— Он из Швейцарии.
— Шваба я знаю, живет рядом с крестьянином. Бизнес-крыса… А искусствовед… Нет. Мне он не попадался.
Что ж, неуловимый Тео Лермитт по-прежнему остается неуловимым! Пора идти за бренди.
— Так как насчет выпивки?
— Легко. Сейчас закажем, — Чарская оглянулась в поисках телефона и сразу же обнаружила его изуродованное тельце на полу. И запоздало покаялась:
— Черт, с телефоном я, кажется, погорячилась…
— Я схожу.
— Да ладно тебе… Пусть ходят те, кому за это деньги платят. А мы сейчас грохнем что-нибудь тяжеленькое, сразу прибегут…
Из «тяжеленького» в номере оставались только три медные подсвечные грации, телевизор с видеомагнитофоном и зеркало в тяжелом багете, обрамленное Венерой и Амуром. Крошку Амура мне было особенно жалко.
— Я быстро. Ты будешь бренди?
— Нет, — Чарская закусила губу. — Бренди у них хреновый. Но если уж пойдешь, закажи мне «устрицу пустыни»
— ???
— Виски с джином.
Я кивнула. Эту сомнительного качества смесь всегда любила Кайе…
Кстати, о Кайе. Автограф кинозвезды еще никто не отменял.
— Послушай… Пока мы в относительной трезвости… Ты бы не могла дать мне автограф?
Чарская расплылась в самодовольной улыбке.
— Вот видишь! А говорила, что я тебя не интересую! Ну-ка, давай ее сюда!..
И прежде чем я успела что-либо сообразить (куррат!!), Полина вынула у меня из пальцев злополучную квитанцию из «Бирюзы» и перевернула ее на обратную сторону. А потом хищно клацнула ручкой, извлеченной из саквояжа.
— Что писать?
Я с тоской посмотрела на единственную улику против И. И. Шамне, но не вырывать же ее из непредсказуемых актерских лап, в самом деле!
— Так что? — поторопила меня Чарская.
— Значит, так, — я закатила глаза. — «Кайе с самыми лучшими пожеланиями». Ну и подпись, разумеется.
От старания Чарская даже высунула язык. А написание четырех жалких слов и предлога заняло гораздо больше времени, чем я предполагала. Наконец Чарская завершила послание и протянула квитанцию мне.
— Ну, как? Сойдет?
«Ты кайфовая баба, Кайе. Хоть одно нормальное рыло в этом богом забытом городишке. Круто мы с тобой потусовалисъ. Чухляндия — дерьмо, Рашэн — помойка. Да здравствует остров Пасхи! Суки, объединяйтесь в профсоюз! Полина Чарская».
— Оригинально, — только и смогла выговорить я. — А при чем здесь остров Пасхи?
— А там народу мало. И вони соответственно. Я тебе еще там мой мобильный приписала. Надумаешь в Москоу — звони. Заезжай. Если я, конечно, буду в хорошем настроении…
— А если в плохом?
— Спущу тебя с лестницы.
Что-что, а телефон Чарской мне не пригодится никогда. Даже если я когда-нибудь освобожусь от пут федерального розыска, еще не факт, что Чарская меня вспомнит. И еще не факт, что я вспомню ее…
— Ну, ладно. — Я поднялась и спрятала квитанцию в карман. — Пошла за «устрицей в пустыне»…
* * *В баре по-прежнему никого не было, кроме самого бармена (очевидно, это и был бессменный Андрон Чулаки, тип из досье Сергуни Синенко).
И полуспящего Калью Куллемяэ. Калыо сидел в той же позе, в которой мы с Аурэлом его оставили.
Бармен читал книгу. С таким увлечением, что не сразу обнаружил новую посетительницу. И только когда я призывно постучала костяшками пальцев по стойке, уставился на меня.
Я заказала Андрону «устрицу в пустыне» (для Чар-ской) и стакан минеральной (для себя). И сразу же воспользовалась этим, чтобы завязать с носатым обрусевшим греком разговор.
