Талтос - Энн Райс 21 стр.


— Я действительно люблю тебя! — прошептал он.

— Знаю, — ответила она. Он едва слышно рассмеялся.

— Ты знаешь? — Он сознавал, что улыбается, и это доставляло ему удовольствие. — Ты действительно знаешь! — кивнув, повторил он.

— Да, — слегка кивнула она. — Я боюсь за тебя, и так было всегда. И это не потому, что ты безвольный, несостоятельный, не такой, каким должен быть. Я боюсь, потому что чувствую в себе такие силы, которых нет в тебе, но есть нечто подобное у других людей — у наших врагов, убивших Эрона, — силы, рождающиеся из полного отсутствия угрызений совести. — Она стряхнула пылинку с маленькой узкой юбки. Когда она вздохнула, мягкий звук этого вздоха, казалось, наполнил всю машину; скорее, он походил на аромат ее духов.

Она склонила голову — едва уловимый жест, который позволял ее мягким и длинным волосам очертить ее лицо. И когда она снова взглянула вверх, ее ресницы показались ему особенно длинными, а глаза одновременно и прекрасными, и загадочными.

— Назови это колдовством, если хочешь. Быть может, именно в этом все дело. Может быть, суть вовсе не в генах, а в физической способности совершать поступки, которые недоступны нормальным людям

— В таком случае у меня есть эта способность, — сказал он.

— Нет. Возможно, случайно у тебя оказалась длинная спираль, — предположила она.

— Случайно? Как бы не так! — возразил он. — Меня выбрали для тебя, Роуан. Это дело Лэшера. Много лет назад, когда я еще был ребенком и остановился у ворот того дома, он выбрал меня. Как ты считаешь, почему он это сделал? Не потому, что он тогда подумал, что я, должно быть, хороший человек и уничтожу его с трудом завоеванную плоть, — нет, разумеется, дело было совсем не в этом. Все дело было в ведьме, жившей внутри меня, Роуан. Мы происходим из одного и того же кельтского рода. Ты знаешь об этом. Я сам — сын рабочего, а потому ничего не знаю о своей истории. Но мой род прослеживается до самых истоков твоего… Власть происходит оттуда. Она была у меня в руках, когда я мог прочесть прошлое и будущее человека посредством простого прикосновения к нему. Это было и тогда, когда я услышал музыку, исполнявшуюся призраком, специально для того, чтобы привести меня к Моне.

Она слегка нахмурилась, глаза ее уменьшились на один миг и снова стали большими и озабоченными.

— Я не воспользовался этими силами, чтобы уничтожить Лэшера, — сказал он. — Я был слишком напуган, чтобы употребить их. Я использовал мою силу как мужчина и употреблял также простые инструменты, о которых рассказал мне Джулиен. Но сила здесь. Она должна быть. И если именно поэтому ты любишь меня — я имею в виду, по-настоящему любишь, — то я могу проникнуть вглубь себя и выяснить, что могут сделать мои силы. Таковым всегда было мое мнение.

— Мой невинный Майкл, — произнесла она, но тон ее был скорее вопросительным, чем утверждающим.

Он покачал головой. Нагнулся вперед и поцеловал ее. Возможно, это было не самое лучшее из того, что он мог сделать, но он не удержался. Он держал ее за плечи и прижимал к сиденью, прикрыв ей рот своими губами. Он ощутил ее мгновенный ответ по тому, как ее тело объединилось с ним в страсти, руки скользнули вокруг его шеи и сомкнулись у него за спиной, рот ответил ему поцелуем, спина выгнулась, будто она пыталась прижаться к нему всем своим существом.

Когда он отпустил ее, то сделал это только потому, что был вынужден.

Машина быстро неслась по автостраде. Впереди уже высились строения аэропорта. И потому не осталось времени для выражения страсти, которую он ощущал в себе, для выражения гнева, обиды и любви, которые ему так отчаянно хотелось ей выразить.

