— Мона Мэйфейр!
Это Эухения, что за наказанье Божье!
— Мона Мэйфейр, это Роуан Мэйфейр, она звонит из самой Англии и хочет, чтобы ты подошла к телефону!
Мегера, мегера! В чем она нуждается по-настоящему, так это в столовой ложке мороженого, даже если она уже почти прикончила целую пинту. Есть еще одна пинта, с которой ей нужно справиться.
Теперь надо бы выяснить, чьи это маленькие ножки протопали в темноте, кто это пробежал через всю столовую? Морриган цокала крошечным язычком в такт этому топотанию.
— Как, кого я вижу? Ведь это моя маленькая любимая кузина Мэри-Джейн Мэйфейр.
— Ш-ш-ш-ш-ш. — Мэри-Джейн приложила палец к губам. Она ищет тебя. У нее Роуан Мэйфейр на проводе. Роуан хочет поговорить с тобой, она сказала, чтобы мы тебя разбудили.
— Перенеси телефон в библиотеку и запиши послание. Я не могу подвергать риску ее здоровье из-за этого разговора Ты должна обмануть ее. Скажи ей, что у нас все в порядке, я принимаю ванну или что-нибудь в этом духе, и расспроси обо всех. Например, как дела у Юрия, как Майкл, и все ли у нее в порядке?
— Все поняла. — И крошечные девичьи ножки удалились прочь, топая по полу.
Она выскребла остатки мороженого и швырнула банку в раковину. Что за беспорядок в этой кухне! Всю свою жизнь Мона была так аккуратна, а теперь, поглядите, испорчена большими деньгами. Она разорвала обертку и открыла следующую коробку с мороженым
Снова послышался топоток волшебных ножек. Мэри-Джейн ворвалась в кладовку дворецкого и сделала пируэт вокруг края двери — с кукурузно-желтыми волосами, коричневыми ножками, с крошечной талией и белыми кружевными юбками, качающимися как колокольчик.
— Мона, — сказала она шепотом.
— Да! — прошептала Мона в ответ. Что за черт! Она ест очередную большую ложку мороженого.
— Да, но Роуан сказала, что у нее неотложные новости для нас, — сказала Мэри-Джейн, очевидно сознавая важность этого сообщения. — Что она расскажет нам все, когда вернется, но как раз сейчас есть нечто такое, что ей необходимо сделать. И Майклу тоже. С Юрием все в порядке.
— Ты справилась со всем великолепно. А как насчет наружной охраны?
— Она велела оставить ее по-прежнему, ничего не меняя. Сказала, что уже звонила Райену и передала ему. Велела, чтобы ты оставалась внутри, отдыхала и делала то, что доктор скажет.
— Практичная женщина, умная женщина
Ого! Эта вторая картонка уже опустела. Хорошенького понемножку. Она начала вся дрожать. Так хо-о-о-лодно! Почему она не избавилась от тех охранников?
Мэри-Джейн дотянулась до рук Моны и стала растирать их. Затем взгляд Мэри-Джейн остановился на животе Моны, и ее лицо побелело от страха. Она протянула правую руку, желая прикоснуться к животу Моны, но не осмелилась.
— Послушай, настало время рассказать тебе все, — сказала Мона. — Предоставляю тебе выбор действий сразу. Я собиралась вести тебя к решению шаг за шагом, но это несправедливо, и в этом нет необходимости. Я могу сделать то, что хочу, если даже ты не пожелаешь мне помочь, и, может быть, тебе было бы лучше держаться подальше от этого дела. Или ты идешь со мной и помогаешь мне, или я иду одна.
— Идешь куда?
— В том-то и дело. Мы убираемся отсюда прямо сейчас. Есть охрана или ее нет — все равно. Ты можешь водить машину, не так ли?
