытываешь мое терпение! Я буду обсуждать вопрос о твоей профпригодности. Проходи практику в другом месте.
— Я к Оле.
— Что за паломничество? — Петр Петрович сидел за столом, а Настя стояла в холле первого этажа — им приходилось перекрикиваться через длинный кабинет. — Идите работать, за ней скоро приедет «Скорая». Еще одна такая выходка, и я тебя уволю из лагеря с волчьим билетом. Сколько можно испытывать мое терпение?
— Хорошо, — легко согласилась Настя.
Разгромная характеристика ей после этого лета гарантирована. За что можно любить родственников? За то, что не оставляют нас в своих молитвах. Даже на небесах. Даже если эти молитвы во зло. Ну и ладно, надоело все. Серые скучные правила.
Знакомые ступеньки. Врач Вера поднимает голову от бумаг. Взгляд у нее недовольный.
— Я думала, что приехала машина.
— Я на минутку, — шепчет Настя.
— Да хоть на две. Она все равно говорить не может.
Настя прошла последние два шага до палаты.
Из больных Оля одна, никто в самый лучший месяц лета болеть не хочет.
— Уйди! — Вовка сидит на краешке соседней кровати. Серый. Глаза запали. Обхватил своими длинными пальцами острую коленку.
— Сам уйди, — еле слышно говорит Настя. — Ты мне мешаешь.
Вовка не шевелится, как будто его заклинило.
Настя присела на кровать к Оле. Ее лицо перевязано, видны одни глаза. В них боль. Если бы Олечка могла шевелиться, она бы выгнала Настю. Ничего, еще успеет это сделать.
«Надо помочь!» — мысленно шепчет Настя. Она подняла руку к повязке на лице. Но коснуться боится. Ей кажется, что Олечка дернется и все испортит.
«Пускай все пройдет!» — шепчет Настя. Других слов она так и не узнала. Или надо сначала сказать, что игра началась, что она принимает условия, принимает демона — и только потом он поможет ей исцелить?
Вовка не двигался. А главное — не менялся. Он оставался все таким же старшим вожатым. Немного утомленным, сильно запутавшимся.
Олечка лежала, не шевелясь. Ее огромные глаза подернулись слезами.
Настя принюхалась, надеясь учуять запах горелой веревки — знак того, что колдовство началось. Ничего. Может, закрытое окно мешает демону прийти?
Она толкнула створку окна, постояла, прислушиваясь к лагерным шумам.
— Извини, Вовка, — негромко произнесла Настя, — но ты мне очень нравишься.
Она боялась словами разрушить тонкую границу между жизнями, где они сейчас все балансировали, каждую секунду норовя провалиться в небытие.
— Все беды от любви. Она делает нас слабыми. Она легко нас ломает, заставляя соглашаться на… — Настя не договорила. Ее душили слезы. — Но все уже прошло. Страдание тоже полезная штука.
Она вдруг услышала, как качнулся шарик в тесном пластиковом лабиринте. Добро пожаловать, судьба! Я не стану больше от тебя бегать!
Шарик снова качнулся, словно кто-то невидимый тронул его пальцем. Условия приняты, остается только подписать договор.
— У нее все заживет очень быстро. — Настя смахнула пальцем набежавшую слезу. — И следа не останется.
— «Скорая» приехала! — заглянула в палату Вера.
— В ведьмы подалась? — Вовка дернул губами в знакомой усмешке.
— Зачислили, — усмехнулась Настя.
— И зачем тебе это?
— Не знаю, — пожала плечами Настя. — Судьба, наверное. Ее не избежать.
Она вернулась к Олиной кровати, забрала игрушку.
— А вообще из меня ведьма не получится. На метле я летать не умею. И любить предпочитаю по-настоящему. Поэтому скорее уж я буду помогать людям, чем творить беды.
Недавно в Интернете она прочла, что демон — это не только проклятье, но и фортуна, участь, удел. Подарок судьбы. Его надо нести дальше. Если ей суждено лечить в ущерб своему счастью, то пускай будет так. Отдавая другим, всегда жертвуешь своей судьбой, своей душой. Но зато это уже будет совсем другая жизнь. Еще не знакомая, но, без сомнения, яркая.
