Все бумаги Синенко содержались в идеальном порядке. От всех умопомрачительных страшилок, заключенных в аккуратные папки, веяло чуть ли не парным молоком. Преступления были его персональным храмом, и в этом храме всегда сияло светлое Христово воскресенье. Ни одной пылинки на образах.
Я сдвинула Сергунино постельное рубище, развязала тесемки красной папки и углубилась в изучение скорбной истории Аллы Кодриной.
Спустя полчаса я знала об этом деле все. Алла Донатовна Кодрина, 1968 года рождения, русская, была найдена убитой в поселке Куккарево в доме своих родителей. Родители Кодриной умерли несколько лет назад, брат Филипп проживал в Петербурге, на улице Бармалеева, у своей жены Яны Сошальской. Летом дом использовали в качестве загородной дачи, иногда приезжали и зимой — на уикенд, — но большую часть года он пустовал.
Тело Кодриной обнаружили брат и невестка, перевозившие в Куккарево вещи для дачного сезона. Они же вызвали опергруппу.
Следствию удалось установить, что к моменту обнаружения трупа Алла Кодрина была мертва более двух суток. Для Филиппа и его жены все случившееся оказалось полной неожиданностью еще и потому, что Алла не сообщила им о своем приезде в Россию (последние несколько лет она жила с мужем, известным виолончелистом Олевом Киви, в Таллине и Вене).
Версия об убийстве с целью ограбления выглядела несостоятельной: в дорожном бауле убитой была найдена довольно крупная сумма в иностранной валюте, ни одно из украшений не сорвано, все вещи и документы сохранены.
Кодрина прилетела из Вены в день убийства (корешок билета прилагается), в аэропорту «Пулково-2» взяла такси. Позднее таксист был найден и допрошен. По показаниям таксиста, он высадил свою пассажирку у гостиницы «Астория». Но в самой гостинице она так и не появилась. И номер для нее заказан не был.
Далее следы Кодриной терялись.
В комнате, где было обнаружено тело, не удалось снять ни одного отпечатка — ни самой покойной, ни кого-либо другого. Стол был накрыт на двоих, о чем свидетельствуют два столовых прибора и два бокала (тоже не имеющие отпечатков). В крови убитой найдено небольшое количество алкоголя. Бутылка с остатками мозельского вина приобщена к вещественным доказательствам.
Чем именно была убита Кодрина, установить не удалось, но характер раны свидетельствовал об использовании какого-то холодного оружия — специально заточенного ножа, стилета или кинжала.
Рана была единственной — и смертельной.
Муж покойной — по странному стечению обстоятельств в это же самое время дававший несколько концертов в Москве — прервал гастрольный тур и вылетел в Петербург. Он сообщил следствию, что ничего не знает о визите Кодриной в Россию. Накануне он звонил в Вену, разговаривал с женой по телефону, но она ничего не сказала ему об этой поездке. Более того, Алла Кодрина должна была встретить мужа в аэропорту Вены через два дня после его последнего телефонного звонка.
Круг подозреваемых так и не был очерчен ввиду отсутствия явного мотива убийства. Дело зашло в тупик.
…Я перевернула последнюю страничку художественно оформленного Сергуней заключения и принялась изучать детали. И тут вскрылось то, о чем до сих пор целомудренно молчал состряпанный на скорую руку отчетец: незадолго до смерти (точное время установить, правда, не удалось) покойная имела половое сношение. Да и смерть она встретила, лежа на простынях — и полностью обнаженной.
Собственно, ничего удивительного в этом не было, учитывая присутствие двух приборов и двух бокалов на столе. А чем еще могут заниматься мужчина и женщина после того, как приговорят мозельское?
Вот тебе и питерская верная жена!
Пока муженек корячится над виолончелькой, зарабатывая конвертируемую валюту и трудовые мозоли на граблях, его жена трахается с каким-то кобелем и попивает винишко. Совсем неплохо для той бледной спирохеты, которая выглядывала из фотографических «мартовских теней».
Впервые я почувствовала к Алле Кодриной нечто вроде сострадания.
А потом в недрах папки нашлась еще одна бумажка, заставившая меня забыть и о сострадании, и обо всем остальном. Это была опись драгоценностей покойной, также скопированная Сергуней:
1. Цепочка золотая (витая).
2. Кулон золотой (знак Зодиака, Весы).
3. Браслет золотой (витой).
4. Серьги золотые с изумрудами (самоколки).
5. Кольцо золотое (обручальное).
6. Перстень золотой с изумрудом (виноградные листья).
Несколько раз я перечитывала последнюю строчку, силясь вникнуть в ее содержание: Стас вручил мне точно такой же перстень. С лапками в виде крошечных виноградных листьев (именно они поддерживали изумрудик).
