— Я не понимаю, — пискнула я, схоронившись за ближайшим креслом. — Что происходит?
— Ах, ты … не понимаешь! Я тебе сейчас объясню, … сучье вымя!!!
После упоминания о вымени я еще добрых десять минут наслаждалась самыми изощренными матами в самых изощренных комбинациях и по осколкам пыталась определить, что же именно швыряет в меня Чарская. Кроме уже упомянутой лампы, в числе подручных средств оказались: телефон, две бутылки шампанского, застекленная репродукция картины Петрова-Водкина «Купание красного коня», инкрустированное перламутровыми вставками бра, ваза со свеженькими толстощекими розами, несколько бокалов, чашки, эксклюзивные авторские духи «Noa Noa» немца Отто Керна (ненавижу бундесовую парфюмерию)…
На этом запас бьющихся предметов был исчерпан, и Эта Сука перешла на предметы небьющиеся. Но после пары тяжелых рэперовских ботинок, кожаного саквояжа и сотового пыл Чарской несколько поугас. Да и в дверь осторожно постучали.
Должно быть, обслуживающий персонал забеспокоился, решила я — и мысленно вознесла хвалу богу гостинично-туристического бизнеса.
— У вас что-нибудь произошло, Полина Юрьевна? — раздался за дверью чей-то приглушенный вкрадчивый голос.
— Пошел на хрен отседова, … фраер крученый! Я вашу … гостиницу урою…
— Мы просто волновались, — не унимался голос.
— Все … волнуются! Одна я не волнуюсь!
— Если вам что-нибудь понадобится…
— Ничего мне не понадобится … мать! О, господи, отдохнуть не дадут творческому человеку!
На некоторое время в номере воцарилась тишина. Ободренная таким поворотом дел, я высунула голову из-за кресла. Полина Юрьевна Чарская стояла посередине номера, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
— Я, конечно, понимаю, что женщин и верблюдов нужно бить, — вполне миролюбиво произнесла я. — Но, может быть, просто поговорим для начала?
— Ваша чухонская гоп-компания полгода держала меня на крючке — без всяких объяснений. А теперь ты хочешь поговорить? Ну, хорошо… Поговорим.
Она грациозно обошла меня, подняла свой кожаный саквояж и достала оттуда плоский футляр довольно внушительных размеров. И бросила его мне.
— Узнаешь?
Я открыла футляр: в его бархатной подушке были утоплены колье, сережки и кольцо. Самые настоящие, ярко сверкающие бриллианты! Не тот ли это гарнитур, который Полина Чарская попыталась стянуть из сейфа Олева Киви?
Но тогда каким образом он попал к Этой Суке сейчас? И почему она обращается с таким великолепием столь непочтительно?
— Узнаешь? — еще раз со смаком повторила Полина. — Виолончельная отрыжка.
— Но как он… Как он оказался у вас?
— У меня? Нет, не у меня. У нашего художника по реквизиту. Этот подлец купил его в антикварной лавочке. Для сериала. Поздравь меня, в следующей серии я буду таскать все это на себе.
— В конце концов, ты этого хотела. Лучше бы я не произносила этих слов! Чарская снова начала озираться в поисках тяжелых предметов.
— Телевизор, — подсказала я машинально. — Разбивается со свистом, и у жертвы никаких шансов.
Мое замечание несколько отрезвило Чарскую. Она вздохнула, на несколько мгновений исчезла в спальне и вернулась оттуда с двумя (еще не разбитыми) бокалами и бутылкой бренди.
— Будешь?
Винные пары наперегонки бросились мне в голову, нашептывая: «Остановись, Варвара! На сегодня достаточно!»
— На сегодня достаточно.
— А я выпью. Обмою камешки.
Чарская небрежно бросила драгоценности в бокал, из-за чего бренди немедленно вышел из берегов, и лихо опрокинула в себя мутноватую жидкость.
— Ты, я смотрю, не рада…
— Не рада? — Чарская захохотала. — Да я просто счастлива! Особенно если учесть, что все это время я убивалась по подделке! По подделке! По подделке!!!
Мне показалось, что еще секунда — и сумасшедшая актриса забьется в падучей. Но ничего подобного не произошло. Она снова припала к бренди, который, судя по всему, довольно успешно гасил пожар ее ярости.
— Никакие это не бриллианты, — глухим, абсолютно мертвым голосом произнесла Чарская. — Самый обыкновенный горный хрусталь! О боже, горный хрусталь по сто тридцать баксов за кэгэ. Хорошо ограненный горный хрусталь и позолоченное серебро! Фальшивка!.. А я — дура! Хотела стибрить фальшивку и попалась на этом! А этот скот заснял на пленку, как я краду эту … бижутерию, указал мне на дверь да еще принялся шантажировать!
