— Мэйфейрские ведьмы, — сказал он, когда увидел их, Роуан и Майкла
— Знает ли кто-нибудь в этой части мира о нас? — раздраженно спросил Майкл. — И каким образом наша репутация всегда опережает наше появление? Когда вернусь домой, непременно прочту все о колдовстве и исследую его самым серьезным образом.
— Весьма удачная мысль, — сказал Эш. — При вашем могуществе вы можете сделать многое.
Майкл рассмеялся. Они нравились друг другу, эти двое. Она заметила это. Они разделяли общие взгляды. Юрий был так взбешен, потрясен, так молод.
На протяжении всего обратного пути после беспощадного противостояния, произошедшего в башне Стюарта Гордона, Майкл рассказывал им длинную историю, поведанную ему Лэшером, о жизни, прожитой им в шестнадцатом веке, о его прошлых воспоминаниях, о его чувствах, испытанных в незапамятные времена. В его рассказе не было ничего сверхъестественного — скорее отрывочное изложение легенды, которая была известна только ему и Эрону. Он рассказывал ее однажды Роуан, и она запомнилась не как последовательность образов и катастроф, а только как некий набор слов.
Услышать ее снова в этом черном лимузине, пожирающем милю за милей в направлении Лондона, означало увидеть все это снова, но с большими подробностями. Лэшер — священник, Лэшер — святой, Лэшер — мученик, а затем, сотней лет позже — знакомство Лэшера с ведьмами, голос невидимки в черном, сила ветра, хлещущего по засеянным зерном полям, срывающего листву с деревьев.
— Голос из долины, — сказал маленький человек в Лондоне, указывая большим пальцем на Майкла
Было ли такое, размышляла она. Она знала долину, она никогда не забудет ее, не забудет, что это такое — быть пленницей Лэшера, когда ее волокли сквозь развалины замка; никогда не забудет моменты, когда Лэшер «вспоминал» все, когда новая плоть заявляла права на его разум и отрубала его от всех истинных познаний, когда им завладевал призрак.
Майкл никогда не был там. Быть может, когда-нибудь они съездят туда вместе, чтобы навестить эти места.
Эш предложил Сэмюэлю поспать, пока они ехали к аэропорту. Маленький человек выпил еще одну бутылку виски, беспрестанно ворча и стеная, а иногда и рыгая, и, когда его вносили в самолет, находился уже едва ли не в коматозном состоянии.
Теперь они летели над Арктикой.
Она закрыла и открыла глаза. Кабина мерцала.
— Я бы никогда не обидел это дитя, Мону, — внезапно произнес Эш. Пораженная, она проснулась полностью. Он наблюдал за Майклом спокойными глазами. Майкл сделал последнюю затяжку и затушил окурок о большой стеклянный поднос, так что он стал похож на отвратительного маленького червяка Его пальцы казались большими, мощными, припорошенными темными волосами.
— Я знаю, что вы никогда бы этого не сделали. Но я не понимал всего. Да и как бы я мог? Юрий был очень испуган.
— Это была моя вина. Глупость. Вот почему мы должны поговорить об этом друг с другом, все трое. Существуют еще и другие причины для разговора
— Но почему вы доверились нам? — спросил Майкл. — Почему подружились с нами вообще? Вы занятой человек, в некотором роде миллиардер, по-видимому.
— Вот и прекрасно, значит, мы имеем что-то общее, не так ли? — серьезно сказал Эш.
Роуан улыбнулась.
Это было захватывающее соседство контрастов: мужчина, со звучным голосом, сверкающими синими глазами и темными кустистыми бровями; и другой, высокий, кажущийся обманчиво хрупким, с изящными движениями кистей рук, доводившими вас почти до головокружения. Два исключительных образца мужественности, обладающие великолепными пропорциями и неистовой индивидуальностью. И оба — как часто бывает с крупными мужчинами, — казалось, находили удовольствие в колоссальной самоуверенности и внутреннем спокойствии.
Она поглядела на потолок. Окружающие предметы показались ей искаженными, ее глаза были сухи, и ей просто необходимо было заснуть, но пока никак не удавалось. Не сейчас.
— У вас есть история, которую никто не должен слышать, кроме меня, — снова заговорил Эш. — А мне бы хотелось послушать ее. И у меня есть история, рассказать которую я могу только вам. Хотите ли вы обладать моим доверием? Хотите ли вы мою дружбу или даже, если это возможно, мою любовь?