— Что-то немного у вас народу…
— Тухлячок, это верно, — скучающий бармен с радостью пошел на контакт. — Почаще бы народ отстреливали, вообще бы одни столы остались. А вы из съемочной группы этой ненормальной?
— Ну да, — я не стала разочаровывать Андрона Чула-ки. — Привезла ее со смены. А как вы догадались?
Он потряс бутылку «Johnnie Walker Black Label» перед самым моим носом.
— Виски с джином, ее любимый напиток. Сейчас наквасится и начнет имущество ломать. Которое не доломала.
— И здесь тоже?
— А как же! Святое дело… Сами должны знать, если с ней работаете.
— А что у вас за история здесь произошла? С убийством? — Я понизила голос до обывательского шепота. — Вроде какая-то женщина…
— Не верю я в это, — отрезал бармен, протирая бокал. И сразу показался мне симпатичным. Даже рулевидный нос теперь не портил его.
— Но ведь в газетах было…
— А вы меньше читайте. Их ведь здесь всех допрашивали, постояльцев. Прямо на моих глазах… Вон за тем столиком, за которым сейчас парень спит. Между прочим, помощник покойного… Так вот, все они не лучшим образом выглядели.
— Кто?
— Да соседи его по номерам! Актриска истерику устроила, тряслась вся, даже в обморок хлопнулась. Вот что снимать надо, так вашему режиссеру и передайте!.. Этот хмырь, — бармен сделал выразительный жест в сторону Калью, — все время на своем эстонском лопотал. По-русски говорил только три слова: «Девка его убила». И все.
Раз тридцать это повторил, хотя и с первого раза все было понятно… Один деятель вообще вечером съехал. А до этого лепил горбатого, что покойника никогда в глаза не видел…
Только один человек выехал из гостиницы после смерти Олева Киви — Тео Лермитт. Я насторожилась:
— Врал, думаете?
— Врал, конечно! И не думаю, а знаю. Они ведь все здесь не по первому разу останавливаются. Гостиница маленькая. В прошлом году зимой эти двое даже выпивали вместе. Покойник и который съехал. Вот и посудите, зачем ему было врать, что они незнакомы?
— Может, не хотел неприятностей? Лишних разбирательств?… — внутри меня заныла и задергалась какая-то струна.
— Ха! — Андрон Чулаки перегнулся через стойку и приблизил ко мне проницательный нос. — Какие лишние разбирательства? Их всех допрашивали формально. Их никто ни в чем не подозревал! Подозревали-то девчонку, которая переспала с музыкантом и смылась! И все улики были против нее. А если тебя ни в чем не подозревают, если тебе нечего скрывать — то зачем же бояться? Я прав?
— Наверное. А вы детектив? — Я решила поощрить бармена в его изысканиях.
— Вообще-то я детективы люблю. Но тут и семи пядей во лбу иметь не надо, чтобы понять, что все они что-то знают. Про себя или про него. Но никто не хочет раскалываться.
— А вы сообщили об этом? Бармен ехидно рассмеялся.
— Еще чего! Буду я всяким ищейкам помогать!
— Вы сказали — «все»?
— Ну, это я преувеличил… Есть здесь еще немец. Три года останавливается. Только я его редко вижу, поскольку девок он не водит и спиртное не употребляет. Дрянь человек. Его и вызывать не стали. Он в холле скандал устроил, даже здесь было слышно. Я, мол, уважаемый гражданин уважаемой Германии и не потерплю допросов. Тоже непонятно, какого черта взбеленился.
Я с уважением посмотрела на рыцаря шейкеров и коктейлей Андрона Чулаки. Вот кого нужно было нанимать в частные детективы. Его, а не сквалыгу Рейно!
— Один молдаванин молодец, — прервал поток моих мыслей бармен. — Никаких проколов. Спокойно все объяснил. Что они-де в эту ночь выпивали здесь с некоторыми.