Только теперь до меня стал доходить смысл бессвязных речей Чарской: бриллианты покойной Аллы Кодриной, которые так приглянулись актрисе, что она решила похитить их, были никакими не бриллиантами! Но ведь этого просто быть не может! Обладатель известной в Европе коллекции драгоценностей Олев Киви вряд ли стал бы держать у себя в сейфе подделку. Да еще устраивать показательную порку мелкой воришке Полиньке!..
— Но с чего ты взяла, что это и есть те самые камешки? — спросила я.
Чарская оживилась. Очевидно, вопрос с лжебриллиантами занимал ее настолько сильно, что она просто жаждала обсудить его. Хоть с кем-нибудь.
— Да я изучила их вдоль и поперек! Еще тогда, в Вене! Она повернулась ко мне спиной, нагнула тонкую воробьиную шею и скомандовала:
— Футляр!
Я устроилась в кресле и взяла в руки футляр.
— Примерно семнадцать на восемь с половиной сантиметров. Верно?
— Вообще-то у меня нет линейки…
— Семнадцать на восемь с половиной, — упрямо повторила Чарская. — Темно-синяя кожа. На поверхности крышки — маленькая царапина в левом верхнем углу.
— Точно, — я коснулась царапины кончиками пальцев. — Есть.
— Открывай!
Я послушно открыла футляр и уставилась на пустые гнезда.
— Красный бархат. Опять же левый верхний угол… — она понизила голос и совсем уже шепотом попросила:
— Отогни. Там должны быть инициалы «О. R. К.»… Есть?
«Только бы не было», — взмолилась я про себя. Еще одно испытание носильными вещами и тяжелыми предметами обихода я не переживу!
Но инициалы были. Заматеревшие, наглые, распухшие от гордости инициалы.
«О. R. К.».
— Есть? — В гортанном клекоте воробышка Чарской послышалась мольба.
— Есть, — честно призналась я.
— Есть, — заорала Эта Сука. — Есть!.. Есть! Так я и знала!
Такой трассирующей очереди из малознакомых мне ругательств я еще не слышала, хотя перепробовала массу не самых положительных мужиков. Бандитская феня должна приветствовать этот дивный жаргон вставанием.
— Ну почему, почему не я его замочила?!
— Кого?
— Эту тварь. Олева Киви! А еще распинался, потрясал памятью о жене! «Подарок на свадьбу, подарок на свадьбу!» Дешевка! Бычара доеный! Дятел! Рогомет!
— Слушай, где ты таких слов понахваталась?
Чарская осеклась.
— Почитай с мое всяких малобюджетных сценариев и муйни сериальной, еще не такое запоешь, — огрызнулась она.
Я перевела дух и с симпатией взглянула на хулиганку Чарскую. Невероятно, но между нами совершенно незаметно установилось что-то вроде приятельских отношений. Даже осколки репродукции «Купание красного коня» этому не помешали.
— Ты зря горячишься. — Я попыталась урезонить Чарскую. — Футляр ни о чем не говорит. Есть же еще колье…
— Ага. С горным хрусталем.
— Ну, почему? Может быть, это просто копия, а оригинал…
— Ты не поняла? Это и есть … оригинал. Во всяком случае, это та самая вещь, которую я вытащила из его … сейфа!
Она вывалила колье из бокала мне на колени. И снова повернулась спиной.
— Проверим?
— Валяй. — Я расправила колье и, пользуясь моментом, принялась изучать его: центральная часть, украшенная целой россыпью (бриллиантов? горного хрусталя, не приведи господи!), венчалась довольно внушительным камнем грушевидной формы. Камень слезой стекал с колье и был вправлен в золото. Все это великолепие держалось на полужестком обруче.
— Двадцать семь камней, — принялась за арифметические подсчеты Полинька. — Шестнадцать в центре. По пять на обруче. И самый большой — внизу. Пасхальное яичко … мать! Замок в виде змейки… Голова служит фермуаром, а хвост — крючком. Все камни, кроме самого большого, — восьмиугольные, квадратные и овальные… Подонок!!! Так меня подставить!!!
Чарская описала колье с фотографической точностью, но это ровным счетом ничего не значило.
— Ну что, все верно? — подняв руки кверху и оборачиваясь ко мне, воскликнула она.
— Все. Но драгоценности часто подделывают. И довольно точно. Ты имела дело с оригиналом, а теперь получила на руки копию. Вот и все.
— Ты не поняла! — Чарская снова потянулась к бренди. — Я имела дело конкретно с этой вещью! Фермуар у нее запаян! Присмотрись.
Я послушно поднесла змейку к глазам, принялась изо всей дури пялиться на нее и спустя какое-то время заметила тонкий, почти филигранный след припая.
— Убедилась? В большом камне тоже есть дефект. Пятнышко. В самой сердцевине.
— Убедилась? В большом камне тоже есть дефект. Пятнышко. В самой сердцевине.