Она протиснулась мимо Мэри-Джейн, пробираясь в кладовку дворецкого. Открыла ящик с ключами. Поискала брелок с фирменным знаком «линкольна» — ведь лимузин был «линкольн», не так ли? Когда Райен покупал лимузин для нее, она сказала, что никогда не будет водить машину не черного цвета и это должен быть только «линкольн». Разумеется, где-то здесь должны быть ключи! У Майкла были свои ключи и ключи от «мерседеса» Роуан, но ключи от лимузина всегда были здесь, где Клему полагалось оставлять их.
— Да, конечно, я умею водить машину, — сказала Мэри-Джейн. — Но на чьей машине мы поедем?
— На моей. На лимузине. Только мы не возьмем с собой водителя. Ты готова? Будем надеяться, что водитель крепко спит у себя в комнате. Итак, что нам нужно?
— Предполагается, что ты скажешь мне обо всем и предоставишь право выбора.
Мона остановилась. Они обе оставались в тени. Дом вокруг них погрузился в ночную тьму, свет доходил только из сада — от большого пятна бассейна, освещенного голубым светом. Глаза Мэри-Джейн были огромные и круглые, и нос казался крошечным между очень гладких щечек. Выбившиеся завитки волос подрагивали у нее за плечами, они выглядели как шелковые нити, вытянутые из кукурузных початков. Свет подчеркивал ложбинку между ее грудей.
— Почему ты не отвечаешь мне? — спросила Мона
— Ладно, — ответила Мэри-Джейн, — ты собираешься сохранить это, независимо от того, что это такое.
— Ты права
— И ты не позволишь Роуан и Майклу убить это, кем бы оно ни было.
— Совершенно верно!
— И лучше всего для нас — уйти туда, где ни у кого не будет возможности найти нас.
— Опять ты совершенно права!
— Есть только одно такое место, которое мне известно. Это Фонтевро. И если мы отвяжем все ялики на пристани, то единственный способ, каким они смогут добраться туда, — воспользоваться их собственной лодкой, если они заранее подумают об этом.
— Ох, Мэри-Джейн, ты гений! Ты абсолютно права! «Мама, я люблю тебя, мама».
«И я тоже люблю тебя, моя маленькая Морриган. Доверься мне. Доверься Мэри-Джейн».
— Эй, не падай на меня в обморок! Послушай. Я собираюсь раздобыть подушки, одеяла и все в таком роде. У тебя есть какие-то деньги?
— Целая гора двадцатидолларовых бумажек в ящике возле кровати.
— Ты сядешь здесь. Войди вместе со мной и сядь. — Мэри-Джейн провела ее через кухню к столу. — Опусти голову.
— Мэри-Джейн, не строй из меня идиотку, не надо, как бы я ни выглядела
— Просто отдохни, пока я не вернусь обратно.
И по дому, удаляясь, быстро простучали высокие каблуки.
Песня началась снова, такая нежная, такая красивая, песня цветов и долины.
«Прекрати, Морриган».
«Поговори со мной, мама, ведь дядя Джулиен привел тебя сюда, чтобы ты спала с моим папой, но он не знал, что могло случиться. А ведь ты знаешь, мама, ты сама говорила, что гигантская спираль в таком случае не связана с древним злом, но является чистым выражением генетического потенциала твоего и папиного, который был всегда…»
Мона пыталась ответить, но в этом не было необходимости: голос все говорил и говорил — нараспев, мягко и очень быстро.
«Эй, помедленнее. Ты жужжишь, как шмель, когда так поешь».
«…Колоссальная ответственность: выжить, родить и любить меня. Мама, не забывай любить меня, ты необходима мне, твоя любовь для меня значит больше всего остального, без нее я, при моей хрупкости, могу утратить волю к жизни…»
Они все собрались вместе в огромном каменном круге, дрожа и рыдая. Высокий черноволосый пришел к ним, чтобы успокоить. Они придвинулись ближе к огню.
— Но почему? Почему они хотят убить нас?
И Эшлер сказал:
— Они так живут. Воинственный народ. Они убивают всех, кто не относится к их клану. Это так же важно для них, как для нас есть, думать или заниматься любовью. Они празднуют смерть.