Майкл обдумывал предложение.
— Я думаю, что хочу, раз вы спрашиваете. — Майкл пожал плечами и улыбнулся. — Раз вы спрашиваете.
— Вас понял, — сказал Эш мягко.
Майкл улыбнулся снова, а точнее, негромко рассмеялся.
— Вы знаете, не так ли, что я убил Лэшера? Юрий рассказал вам об этом. Вы держите на меня зло за то, что я убил одного из вас?
— Он не был тем, кем был я, — сказал Эш, добродушно улыбаясь. Свет сверкнул на белой полоске волос, начинающейся от левого виска Мужчина возможно, лет тридцати, с элегантными седыми прядями, своего рода гений корпоративного мира он должен был казаться слишком рано разбогатевшим, до срока поседевшим. За его плечами сотни лет. Безмерно терпелив.
Внезапно в ней вспыхнуло искреннее чувство гордости, что она убила Гордона. Не он.
Она сделала это. Это был первый раз, за всю ее печальную жизнь, когда она испытала удовольствие, используя свою силу, приговорив человека к смерти своей волей, разрушив его внутренние связи, и она получила подтверждение тому, о чем всегда подозревала: если она действительно хочет сделать это, если она полностью объединяется со своей силой, а не борется против нее, результат достигается чудовищно быстро.
— Я хочу рассказать вам о некоторых событиях, — сказал Эш, — я хочу, чтобы вы знали о них. Историю о том, что произошло и как мы пришли в долину. Не сейчас: все мы слишком устали, конечно. Но я хочу рассказать вам об этом.
— Мне будет очень интересно, — сказал Майкл. — Он полез к себе в карман, наполовину вытащил пачку, и вытряхнул из нее сигарету. — Я хочу знать о вас все, разумеется. Я хочу изучить книгу, если вы все еще намерены позволить нам это сделать.
— Все это возможно, — ответил Эш с легким жестом, другая рука оставалась лежать у него на колене. Вы истинное племя ведьм. Мы близки — вы и я. О, это не так уж и сложно на самом деле. Я научился жить в глубоком одиночестве. Я забыл о связях на много лет. Но время от времени желание состоять в родстве с кем-нибудь другим пробивается на поверхность. Желание быть известным, понятым, нравственно оцененным другим утонченным умом. В этом всегда заключалась прелесть Таламаски — с самого начала я мог прийти туда и доверительно побеседовать с учеными-исследователями — мы могли разговаривать до поздней ночи. Это привлекает многих не принадлежащих к человеческому роду созданий. Я всего лишь один из них.
— Да, это то, в чем нуждаемся все мы, не так ли? — спросил Майкл, взглянув на Роуан. Это был еще один из тех молчаливых, тайных моментов, что скорее похожи на незримый поцелуй. Она кивнула.
— Да, — согласился Эш. Человеческие существа очень редко выживают без общения такого рода, без связи, без любви. И наше племя было таким любящим. Нам потребовалось очень много времени, чтобы прийти к пониманию агрессии. Когда человеческие существа впервые встречались с нами, мы казались им детьми, но мы не дети. Это другая разновидность кротости. В ней заключено еще и упрямство, желание мгновенного удовлетворения и стремление к тому, чтобы явления оставались простыми.
Он замолчал. Затем спросил, очень искренно:
— Что именно беспокоит вас? Почему вы оба медлили с ответом, когда я просил вас приехать ко мне в Нью-Йорк? Что было у вас на уме?
— Убийство Лэшера, — ответил Майкл. — Для меня это был вопрос выживания — ни больше ни меньше. Свидетелем убийства был один человек, который мог понять и простить мною содеянное. И этот человек мертв.
— Эрон.
— Да, он хотел получить Лэшера, но понял, почему я не позволил ему. И те двое, которые, можно сказать, осуществляли самооборону…
— Вы страдаете из-за этих смертей, — кротко сказал Эш.