В наличии имелось и пятнышко, и мне ничего не оставалось, как заткнуться.
— Я все понимаю, — продолжила свои рассуждения Чарская. — Можно сделать копию с оригинала. И даже запаять застежку, если уж добиваешься стопроцентного сходства. Но это ……. гребаное пятно в камне! Подделать его невозможно!!!
Невозможно.
Тут кинодива права. Камни так же индивидуальны как и отпечатки пальцев. В этом мы с Монтесумой-Чоколатль уже имели возможность убедиться после посещения таллинского полицейского департамента.
Эта мысль так взволновала меня, что я тоже решила освежиться бренди.
— С прошлого года этот недоношенный смычок пугал меня кассетой и грозился объявить воровкой драгоценностей. А я всего-навсего ……. попалась на фальшивке!
— Действительно, странно. — Я попыталась было по-дружески чокнуться с Полинькой, но она вдруг не ко времени вспомнила свое унижение в строительной люльке.
— А ведь и ты тоже, коза драная … ! Ты ведь тоже пыталась меня шантажировать!
— Не знала… была не в курсе, — как и положено драной козе, мекнула я. — Но теперь у меня никаких претензий.
— Зато у меня к вашей Чухляндии их куча!
— Правда?
— Святая! У меня интервью послезавтра. Уж я вас так распишу, хари эстонские, мало не покажется. Жаль, что этот … слоняра хвост откинул, ему бы первому досталось!
— По-моему, это мелко…
Чарская наконец-то отвлеклась от своих проблем и снова уставилась на меня. И снова глаза ее загорелись недобрым огнем.
— Значит, мелко? А приходить ко мне на съемочную площадку, драть с меня три шкуры да еще пытаться шантажировать — это не мелко?
Периферийным зрением я прикинула расстояние до спасительного кресла. Оно было явно больше, чем расстояние до подсвечника с тремя медными грациями (и как только Чарская не воспользовалась им до сих пор — уму непостижимо!)… Если в ход пойдут грации, то мне сильно не поздоровится.
Она ограничилась тем, что плеснула бренди мне в лицо. Точно так же несколько дней назад поступила и я сама, но тогда вместо бренди фигурировал кофе.
— Квиты, — Чарская самодовольно улыбнулась. — — д теперь рассказывай, зачем тебе понадобилось меня шантажировать?
— Разве я тебя шантажировала? Ты сама все придумала. А я просто хотела узнать о драгоценностях, — слукавила я.
— Да?
— Мне наплевать, что ты там вынула из сейфа… Ты меня вообще не интересуешь.
— Да? — Чарская недоверчиво хмыкнула. — А ты сука. Но это даже хорошо. Я сама сука. Причем такая, что ты по сравнению со мной просто девочка-припевочка. Скажешь, нет?
— Не скажу.
— Вот видишь. Ну, давай накатим. За наше сучье племя…
— А как оно к тебе попало? Колье? — осторожно спросила я, вытирая остатки бренди с подбородка.
— Я же говорила тебе. Художник по реквизиту. В следующей … дебильной серии я как раз должна искать … цацки. Ну и параллельно до дури трахаться с каким-то скачком-самородком, который эти цацки пасет. И сегодня этот бивень, наш реквизитор …, приносит … футляр. Он, видите ли, его в антикварном купил, чтобы, так сказать, украсить … эту картину, это «мыло» гнилое. И придать достоверность событиям.
— И за сколько купил?
— За сто пятьдесят баксов! За сто пятьдесят! … душу в гроба мать! Лучше бы я всего этого не знала!
— А в каком антикварном?..
Чарская порылась в своем саквояже и достала изрядно помятую квитанцию, справку о продаже и товарный чек.
— Вот, взяла на память. Приеду в Москву — сортир ими украшу… Нет, — она наморщила безмятежно-киношный лоб. — Сначала размножу на ксероксе, а потом уже украшу. До потолка обклею. Чтобы всегда помнить о собственной … глупости!
Я уже не слушала, что говорит мне Чарская. Я изучала квитанцию. Гарнитур из трех предметов (колье, серьги кольцо; горный хрусталь, серебро с золотым напылением) был продан за 4200 (четыре тысячи двести) рублей антикварным салоном «Бирюза».
Я знала этот трупного вида салон. Он подвизался при городском ломбарде и специализировался на отъеме ценностей у малоимущих реликтовых старух. Но самым удивительным было то, что вышеуказанный гарнитур был принят на комиссию от гр. ШАМНЕ И. И.
«И. И.» — не иначе «Илларион Илларионович», — машинально подумала я.
И тут же комната вместе с бесшабашной красоткой Полиной Чарской поплыла у меня перед глазами.
И.И. ШАМНЕ.