Точно такой же или тот самый?
Да и Киви впал в неистовство, как только увидел его.
А если это тот самый перстень? Перстень, который был на Кодриной, когда кто-то нанес ей смертельный удар по голове… И я ношу в своей сумке единственного свидетеля убийства?!. Но как перстень мог попасть к Стасу? И куда делись остальные вещи из списка?
Впрочем, ответ на этот вопрос нашелся сразу же. После того как Олев Киви по каким-то причинам отказался забрать драгоценности покойной, они были переданы брату Аллы Кодриной — Филиппу. Под расписку.
…Я поставила папку на место и подошла к окну.
Отсюда, с продуваемого всеми ветрами шестнадцатого этажа, открывался потрясающий вид на залив, порт и новый жилой массив на противоположном берегу. Где-то внизу коротко крикнул маленький буксир. Если бы я жила здесь, если бы меня звали Сергей Синенко, если бы я умела писать — я бы никогда не стала копаться в кровавом человеческом дерьме. Я писала бы совсем о другом — об этом маленьком буксире, о кораблях, пришвартованных к пирсам, о сгорбившихся кранах и даже о тополином пухе.
Тополиный пух — питерский бич с июня по июль, он забивается в нос и в собачью шерсть, он не оставляет тебя в покое даже ночью, он так и норовит прилипнуть к потной заднице клиента…
Я обхватила себя за подбородок и рассмеялась: кроткий пейзажный лирик из меня не получится. Это точно.
Так же как и детектив.
Теперь я знала, как погибла Алла Кодрина, но это не продвинуло меня ни на шаг в разгадке убийства самого Киви. Единственное, что я могу сделать, — отправиться по следам перстня, к брату покойной. Интересно, как он относился к своему знаменитому зятю?..
* * *…Входная дверь хлопнула ровно в восемь вечера. Сергуня, довольно долго копошившийся в прихожей, деликатно постучал в дверь и так же деликатно спросил из-за нее:
— Можно?
Такая тактичность меня насторожила: не думает же он, в самом деле, что я предаюсь разнузданным сексуальным экспериментам с его котом Идисюда?
— Можно? — еще раз повторил Сергуня.
— Конечно. Это же твой дом.
Он вошел, тихий и благостный, с букетом таких же благостных гербер и с огромной полиэтиленовой сумкой в руках. В сумке явственно просматривались контуры нашего ужина.
— Как прошел день? — спросила я с интонациями жены в голосе.
— Лучше не бывает.
— А цветы?
— Да, — Сергуня покраснел. — Это тебе. Это мне. Понятно. От благодарных почитателей моего криминального таланта.
Ну точно извращенец, и к гадалке ходить не надо.
Извращенец принялся выкладывать из сумки провизию. Моему удивлению не было предела. Сырокопченая колбаса, балык, бастурма, сыр «Дор блю» с очаровательным налетом плесени, маслины и прочие гастрономические изыски. Последними были извлечены бутылка «Smimoff», виски и текила.
— По какому поводу банкет?
— По твоему. — Сергуня дернул себя за ухо и наконец позволил себе заглянуть мне прямо в глаза. Могу поклясться, что увидела там немое обожание.
— Да?
— Если ты, конечно, не возражаешь…
Я не возражала, тем более что пельмени, оставленные мне Сергуней, мог есть только самоубийца.
— Пойло взял на выбор. Крепкое. Специально для тебя.
— Тронута.
…Мы начали с виски.
Сергуня не глядя махнул дневную норму, затолкал в себя кусок бастурмы, без всякого аппетита прожевал — и снова уставился на меня.
— Ты знала Станислава Дремова? — прерывающимся шепотом спросил он. В его исполнении фраза прозвучала как «Не согласишься ли ты выйти за меня замуж, дорогая?».
От неожиданности я поперхнулась маслиной. И пришла в себя только после того, как проглотила косточку.
— Почему ты об этом спрашиваешь? — таким же шепотом ответила я. В моем исполнении эта фраза прозвучала как «Не пошел бы ты на хрен, дорогой?».
— Потому что ты мне солгала.
Скажите, пожалуйста, какие мы ранимые!
— В каком смысле — «солгала»?
— У отца Кодриной не было никакого второго брака. Классический тип примерного семьянина. Так что сводной сестры Аллы из тебя не получится.
Вот оно что! Семейка, в которую я вляпалась, была еще та: папашка, типичный интеллигент, всю жизнь просидевший на цепи у панталон своей жены. И дочурка, которая отрывалась как могла, шастала по родовому гнездышку в голом виде… И так увлеклась любовными утехами, что не заметила, как ей проломили голову.