На этот раз она сама потянулась к нему, обеими руками прижала к груди его голову и поцеловала его.

— Майкл, любовь моя, — сказала она, — моя единственная и истинная любовь.

— Я с тобой, моя дорогая, — сказал он. — И не пытайся ничего изменить. То, что мы должны сделать — за Эрона, Мону, за ребенка, за всю семью и Бог знает за что, — все это мы сделаем вместе.

Пока они не оказались над Атлантикой, он пытался заснуть. Они поели достаточно сытно и выпили несколько больше, чем следовало, и говорили в основном об Эроне. В салоне уже было темно и тихо; они укрылись под полудюжиной легких одеял.

Он считал, что сон был просто необходим. Эрон посоветовал бы им теперь выспаться — не так ли?

Они должны были приземлиться в Лондоне через восемь часов, когда там наступит раннее утро, хотя для них будет еще глубокая ночь, и там их встретит Юрий, которому не терпится узнать — и он имеет на это право, — как погиб Эрон. Боль. Скорбь. Неизбежное страдание.

Он ускользал куда-то, не уверенный в том, движется ли он в какой-то кошмар или стремится попасть во что-то яркое и несерьезное, словно в плохой комикс, когда ощутил прикосновение ее руки.

Он повернулся к ней лицом. Она лежала спиной к нему, рядом, и сжимала его руку.

— Если мы видим это так отчетливо, — прошептала она, — если ты не отвернешься от того, что я буду делать, если я не буду отстранять тебя…

— Да.

— Тогда ничто не сможет разделить нас. Никто не сможет встать между нами. И что бы у тебя ни было с этой девочкой-невестой, все будет искуплено.

— Я и не желаю никаких девочек-невест, — возразил он. — И такого никогда не было. Я не мечтал ни о какой другой женщине, когда ты покинула меня. Я люблю Мону по-своему и буду всегда ее любить, но это часть того, что мы собой представляем, все мы. Я люблю ее и хочу этого ребенка. Я так сильно хочу этого ребенка, что даже не желаю говорить об этом. Это случилось совсем недавно. Я слишком остро желаю этого. Но хочу я только тебя, и это неоспоримая истина с первого дня, как мы встретились.

Она прикрыла глаза, ее теплая рука все еще крепко сжимала его руку, а затем совершенно естественно соскользнула, словно Роуан уснула. Лицо ее стало спокойным, безмятежным и совершенно безупречным в своей красоте.

— Ты знаешь, я лишал людей жизни, — шепотом сказал он, не будучи уверен в том, что она еще бодрствует. — Я убивал уже три раза и оставлял своих жертв без всякого сожаления. Это меняет кого бы то ни было.

Ее губы не шевельнулись.

— Я могу поступить так же снова, если должен буду.

— Уверена, что ты на это не сможешь решиться, — спокойно ответила она, не открывая глаз, словно все еще была погружена в глубокий сон. — Но, видишь ли, я собираюсь сделать это вне зависимости от того, должна или нет. Я была смертельно оскорблена

Он подвинулся ближе и снова поцеловал ее.

— Мы не сможем заниматься этим, до Лондона, — сказал он.

— Мы единственные пассажиры первого класса, — шепнула она, приподняв брови и снова целуя его. — Однажды, когда я летела в самолете, я узнала о новом способе любви. Это был первый поцелуй Лэшера, если можно так выразиться. В нем была жестокая, электрическая сила. Но я хочу твои руки. Я хочу твой член. Я хочу твое тело! Я не могу ждать, пока мы прилетим в Лондон! Дай мне все это.

Неплохо сказано, подумал он. Слава Богу, она расстегнула свой блейзер, иначе ему пришлось бы отрывать пуговицы…

9

Здесь почти ничто не изменилось. Огромный помещичий дом стоял в парке, практически в лесу, без запирающихся ворот, без сторожевых собак для его защиты, — великолепной архитектуры, с прекрасными арочными окнами и мириадами дымовых труб, очень большой и великолепно содержащийся. Эпоху его благоденствия можно было представить с первого взгляда Его грубость и мрачность, его исключительность потрясали до такой степени, что перехватывало дыхание.