— Выпивали?
— Ну, не здесь. У кого-то, наверное. Сигали по холлу, как ненормальные. Групповое алиби.
— Думаете?
— Я думаю, что, если у тебя есть алиби, ты не должен волноваться. А если ты все-таки волнуешься, значит, твое алиби гроша ломаного не стоит. Просто нужно знать, как его развалить. Только и всего.
Только и всего.
Андрон протянул мне большой стакан с «устрицей пустыни».
— Держите. Для вашей ненормальной. Что-то тихо сегодня… Заснула она, что ли?
— Спасибо…
— Вы приходите сюда. Когда эта змея актерская на боковую отойдет. Поболтаем… Здесь тоска по ночам, а я компании люблю… Чтобы музыка, девочки у шеста, хари потешные… Приходите. Я вам еще что-нибудь интерес-ненькое расскажу…
Я не знала, к кому именно отнес меня Андрон Чулаки — то ли к потешным харям, то ли к девочкам у шеста, но пообещала зайти еще. Если удастся.
Стараясь не пролить «устрицу», я двинулась к выходу и обернулась напоследок: чтобы бросить еще один благодарный взгляд на Андрона. Но тот уже снова углубился в книгу.
Агата Кристи. «Убийство в Восточном экспрессе». Эта книга была покруче, чем мои «Детективные загадки…». Но теперь, во всяком случае, понятно, откуда скучающий бармен черпает вдохновение.
— Я не хотел… Не хотел… — Тихий, едва внятный эстонский Калью Куллемяэ заставил меня вздрогнуть.
Пока я заседала у стойки Андрона, Калыо успел прийти в себя.
Он покинул столик и на нетвердых ногах поплелся за мной. Я даже прижалась к стене, чтобы пропустить его. Терять «устрицу пустыни» из-за какого-то пьяного придурка мне не хотелось. Но у Калью, судя по всему, были совсем другие планы.
— Moldaavlane [33]. — Он ткнул в меня пальцем и хихикнул.
Я хотела было ответить ему на чистокровном эстонском с вкраплениями ненормативного русского, но вовремя сдержалась. Пусть пьянчужка думает, что защищен хотя бы своим нетерпимым, маленьким и гордым язычишкой.
Калью хотел сказать еще что-то, но махнул рукой и побрел к выходу. Я двинулась следом.
Но наша лестница слишком затянулась. Он останавливался на каждой ступеньке, бормотал себе под нос более чем скромные эстонские ругательства и обреченно посмеивался.
Но, дойдя до второго этажа, он не свернул к себе, как этого можно было ожидать, а поплелся на третий. Я поставила стакан с «устрицей» на площадке, против мясистой пальмы, и отправилась следом за Калью.
Все последующее напомнило мне мелодраматические сопли, которыми время от времени исходил мой любимый журнал «Дамский вечерок». Калью остановился против номера своего покойного патрона и, не прекращая шмыгать носом, достал из кармана ключ. Но на то, чтобы открыть дверь, ему понадобилось несколько минут. Я даже порывалась выйти из своего временного укрытия (напольной вазы с лилиями, остро и сладко пахнущими лежалой мертвечиной), чтобы помочь бедолаге.
Наконец Калью справился с замком и завалился в номер. Выждав контрольные три минуты, я двинулась за ним. И снова нырнула под своды недавнего преступления.
В номере было темно; даже свет от окна не проникал. Очевидно, что его плотно зашторили: запах убийства и память о нем не должны никого тревожить.
Глаза никак не хотели привыкать к темноте, она плавала вокруг меня, как туман, забиралась в ноздри и покалывала затылок. Я вдруг вспомнила о слепой жене красавчика Филиппа: вот кто ориентировался бы здесь, как рыба в воде, вот для кого не было бы никаких тайн в бархатистом черном. Уж она бы сразу определила месторасположение Калью.