Вот оно что! Семейка, в которую я вляпалась, была еще та: папашка, типичный интеллигент, всю жизнь просидевший на цепи у панталон своей жены. И дочурка, которая отрывалась как могла, шастала по родовому гнездышку в голом виде… И так увлеклась любовными утехами, что не заметила, как ей проломили голову.
— Что скажешь? — Сергуня не сводил с меня глаз.
— Внебрачные связи исключены? — деловито спросила я.
— Похоже, что да.
Я улыбнулась Сергуне хорошо отработанной провокационной улыбкой. И облизнула губы. Прием, неотразимо действующий на докеров портовых городов.
— Придумай сам. Ты же журналист.
— Сегодня пришла информация еще об одном деле. Оно как-то выпало из поля зрения… На фоне смерти звезды исполнительского искусства все выглядит тусклым, сама должна понимать.
— Ну и?
— Убийство главы продюсерской фирмы «Антарес». Фирма не бог весть какая, сшивается на периферии шоу-бизнеса, заманивает в страну молью траченных знаменитостей. О которых лет двадцать как все забыли. Словом, шакалье…
Исчерпывающая характеристика нашего дружного коллектива. Стас перевернулся бы на своем персональном столике в морге, если бы услышал.
— Так уж и шакалье, — вступилась за «Антарес» я. — Просто люди занимаются своим делом.
— Значит, Станислава Дремова ты не знаешь.
— Фамилия довольно распространенная… А что с ним случилось?
— Я же сказал, его убили. Так же, как и Олева Киви. Так же, как и жену Олева Киви. Дырка в виске. Прости, что напоминаю.
— Ничего.
— А знаешь, что самое интересное в деле этого Дремова? Ведь это ты его убила.
И снова фраза, произнесенная Сергуней, причудливо изменила смысл. Теперь это было не просто предложением руки и сердца, «Если ты не останешься со мной, я не смогу жить. Без тебя все теряет смысл. Если ты не останешься со мной, я повешусь. Я нажрусь таблеток, я вскрою себе вены, я выброшусь из окна с бутылкой уксусной кислоты в руках. Останься со мной, единственная моя, останься, останься, останься-а-а!..»
— Я?! Убила какого-то Станислава Дремова? С какой стати мне нужно было его убивать?
Сергуня не отрываясь смотрел на меня: «О, как ты прекрасна, возлюбленная моя, обагренная кровью, как ты прекрасна…»
— Тебя видели, когда ты покидала его квартиру. Вера Константиновна, старая сука. Приходится признать, что у меня нет проблем только со свидетелями.
— И до этого ты неоднократно бывала у него. Ты работала в его фирме. — Сергуня неторопливо достал из своего потертого рюкзака сложенную вчетверо бумажку и помахал ею перед моим носом. — Сулейменова Варвара Андреевна, помощник менеджера. Думаю, ты была не только помощником менеджера. Ты выполняла еще и деликатные поручения разного свойства.
Я улыбнулась: свойство всегда было одним и тем же, а насчет деликатности… Еще никому не удавалось деликатно получить оргазм. Я, во всяком случае, такого не припомню.
— Допустим. Допустим, я знала Стаса Дремова. Работала в его фирме. Но это еще ничего не значит и к тому же уголовно ненаказуемо.
— Ты была в его квартире, когда произошло убийство.
— Я не была в его квартире.
— Ты была в его квартире, а домработнице, которую встретила у лифта, сказала, что он тебе не открыл.
— А он мне и вправду не открыл.
— Консьержка внизу запомнила примерное время твоего визита. Ты оставалась наверху больше получаса. Вполне достаточно, чтобы убить. Время убийства установлено с точностью до десяти минут. И ты в эти минуты попадаешь.
Черт, зачем же я ем так много сыра? Кусок за куском… Двадцать один по вертикали: нервное расстройство, характеризующееся патологически повышенным чувством голода, семь букв.
БУЛИМИЯ.
Тогда это слово из кроссворда в журнале «Дамский вечерок» я так и не отгадала. И нервы, оказывается, у меня ни к черту. Странно только одно: почему Сергуня пришел домой в гордом одиночестве, почему он не захватил с собой взвод спецназа? Если на моей совести два трупа, то я вполне подпадаю под определение «особо опасная преступница».
Или спецназ ждет меня за дверью, у лифта?..
Лифт.
Теперь я вспомнила: этот гнусный лифт ездил в моих извилинах туда-сюда, как ненормальный, — даже Веру Константиновну я встретила у лифта. А к Стасу я поднималась пешком, потому что… Потому что кто-то увел лифт из-под самого моего носа! И спускался этот «кто-то» с верхнего этажа. И вполне мог оказаться убийцей.