Только автомобили, стоящие вдоль покрытой гравием подъездной аллеи, и длинные ряды машин в открытых гаражах выдавали настоящее время. Даже электрическая проводка и кабели были проложены под землей.

Он прошел между деревьями и. подойдя к фундаменту, стал вдоль стен искать двери, которые он помнил. На нем не было сейчас ни костюма, ни пальто — только простые вещи: длинные рабочие брюки из коричневой хлопковой ткани и толстый шерстяной свитер — любимая одежда моряков.

Когда он приближался к дому, казалось, что тот вырастал до огромных размеров. Несмотря на неяркие и редко расположенные фонари, дом тем не менее выглядел достаточно освещенным. Ученые в своих кельях…

Сквозь ряд маленьких зарешеченных окон он видел кухонный подвал, в котором две поварихи в белом выставили замешенное тесто, чтобы оно поднялось как следует. Их руки и рабочие кухонные столы из светлой породы дерева были обсыпаны белой мукой. До него донесся запах кофе — очень густой и свежий. Здесь где-то должна быть дверь… дверь для доставки продуктов и всего подобного. Он шел долго, ощупывая руками стены, и наконец дошел до нужной двери, которая давно уже не использовалась и показалась ему совершенно непреодолимой.

Но все же стоило попытаться. Он пришел с необходимыми инструментами. Возможно, здесь не было сигнализации на каждой двери, как в его собственном доме. И в самом деле, здесь все имело заброшенный жалкий вид. Когда он изучил дверь, то увидел, что она вообще не имела замка, висела на старых петлях, весьма сильно заржавевших, и на ней была всего лишь простая щеколда. К его изумлению, дверь открылась при первом же прикосновении; она издала звук, напоминающий зевоту, что его насторожило и обеспокоило. Далее он увидел каменный проход и небольшую лестницу, ведущую наверх. Свежие следы ног на лестнице, поток теплого, слегка застоявшегося воздуха, запах помещения в зимнюю пору.

Он вошел и закрыл дверь. Свет, пробивавшийся на лестницу откуда-то сверху, освещал тщательно выведенные буквы, гласящие: «НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ ЭТУ ДВЕРЬ ОТКРЫТОЙ».

Он послушно убедился, что дверь закрыта, затем повернулся и стал подниматься вверх, пока не дошел до широкого, обитого темными панелями коридора

Это был холл, который ему запомнился. Он пошел дальше, не пытаясь ступать бесшумно в своих теннисных туфлях или скрываться в тени. Здесь размещалась официальная библиотека, как он помнил, — не вместительный архив, в котором хранились пожелтевшие от времени бесценные рукописи, а ежедневно открытый читальный зал с длинными дубовыми столами и удобными стульями, с кипами журналов, выходящих во всем мире, и потухшим, но все еще теплым камином, в котором между обгоревшими поленьями и грудами пепла кое-где тлели несколько янтарных угольков.

Он решил было, что комната пуста, но, присмотревшись внимательнее, увидел дремлющего в кресле человека — плотного телосложения, лысого, в маленьких очках, державшихся на кончике носа, в прекрасном халате, надетом поверх брюк и рубашки.

Не стоило начинать отсюда. Легко могла зазвучать охранная сигнализация. Он отступил к выходу, стараясь на этот раз не производить шума и считая удачей, что сумел не разбудить этого человека. Он вышел на большую лестницу.

В старые времена спальни размещались на третьем этаже. Так ли оставалось все сейчас? Он прошел лестницу до самого верха. Похоже, здесь все сохранилось по-прежнему.

Он достиг конца коридора на третьем этаже, прошел вниз, в другой небольшой холл и заметил свет под дверьми. Он решил, что начнет действовать оттуда.