— Посмотри, — сказала она громко.
Кухонная дверь закрылась с грохотом «Потише, Мэри-Джейн! Не привлеки сюда Эухению. Мы должны отнестись к этому по-научному. Я должна была бы ввести данные в компьютер, записывая в него все, как это вижу. Но почти не представляется возможным аккуратно набирать текст, когда находишься в состоянии транса. Когда мы доберемся до Фонтевро, у нас будет компьютер. Мэри-Джейн, ты настоящая находка».
Мэри-Джейн возвратилась, прикрыв кухонную дверь на этот раз с осторожностью.
— Другие должны понять, — сказала Мона, — что это не из ада, а от Бога. Лэшер был из ада, каждый может утверждать это, знаете ли, говоря метафизически или метафорически. Я имею в виду религиозно или поэтически. Но когда существо рождается таким образом от двух человеческих существ — носителей таинственного генома, значит, существо рождается от Бога Кто другой, как не Бог? Эмалет была зачата в насилии, но этот ребенок зачат в иных обстоятельствах: мать его не была изнасилована.
— Ладно, пора выбираться отсюда. Я сказала охранникам, что видела что-то забавное впереди, и что я отвезу тебя к твоему дому — захватить оттуда какую-нибудь одежду, а затем посетить доктора. Поехали!
— Мэри-Джейн, ты гений.
Но когда она встала, мир поплыл у нее перед глазами.
— Святой Боже! Я держу тебя, теперь ты обопрись на меня. У тебя появились боли?
— Не сильнее, чем у любой другой женщины после ядерного взрыва в матке. Давай выбираться отсюда!
Они медленно двигались вдоль аллеи. Мэри-Джейн поддерживала ее, когда это было необходимо, но она вела себя разумно, держась за ворота и за ограду, когда они шли вдоль автомобильного навеса. Там стоял большой сверкающий лимузин, и — благослови ее, Боже, — Мэри-Джейн запустила двигатель и распахнула дверцы. Прекрасно! Пора идти!
— Морриган, прекрати петь! Я должна подумать, рассказать ей, как открываются двери. Мэри-Джейн, надави на маленькую волшебную кнопочку.
— Я знаю это. Входи.
Раздался рев электромотора, и с ржавым, скрипучим звуком ворота откатились в сторону.
— Послушай, Мона, я хочу спросить тебя о чем-то. Мне это нужно знать. Что будет, если это существо не сможет родиться, пока не умрешь ты?
— Ш-ш-ш-ш, прикуси язык, кузина! Роуан не умерла, не так ли, а она родила одного и другого! Я не умираю. Морриган мне не позволит.
«Нет, мама, я люблю тебя, ты нужна мне, мама. Никогда не говори о смерти. Когда ты говоришь о смерти, я чувствую запах смерти».
— Мэри-Джейн, лучшее место — Фонтевро? Ты в этом уверена? Учли ли мы все варианты? Возможно, какой-нибудь мотель поблизости…
— Послушай, там живет бабушка, а бабушке можно доверять полностью. И тот маленький мальчик, живущий у нее, сразу же смоется, как только я дам ему одну из бумажек в двадцать баксов.
— Но он не должен оставлять лодку на причале, чтобы никто другой…
— Нет, он не сделает этого, милая, не будь дурочкой. Он возьмет эту пирогу к себе домой! Он не оставит ее на причале. Он живет вверх по реке, недалеко от города. Сейчас ты сядь и отдохни. У нас хранится много вещей в тайниках в Фонтевро. У нас есть мансарда, сухая и теплая.
— О да, это было бы прекрасно.
— И когда утром взойдет солнце, оно осветит все окна в мансарде…
Мэри-Джейн ударила по тормозам. Они были уже у Джексон-авеню.
— Извини, дорогая, эта машина уж слишком мощная.
— Тебе тяжело с ней справляться? Боже, я никогда не сидела на этом месте, с целой проклятой комнатой позади. Это сверхъестественно, как управлять самолетом.