— Что тут у нас? — в палату вошла быстрая невысокая врач «Скорой помощи». — Снимите бинт, посмотрим!
Настя отступила, пропуская вперед медсестру и медбрата.
Вовка смотрел на нее. Глаза были темно-коричневые, болезненно припухшие.
— Как ты думаешь, если я уеду, все изменится? — Настя взвесила на ладони кубик. Шарик вяло колыхался между прозрачных стенок.
— Теперь уже ничего не изменится, — произнес Вовка. — Ты здесь была, и этого из жизни не вычеркнешь.
— Ты понимаешь, что я не хотела никому вредить? — прошептала Настя, так сильно прижимая к себе кубик, что ребро больно впилось ей в грудь.
Вовка молчал.
— Я беру выходные на два дня, — быстро произнесла Настя. — Вернусь, и все станет хорошо.
— Ну и что у нас тут? — раздался голос врача.
Настя не стала оборачиваться. Она даже не стала слушать ответ старшего вожатого. Она знала, что будет дальше. Кто что скажет и как поступит.
Настя сбежала по ступенькам, секунду помедлила, дожидаясь, когда у начальника лагеря зазвонит телефон, чтобы пройти по холлу незамеченной. Выйдя из административного корпуса, она тут же свернула за угол, чтобы избежать встречи с Ермишкиным. Ему стоит встретиться сначала с Петром Петровичем, потом с Вовкой. А план спасения у него простой — взять все на себя. Глупый. Жертвы никогда еще не приводили к хорошему результату, тем более насоветованные братом. Так что обойдемся без жертв.
Кусты справа шевельнулись.
— Белов, — устало позвала Настя. А она устала! Да еще как! Пора, пора отдыхать! — Что ты там забыл?
Она протянула руку с кубиком. Сашка нехотя вылез из кустов, забрал свою игрушку, бестолково потряс перед носом, словно наказывал за то, что какое-то время кубик был не с хозяином.
— Гуляем, — протянул он, потупив глаза.
— Я тебе дам кока-колу, не надо бежать ни в какой поселок.
— Ну, Настя! — стонал Сашка.
— И другим скажи, — вздохнула она. — Сегодня не лучший день для прогулок.
В голове ясно созрел план дальнейшей жизни — кто, зачем и почему.
— И собери всех наших. Есть дело.
Часть смены уже прошла. Они вполне справятся, если им устроить день самоуправления, а она съездит домой на выходные.
Сашка помчался к корпусам, а сама Настя отправилась к воротам. Там, под осинами, стояла машина.
— Привет, Стас! — махнула Настя рукой. — Какими судьбами?
Стас выбрался из салона, облокотился на распахнутую дверь. Нет, все-таки нельзя быть таким красивым!
— Тамарка позвонила. Хотела уехать, а теперь что-то передумала.
Если бы Настя не чувствовала рядом с собой своего гения, она бы восхитилась совпадениям.
— Но все равно не зря съездил. Договорился на третью смену.
Настя улыбалась. Все возвращалось обратно. Это было хорошо.
— Вожатым? — спросила она, заставив Стаса рассмеяться. Он жизнерадостно сверкнул в ее сторону белозубой улыбкой. Невероятно красив. Влюбиться, что ли? Теперь она может все.
— Отвези меня домой, — попросила Настя.
— Отпуск взяла? — На его лице снова расцвела улыбка. Вместо скучной дороги в одиночестве у него вырисовывалась неплохая компания.
— Да, мне надо на пару дней домой.
— Хорошим людям всегда рады, — Стас распахнул дверь, словно приглашал попутчицу в салон.
Настя сделала пару шагов к воротам — надо было собраться, взять вещи и деньги, — но остановилась.
— Я не хорошая, — негромко ответила она Стасу. — Просто пришло время уезжать. Судьба у меня такая.
Да, это теперь была ее судьба. И во многом от нее зависело, как этой судьбой распорядиться. Спасать или уничтожать. Она была готова к спасению. Такое условие она и поставит, когда будет принимать бабушкино наследство. А потом вернется в лагерь. Кто-то ведь должен следить за архаровцами и слушать страдания вечного Полкило.