Не постучав, он повернул ручку двери и вошел в маленькую элегантную спальню. Единственным ее обитателем оказалась женщина с седыми волосами, взглянувшая на него из-за письменного стола с явным изумлением, но без страха.

Именно на это он и рассчитывал. Он приблизился к столу.

Левой рукой она держала раскрытую книгу и правой подчеркивала слова на странице.

Это была одна из работ Боэция[15], и она подчеркивала фразу «Силлогизм — это высказывание, в котором излагается сущность определенных вопросов и достигается согласие, нечто отличающееся от того, когда согласие должно быть достигнуто посредством самих вопросов, по которым стараются прийти к согласию». Он рассмеялся.

— Простите меня…

Она смотрела на него и не двигалась с тех пор, как он появился в комнате.

— Это истина, но забавная, не так ли? Я позабыл ее.

— Кто вы? — спросила она

Хриплый тембр ее голоса и, возможно, ее возраст встревожили его. Ее седые густые волосы были старомодно уложены узлом на затылке и смотрелись гораздо лучше, чем бесполые современные модные стрижки.

— Я был груб, признаюсь, — произнес он. — Я всегда сознаю, когда бываю груб, и прошу вашего прощения.

— Кто вы? — снова спросила она в точности тем же тоном, как прежде, за исключением того, что теперь разделяла все слова паузой, дабы подчеркнуть их значение.

— Кто я? — спросил он. — Это весьма важный вопрос. Знаете ли вы, кто я?

— Нет. Разве я должна знать это?

— Не уверен. Взгляните на мои руки. Посмотрите, какие они длинные и тонкие.

— Утонченные, — отозвалась она тем же хриплым голосом; ее взгляд лишь на миг перешел на его руки и снова вернулся к лицу. — Зачем вы пришли сюда?

— Мои поступки так же просты, как у ребенка, — сказал он. — Таков единственный способ моего поведения.

— Итак?

— Знаете ли вы, что Эрон Лайтнер мертв?

Она смотрела на него еще мгновение, а затем откинулась на спинку стула, из ее правой руки выскользнул зеленый фломастер. Она отвернулась в сторону. Видимо, для нее это было ужасной вестью.

— Кто сказал вам? — спросила она. — Об этом известно всем?

— Видимо, нет, — ответил он.

— Я знала, что он не вернется обратно, — вздохнула она и поморщилась, отчего складки возле губ проступили еще заметнее и потемнели. — Почему вы пришли ко мне и сказали это?

— Чтобы услышать ваш ответ. Чтобы узнать, не принимали ли вы участия в этом убийстве.

— Что?!

— Вы слышали, что я сказал, не так ли?

— Убить его? — Она медленно поднялась со стула и окинула его жестким взглядом, особенно теперь, когда осознала, насколько он выше ее. Она поглядела на дверь — видимо, готовясь двинуться по направлению к выходу, — но он поднял руку, вежливо привлекая к себе ее внимание.

Она оценила этот жест.

— Вы говорите, что Эрон был кем-то убит? — спросила она. Ее брови насупились, сморщились и нависли над серебряной оправой очков.

— Да. Убит. Его намеренно сбили машиной. Мертв.

Женщина на миг закрыла глаза после этих слов, как будто, осознав, что уйти не сможет, позволила себе соответствующее поведение. Она смотрела вперед, без выражения, очевидно не думая о нем, стоящем рядом, пока не взглянула вверх.

— Ведьмы из семейства Мэйфейров! — хриплым низким шепотом произнесла она Господи, зачем он пошел туда?!

— Не думаю, что это сотворили ведьмы, — возразил он.

— Тогда кто?

— Кто-нибудь оттуда, из ордена

— Вы совсем не думаете, что говорите! Вы просто не осознаете того, о чем говорите! Никто из нас не мог бы сделать такое.

— Конечно, я знаю, что говорю, — ответил он. — Юрий, цыган, сказал, что это один из вас, а Юрий не стал бы лгать в таком деле. Юрий не сказал ни единого слова неправды, насколько мне известно, ни разу и ни о чем.