А я…
Потерянная, я стояла посреди темноты, боясь сделать хотя бы шаг: еще неизвестно, что последует за этим шагом и кто меня будет за ним ожидать. Черт, черт, черт, что за детские страхи! Здесь нет и не может быть никого, кроме налакавшегося вусмерть эстонца.
Нет и не может быть.
Не опоздавший же на поезд убийца здесь прячется, в самом деле!
А если Калью и есть убийца? Ведь убийц всегда тянет на место преступления, об этом я сама читала в журнале «Дамский вечерок», в интервью с одной популярной писательницей, имя которой никак не могла запомнить…
А если Калью и есть убийца?
Если он узнал меня еще тогда, в баре? Если он просто ждал меня, как ждет змея зазевавшегося тушканчика? Если он специально заманил меня сюда и…
Плохо соображая, что делаю, я нашарила рукой стену и стала искать выключатель. Поиски заняли вечность, но в конце этой вечности меня ждал свет, заливший номер. Тот самый номер, в котором произошло убийство Олева Киви.
Убийство, которое я проспала.
…Номер казался не просто убранным — вылизанным. Подготовленным для долгой стерильной смерти, как какой-нибудь склеп сразу после похорон. Родственники покойного дают себе и друг другу слово навещать его, зная, что не придут никогда. Интересно, как долго номер будет стоять пустым?.. Совсем потеряв осторожность, я прошлась по нему и даже посидела в кресле — том самом кресле, в котором выслушивала россказни Олева Киви о его покойной жене. Возможно, в нем сидел и сам убийца, перед тем как направить нож в грудь Олева. Он видел все то, что вижу сейчас я: зашторенные окна, видеодвойку, стеклянный журнальный столик, ковер на полу, абстрактную картину на стене, керамическую лампу в латиноамериканском стиле — точно такую же, какую разбила Чарская…
И он видел меня.
Меня.
И я осталась жива только потому, что не проснулась. А если бы проснулась?.. А если он и сейчас в городе? Если он и сейчас в гостинице — и решит, что я просто притворялась. Что не спала?..
Мурашки поползли у меня по телу, а потом я услышала тонкий застенчивый храп. И двинулась на него.
Так и есть.
На кровати, где еще совсем недавно почивали мы с Олевом Киви, раскинув руки, спал Калыо. Эта картинка была такой невинной, что я даже рассмеялась. И все стало на свои места. Вдрызг напившийся Калью Куллемяэ просто перепутал этажи. Как я могла забыть — ведь на плане Сергуни Синенко его номер находился прямо под номером Олева Киви! Он просто перепутал номера. А поскольку их планировка вряд ли отличается особыми архитектурными новациями, то совершенно нормально, что он завалился на кровать.
Я осторожно прикрыла дверь спальни и вышла из номера.
Никакой загадки. Ну почему эстонцы не преподносят никаких загадок?..
Спустившись на второй этаж, я нагнулась было за оставленным стаканом «устрицы пустыни» — и с удивлением обнаружила, что он пуст. Нет, стакан стоял на том же самом месте, на котором я оставила его, вот только ни джина, ни виски в нем уже не было.
Интересно, кто мог так пошутить?
Сама Чарская вряд ли вышла бы из номера («пусть это делают те, которым деньги платят»), Калью на моих глазах оккупировал номер Киви, бармен Андрон Чулаки привязан к своей стойке и к «Убийству в Восточном экспрессе». Немец Гюнтер Кноблох, если верить тому же Андрону, не пьет ничего крепче воды… Глава алкогольной империи Аурэл Чорбу вряд ли будет менять свои вина и свой коньяк на какое-то сомнительное пойло… Разве что Илья Слепцов с кордебалетом. Или охранники. Наверняка охранники поднимаются на этажи…
Да и черт с ней, с этой «устрицей в пустыне», вот только перед Чарской неудобно.
Вспомнив об актрисе, я вздохнула и направилась к ее номеру. Дверь была приоткрыта, а Чарская…
Полина Чарская тоже спала.