— Нет, у меня нет проблем! — Мэри-Джейн повернула на Сент-Чарльз-авеню. — Разве что с этими жуткими пьяными водителями из Нового Орлеана. Уже полночь, знаешь? Но ехать можно совершенно спокойно, особенно если тебе приходилось водить машину с восемнадцатью колесами, какая была у меня раньше.
— И где, черт подери, ты водила такую, Мэри-Джейн?
— В Аризоне, милая. Пришлось угнать грузовик, но это совсем другая история.
Морриган позвала ее, снова запела, но уже быстро и как-то гулко.
«Я не могу дождаться, когда увижу тебя, обниму тебя! Я люблю тебя больше за то, что ты есть. Ох, это судьба, Морриган. Эта любовь затмевает все, целый мир детской колыбели, погремушек и счастливых отцов. Да, в конце концов, он будет счастлив, когда придет к пониманию, что условия теперь изменились полностью…»
Мир вращался. Холодные ветры разгулялись по долине. Они танцевали вопреки ветрам, изо всех сил стараясь сохранить тепло. Почему тепло покинуло их? Разве эти места не были их родиной?
Эшлер сказал:
— Теперь наша родина здесь. Мы должны научиться переносить холод не хуже, чем тепло.
«Не позволяй им убивать меня, мама».
Морриган лежала, свернувшись в комочек, заполняя собой пузырь с жидкостью, волосы окутывали ее сверху и снизу, коленки она прижимала к глазам.
«Милая, что заставляет тебя думать, что кто-то может причинить тебе боль?»
«Я так думаю, потому что так думаешь ты, мама. Я знаю то, что знаешь ты».
— Ты разговариваешь со своим ребенком?
— Да, и он отвечает мне.
Ее глаза были закрыты, когда они выехали на скоростную дорогу.
— Теперь засни, дорогая. Мы пожираем милю за милей, милая. Эта штука идет на девяносто, и ты даже не чувствуешь этого.
— Не схлопочи штраф за это.
— Милая, неужели ты думаешь, что такая ведьма, как я, не сможет управиться с полицейским? Они даже не успеют заполнить квитанцию!
Мона засмеялась. Все прошло так хорошо, как только можно. И в самом деле, лучше быть не могло. А самое лучшее ждало их впереди.
21
Звонил колокол…
Он не спал по-настоящему, он планировал. Но, когда он занимался этим на границе между сном и бдением, Марклин видел образы ярче, усматривал возможности, которых не видел в других условиях.
Они поедут в Америку. Они захватят с собой каждую крупицу ценной информации, которую должны скопить. Черт с ними, со Стюартом и с Тессой. Стюарт бросил их. Стюарт разочаровал их в последний раз. Они унесут с собой воспоминания о Стюарте, веру Стюарта и его убежденность, благоговение Стюарта перед тайной. Но этим ограничится все, что им когда-нибудь понадобится от Стюарта
Они устроятся в Новом Орлеане, снимут маленькую квартиру и начнут проводить систематические наблюдения за Мэйфейрскими ведьмами. На это занятие могут уйти годы. Но у них обоих были деньги. У Марклина были деньги настоящие, а Томми владел воображаемыми суммами, выражавшимися во многих миллионах. Пока за все платил Томми. Но Марклин был в состоянии содержать себя, и проблем не было. А для семей можно было придумать какие-нибудь отговорки, вроде внеочередных отпусков, выделяемых для научных исследований. Или, например, они могли поступить на курсы в ближайшие университеты. Не имело значения.
Когда они смогут снова наблюдать за Мэйфейрами, их забавы продолжатся.
Колокол. Боже милостивый, этот колокол…
Мэйфейрские ведьмы. Он желал бы оказаться теперь в Риджент-парке, располагая всеми файлами. Все эти картины, последние отчеты Эрона, все ксерокопии. Майкл Карри. Прочесть многочисленные отчеты Эрона о Майкле Карри. Это человек, от которого мог родиться монстр. Это человек, которого Лэшер выбрал в детстве. Отчеты Эрона, поспешные, взволнованные, полные тревоги, не оставляли сомнений на сей счет.