— Юрий. Стало быть, вы видели Юрия. Вы знаете, где он сейчас находится?

— А разве вам это не известно?

— Нет. Однажды ночью он исчез — это все, что нам известно.

— Он в безопасности, хотя только по чистой случайности. Те же самые негодяи, которые убили Эрона, пытались уничтожить и его. Они должны были убить и его.

— Но почему?

— Вы неповинны в этом? — Он был удовлетворен.

— Да! Подождите, куда вы уходите?

— Я ухожу от вас. Чтобы найти убийц. Укажите мне, как пройти к Верховному главе ордена. Я знал дорогу, но здесь все изменилось. Мне необходимо увидеться с ним.

Женщина не стала ждать, чтобы ее просили дважды. Она обошла его и предложила следовать за собой. Ее толстые каблуки громко стучали по полированному полу, пока она шла по коридору, нагнув седую голову и размахивая руками в такт шагам.

Казалось, что они шли целую вечность, прежде чем достигли противоположного торца коридора. Двойные двери. Он помнил их. В былые времена их не мыли и не полировали до такого блеска. На них было несколько слоев старого лака.

Она постучала в дверь так, что могла разбудить весь дом. Но он не знал, как следует поступить в подобной ситуации.

Когда дверь открыли, она вошла внутрь и затем обернулась — очень резко, чтобы дать понять человеку внутри, что с ней еще один посетитель.

Человек, находившийся в комнате, выглядел утомленным, и когда он увидел Эша, выражение его лица претерпело ряд изменений — от изумления до шока и мгновенной замкнутости.

— Вы знаете, кто я такой, не так ли? — спокойно проговорил Эш.

Он быстро прошел в комнату и закрыл за собой дверь. Это был большой кабинет с примыкающей к нему спальней. Вещи, беспорядочно разбросанные, виделись как в тумане, лампы светили тускло, в камине не было дров.

Женщина смотрела на него все тем же жестким взглядом. Мужчина отступил, словно понял, что ему угрожает опасность.

— Да, вы узнали меня, — сказал Эш, — и вам известно, что они убили Эрона Лайтнера

Мужчина не был удивлен, но глубоко встревожен. Это был крупный человек, плотного телосложения и крепкого здоровья, и у него был вид разгневанного генерала, сознающего, что он оказался в опасности. Он даже не пытался притвориться, что удивлен. Женщина заметила это.

— Я не знал, что они собираются совершить это. Они сказали, что вы мертвы, что вас уничтожили.

— Меня?

Мужчина продолжал отступать. Его охватил ужас.

— Не я отдал приказ убить Эрона. Я даже не знаю цели этого приказа или почему они хотели, чтобы вы оказались здесь. Я практически вообще ничего не знаю.

— Что все это значит, Антон? — спросила женщина. — Кто этот человек? Кто эта личность?

— Личность… Личность… Что за неподходящее слово, — сказал мужчина, названный Антоном. — Перед тобой нечто, которое…

— Скажите, какую роль вы играли во всем этом деле? — потребовал Эш.

— Никакой! — ответил он. — Я Верховный глава ордена. Я был назначен сюда, чтобы следить за тем, как; исполняются желания старшин.

— Вне зависимости от того, каковы их желания?

— Кто вы такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

— Это вы велели своим людям привезти к вам Талтоса?

— Да, но так распорядились старшины! — ответил мужчина. — В чем вы обвиняете меня? Что я сделал такого, чтобы вы явились сюда и требовали от меня ответов? Старшины выбрали тех людей, не я. — Человек глубоко вздохнул, в то же время постоянно наблюдая за Эшем, изучая мельчайшие детали его внешности. — Неужели вы не поняли мое положение? — спросил человек. — Если Эрону Лайтнеру причинили вред, как вы не понимаете, что такова была воля старшин?

Назад Дальше