Илларион Илларионович Шамне, подпольный ювелир, специалист по камешкам, очкастый хитрован, связанный с Олевом Киви, — владелец такого же, только с другим именем салона «АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА». Но почему И.И. Шамне снес безделушки в другой магазин, а не выставил у себя?! Самолично бил ноженьки, самолично сдавал на комиссию…
В этом не было никакой логики. Никакой.
И никакого смысла. Разве что еще раз подтверждалась сомнительная связь ювелира и виолончелиста. Больших виртуозов своего дела, приходится признать!
— Что с тобой? — Чарская пощелкала пальцами перед моим носом.
— Ничего… Слушай, ты бы не могла отдать мне эту квитанцию?
— Зачем?
— Меня накололи так же, как и тебя, — я решила сыграть с Полинькой Чарской в игру «Суки, объединяйтесь в профсоюз!». — И мне нужна эта бумажка.
Чарская задумалась. Очевидно, мысль о том, что ее московский сортир осиротеет без документального подтверждения ее же … глупости, не очень вдохновляла.
— А я выясню все про кассету, — выкатила я на позиции последний аргумент. — Кассету еще никто не отменял. И на ней ты все еще лезешь в сейф.
Это подействовало.
— Ты полагаешь? — она нахмурилась.
— Я просто в этом уверена.
— Хорошо. Бери.
Когда заветный клочок бумаги был получен, я принялась размышлять о том, как бы мне отблагодарить Чарскую.
— Если хочешь, я могу помочь тебе убраться.
— Еще чего, — фыркнула она. — Что за рабская психология? Пусть этим занимаются те, кто должен заниматься. Они за это деньги получают. А я в горничные не нанималась.
— Но… — Я обвела глазами номер, больше похожий на полигон после ядерных испытаний. — Мы здесь на приличную сумму накуролесили.
— Группа заплатит, — беспечно отмахнулась Чарская. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Думаешь, заплатит?
— Куда денется!.. Везде, где я работаю, в смету статью закладывают. Называется «Непредвиденные расходы и форс-мажорные обстоятельства». Если такой статьи нет, я даже переговоров не веду.
— Лихо! — восхитилась я.
— Ну! Такие актрисы на дороге не валяются. Меня же все режиссеры ненавидят! Рыдают, проклинают, волосы рвут на заднице, а сделать ничего не могут. Потому как вот они у меня где … коньки бздиловатые! — Чарская сжала маленький склочный кулак.
— Лихо… Может, еще за топливом сбегать? — Я выразительно посмотрела на опустевшую бутылку бренди. — Здесь один молдаванин есть…
Воспоминание о недавно покинутом Аурэле Чорбу накрыло меня с головой. Но Эта Сука не дала мне пойти на дно.
— Знаю я этого молдаванина. Фуфлыжник. Гнойный чернозем. Кроме своего пойла поганого, ничего не признает. Будь его воля, он бы всех в нем утопил. А потом душонки бы инспектировал — на персональном Страшном Суде. И вообще… много на себя берет. А я таких … колхозников ненавижу.
В ее голосе сквозила самая обыкновенная зависть. В борьбе за умы и сердца безропотного человеческого стада Аурэл Чорбу и Полина Чарская были непримиримыми конкурентами. Но не это занимало меня сейчас: Полина, прожившая в гостинице довольно длительное время, могла бы пролить свет на каждого постояльца. А чужая точка зрения всегда важна, даже если это точка зрения отпетой суки.
— Весело здесь у вас. — Я начала издалека, чтобы не вспугнуть пребывавшую в самом благодушном настроении Чарскую.
— Ага. Весело. Как в доме еврейской бедноты. Одного в расход пустили… Ну почему не я это сделала?!. — Она снова отвлеклась от темы.
— Говорят, его пресс-секретарь до сих пор здесь…
— Правда?
— Я его в баре видела. Сегодня ночью. Что за тип?
— Такой же слизняк, как и его покойный хозяин… Я и встречалась-то с ним несколько раз.
— А разве… в Вене его не было?
Упоминание о Вене, романе с Олевом и неудавшейся краже неудавшихся драгоценностей было рискованным шагом, но Чарская отнеслась к этому шагу достаточно спокойно.
— Лично я его не видела, — бросила она. — Но я там вообще мало что видела. Кроме койки, разумеется. Дурой была.
— И еще актер, — я быстренько закрыла тему с Калыо Куллемяэ И подсунула Чарской очередную фигуру. — Илья Слепцов.
— Слепцов? Да нет такого актера Ильи Слепцова! Впервые слышу.
— Вообше-то меня интересует один иностранец. Тео Лермитт, искусствовед. Он останавливался здесь.
— Тео Лермитт? — Чарская задумалась. — Немец?
— Он из Швейцарии.
— Шваба я знаю, живет рядом с крестьянином. Бизнес-крыса… А искусствовед… Нет. Мне он не попадался.