Свернувшись клубком на кресле, среди изувеченных вещей, осколков стекла и пластиковых воспоминаний о телефонном корпусе. Она спала так, как спят маленькие дети: подложив ладонь под щеку и надув губы.
Очень мило.
Наверное, это и есть лучшая ее роль…
Я осторожно прикрыла дверь в номер, развернулась на пятках и… уткнулась в жесткую грудь Аурэла Чорбу.
— Вот ты где! — Он как ни в чем не бывало улыбнулся мне. — Почему ты сбежала?
— Я не сбежала… Просто вышла в коридор и встретила свою старую знакомую.
— Эту маленькую дрянь? — Судя по всему, Чарская и Чорбу ненавидели друг друга взаимно.
— Эту Суку, — поправила Аурэла я. — Все называют ее Эта Сука.
— Значит, встретила старую знакомую…
— Пришлось немного поболтать.
— Я слышал, — Аурэл ощетинил усы. — Вы очень громко разговаривали. И, по-моему, даже прибегали к помощи… э-э… некоторых предметов.
Я развела руками: что же тут поделаешь, вулканический темперамент.
— А ведь я заглядывал к ней, — помолчав, добавил он. — Тебя там не было.
— Я спускалась в бар. Хотела заказать что-нибудь выпить…
Чорбу укоризненно посмотрел на меня.
— Для Полины. Не для себя… После ваших фантастических коньяков я вряд ли скоро отойду…
— Может быть, еще по чуть-чуть пропустим?
Я умоляюще поднесла руки к груди.
— Думаю, на сегодня достаточно…
— Как знаешь. Так где ты была? В голосе Чорбу вдруг послышались стальные нотки. И эти нотки заставили меня насторожиться.
— В баре. Я говорила вам.
— Я только что из бара. Ты ушла оттуда чуть раньше…
— Я не думала, что вы будете волноваться.
— Разве? Ведь это я тебя пригласил… Признавайся!
— В чем?
Молдаванин молчал, а я так и не смогла найти подсказки в его глазах. Как ни пыталась.
— Ты ведь была наверху. Возле номера покойного, — он наконец-то сжалился надо мной. — Правда?
Я опустила голову и уперлась взглядом в мягкие кошачьи постолы: в такой обуви легко следовать тенью за кем угодно.
— Правда, — вздохнула я. — Я ведь журналистка… Очень хотелось посмотреть…
— На что?
— На место преступления. — Слава богу, хоть в этом мои позиции выглядят незыблемо: профессиональный долг плюс простое человеческое любопытство.
— Обнаружила что-нибудь интересное?
— Ничего, — я нисколько не лукавила. — Самое интересное, что есть в этой гостинице, — это вы.
— Тогда пойдем? — Он ухватил меня за руку, — Только дай мне слово, что больше не сбежишь…
Но возвращаться в номер Аурэла мне не хотелось. Именно потому, что он был таким чертовски привлекательным мужиком. Привлекательным и опасным. И я могла бы не устоять…
— А если мы посидим в баре?
— Отродясь там не бывал…. Но если ты настаиваешь…
— Настаиваю.
— Тогда пошли.
.. Андрон Чудаки по-прежнему читал об ужасах железнодорожных путешествий в большой компании. Но теперь он был уже не так одинок: за ближним к стойке столом восседала полусонная двойня. Двойня пялилась в беззвучно работающий телевизор и синхронно потягивала томатный сок. Обоих персонажей я видела всего лишь мельком, но и они были запротоколированы в досье у Сергуни Синенко.
Вотяков и Лисовских.
Официант, привезший ужин нам с Олевом (потенциальный отравитель), и портье (потенциальный сообщник отравителя).
На наше появление в дверях бара они никак не отреагировали, и я успокоилась окончательно: как бы то ни было, с моей внешностью произошли кардинальные изменения, и судить обо мне могут теперь только правоохранительные органы. И только по отпечаткам пальцев.