— По-моему, сыр великолепный, — медленно произнесла я, не спуская глаз с Сергуни. — Где твои дуболомы?
— Какие дуболомы?
— В бронежилетах. Ты ведь привел «хвост».
Сергуня неожиданно густо покраснел, а на глаза ему навернулись слезы. Я сильно подозревала, что крокодиловы.
— Выпьем? — подбодрила я его. — На посошок?
И тут произошла удивительная вещь: Сергуня приблизился ко мне и отвесил пощечину. Пощечина была не сильной, но достаточно обидной. Она возвращала меня к благословенным таллинским временам, когда именно таким способом Стас Дремов отучал меня утаивать часть денег, полученных от клиентов. Страх, который казался навсегда похороненным в фамильном склепе на задворках души, тотчас же выполз и продемонстрировал хорошо сохранившиеся мощи.
Я по-настоящему испугалась; я втянула голову в плечи и попыталась заслониться рукой.
Но еще больше испугался сам Сергуня.
— Неужели ты думаешь, что я могу сдать тебя?! — запричитал он фальцетом. — Неужели ты и вправду так думаешь?!
Любой нормальный человек поступил бы именно так. Но Синенко не был нормальным человеком, — он был ненормальным журналистом. Ненормальным журналистом, специализирующимся на криминале. Теперь, глядя ему прямо в глаза, я поняла это окончательно. Моя потенциальная виновность привлекала его так же, как привлекает кобеля сука в течку. Он находил ее возбуждающей.
— Ты ведь это сделала, скажи мне?!
— Что именно?
Мы по-прежнему разговаривали страстным шепотом.
— Ты замочила этих двоих… А потом пришла ко мне. — Кажется, он даже не верил своему счастью.
— Не боишься? — спросила я.
— Ну, знаешь… Червей бояться — в гроб не сходить…
— А все-таки?
— Бояться? Тебя?
— А если я маньячка?
— На маньячку ты не похожа… Я исследовал маньяков. Написал кучу статей.
— А на кого я похожа?
— Ни на кого, — он говорил совершенно искренне. — Ты ведь расскажешь мне все, правда?
— Возможно… Если ты мне поможешь.
— Все, что угодно, — он клятвенно прижал руки к груди.
— Материал на книгу я тебе обещаю, — с пафосом сказала я, удивляясь лживости и спокойствию своего голоса. Откуда только что берется?..
— Они были как-то связаны — виолончелист и Дремов? Вместе проворачивали темные делишки в международном масштабе?
Теперь я знала, что делать. Я снова была в своей родной стихии.
Я коснулась губ Сергуни пальцами. Он моментально воспользовался ситуацией и залепил их поцелуями.
— Я же сказала — все объясню чуть позже.
— На кого ты работаешь?
— На себя… — Это было правдой лишь отчасти. Последний раз я работала на себя в возрасте семнадцати лет, когда по доброй воле отдалась Сюлеву Хаасу, своему первому парню и однокласснику. Поздним вечером, на веранде детского сада.
— Не страшно было убивать?
— Как два пальца об асфальт.
Вожделение размазало несчастного Сергуню по дивану с такой силой, что я искренне ему посочувствовала. Сейчас перед ним сидела не просто симпатичная телка, а симпатичная телка, убившая двух здоровых мужиков, потенциальный материал на книгу, не говоря уже о статьях в газете. Эта телка готова пролить свет на механизмы преступления и предлагает себя в качестве подопытного кролика. Есть от чего прийти в неистовство.
После стольких лет плотного контакта с мужиками я знала все их повадки вдоль и поперек, я научилась реагировать на каждое их движение, даже непроизвольное. Вот и теперь — я знала, что произойдет: либо Сергуня полезет ко мне целоваться, либо (если ситуация уже вышла из-под контроля) — отправится в ванную: утихомирить член и слить в раковину ополоумевшую сперму.
— Извини, мне нужно выйти, — тяжело дыша, пробормотал Сергуня. — Я быстро…
Мы перепились как последние свиньи. Сергуня еще несколько раз надолго зависал в ванной, мешал текилу с виски, а виски с водкой. Заплетающимся языком он пытался расспрашивать меня о том, что чувствует человек, когда убивает другого человека, и правда и, что в этот момент он переживает нечто вроде сексуального возбуждения. Я многозначительно мычала и откликалась единственно на вопросы о сексуальном возбуждении. Только об этом я имела хоть какое-то представление.
Потом он перекинулся на факты, снова совал мне диктофон под нос и требовал, чтобы я изобличила русско-эстонскую шайку в:
1. Торговле наркотиками;
2. Торговле антиквариатом;
3. Торговле старинными музыкальными инструментами;