Может ли обычный человек овладеть могуществом ведьмы? Ох, если бы дело заключалось только в соглашении с дьяволом! Если бы вливания крови ведьмы было достаточно, чтобы дать ему телепатические возможности! Чистая чепуха, более чем вероятно. Но подумать только о могуществе этой пары: Роуан Мэйфейр, доктор и ведьма, и Майкл Карри, от которого родится великолепное животное.
Кто назвал его великолепным животным? Был ли это Стюарт? Будь проклят ты, Стюарт. Ты бежал, словно подстреленная утка Ты оставил нас, Стюарт, даже не удостоив телефонного звонка, поспешного слова расставания, без намека, где и когда мы сможем увидеться.
Обойдемся и без Стюарта. Кстати, об Эроне. Как им раздобыть бумаги у его новой жены в Америке?
Ладно, все зависит от одного обстоятельства. Они должны уехать отсюда с безукоризненной репутацией. Они должны попросить разрешение на отъезд, не вызвав ни малейшего подозрения.
Он резко открыл глаза. Необходимо выбраться отсюда поскорее. Нет желания проводить здесь ни одной лишней минуты. Но здесь был колокол. Он должен был служить сигналом к богослужению о погибших.
«Прислушайся к нему, погребальный звон, ужасающий, раздирающий нервы звук».
— Просыпайся, Томми, — сказал он.
Томми, развалившись в кресле возле стола, храпел, крошечная капля слюны висела на подбородке. Его тяжелые очки в черепаховой оправе сползли на кончик круглого носа.
— Томми, это колокол.
Марклин сел, как мог, оправил на себе одежду. Выбрался из кровати.
Он потряс Томми за плечо.
На миг на лице Томми появилось ошеломленное, обиженное выражение только что проснувшегося человека, затем к нему вернулось сознание.
— Да, это колокол, — спокойно сказал он и провел пальцами по взлохмаченным рыжим волосам. — Наконец этот колокол.
Они по очереди вымыли лица. Марклин оторвал кусок салфетки, нанес на него зубную пасту Томми и протер этим зубы. Ему нужно было побриться, но времени для этого уже не оставалось. Им нужно было дойти до Риджент-парка, забрать все и лететь в Америку первым же рейсом.
— Оставлять прошение об отпуске — черт с два! — сказал он. — Я отправляюсь, просто ухожу отсюда Я не хочу возвращаться в свою комнату, чтобы упаковать багаж. Я исчезаю отсюда немедленно. К черту всякие церемонии.
— Не глупи, — пробормотал Томми. — Мы скажем только то, что должны сказать. И узнаем все, что сможем узнать. А затем уедем в более подходящее и менее подозрительное время.
— Проклятье!
Раздался стук в дверь.
— Мы уже идем! — сказал Томми, слегка подняв брови. Он оправил свой твидовый пиджак. Он выглядел одновременно рассеянным и взволнованным.
Собственный шерстяной блейзер Марклина был жутко скомкан. И он потерял где-то галстук. Ладно, рубашка нормально смотрелась со свитером. Должна выглядеть нормально, не так ли? Галстук, возможно, остался в машине. Он сорвал его, когда гнал машину в первый раз. Он не должен никогда возвращаться назад.
— Три минуты, — произнес голос за дверью. Кто-то из пожилых. Все здесь, должно быть, забито ими.
— Знаешь, — сказал Марклин, — все они казались мне невыносимыми, даже когда я считал себя преданным послушником. Теперь я считаю их просто возмутительными. Разбудить человека в четыре часа утра… Боже праведный, теперь уже почти пять… Для богослужения о погибших. Это настолько же глупо, как те современные друиды, одетые в простыни, проводящие в Стоунхендже обряды в день летнего солнцестояния, — или когда, черт возьми, они это делают? Я предоставлю тебе возможность сказать надлежащие слова за нас обоих. Я буду ждать в машине.