— Лэшер… Он был безжалостным убийцей, — сказал Майкл, словно разговаривая с самим собой. — Он изувечил мою жену, как-то умудрился лишить меня ребенка. Хотя, что могло из него выйти? Кто может это сказать? Здесь так много вопросов и так много вероятностей. Лэшер охотился за женщинами. Убивал их в своем ненасытном желании размножаться. Он мог жить с нами не более чем какая-то чума или насекомое. Сосуществование не представлялось возможным, и, кроме того, его первое появление, способ, которым он представил себя с самого начала, в кошмарной форме, тот факт, что он… использовал меня с самого начала
— Разумеется, я понимаю вас, — сказал Эш, — если бы я оказался на вашем месте, я бы тоже убил его.
— Вы уверены? — спросил Майкл. — Или пощадили бы его, так как он остался одним из очень немногих ваших соплеменников на этой земле? Вы должны были бы проявить особую лояльность по отношению к нему.
— Нет, — ответил Эшлер. — Не думаю, что вы понимаете меня, я имею в виду, в самом основном смысле. Я провел свою жизнь, пытаясь доказать самому себе, что обладаю не меньшими достоинствами, чем человек. Вспомните. Для Папы Григория я сам некогда привел доказательства, что у нас есть души. Я не являюсь другом скитающейся душе, обезумевшей от жажды власти, старой душе, захватившей новое тело. Подобные существа не вызывают у меня никакой симпатии.
— Нет, — ответил Эшлер. — Не думаю, что вы понимаете меня, я имею в виду, в самом основном смысле. Я провел свою жизнь, пытаясь доказать самому себе, что обладаю не меньшими достоинствами, чем человек. Вспомните. Для Папы Григория я сам некогда привел доказательства, что у нас есть души. Я не являюсь другом скитающейся душе, обезумевшей от жажды власти, старой душе, захватившей новое тело. Подобные существа не вызывают у меня никакой симпатии.
Майкл кивнул, словно говоря: «Я понимаю».
— Иметь возможность поговорить с Лэшером, — сказал Эш, — выслушать его воспоминания — было бы мне интересно. Но нет, я бы не чувствовал лояльности по отношению к нему. Единственная вещь, в которую никогда не верили ни христиане, ни римляне, это то, что убийство есть убийство, независимо от того, убийство ли это человека или убийство одного из нас. Но я верю в это. Я слишком долго жил, чтобы придерживаться глупых убеждений, что люди не заслуживают сострадания, что они «иные». Все мы связаны между собой, все связано. Как и почему — я не могу ответить. Но это истина, Лэшер был убит — он достиг своего конца, и если это зло было раздавлено навсегда, только одно это. — Эш пожал плечами, и на лицо его вернулась улыбка, возможно немного горькая, но светлая и печальная. — Я всегда думал, воображал, мечтал, быть может, что, если мы вернемся, у нас снова возникнет возможность встретиться на земле, мы сможем искупить это единственное преступление.
— Вы так не думаете теперь? — улыбнулся Майкл.
— Нет, — покачал головой Эш, — но есть причины не задумываться о таких возможностях. Вы поймете, когда мы сядем и поговорим вместе у меня в Нью-Йорке.
— Я ненавидел Лэшера, — сказал Майкл. — Он был порочный и имел порочные склонности. Он смеялся над нами. Возможно, фатальная ошибка. Я не вполне уверен также в том, что другие, как живые, так и мертвые, хотели бы, чтобы я убил его. Вы верите в судьбу?
— Я не знаю.
— Что означает ваше «не знаю»?
— Мне говорили сотни лет тому назад, что мне суждено быть одиноким — единственным выжившим представителем моего народа, И предсказание сбылось. Но означает ли это, что такова воистину моя судьба? Я был хитер; я пережил и зимы, и битвы, и неописуемые невзгоды. Так что я продолжаю выживать. Судьба или выживание? Я не знаю. Но в любом случае это создание было вашим врагом. Почему вы нуждаетесь в моем прощении за то, что уже совершили?
— Меня беспокоит не это. — Роуан отозвалась на этот вопрос прежде, чем успел ответить Майкл. Она продолжала сидеть в кресле, свернувшись, головой прильнув к кожаной обивке. Она одновременно могла видеть обоих, а они оба видели ее. — По меньшей мере, я не думаю, что Майкла заботит именно это.
Он не стал прерывать ее.
— Его беспокоит нечто такое, что сделала я, чего сам он не мог совершить.
Эш ждал, так же как и Майкл.
— Я убила другого Талтоса, женщину, — пояснила Роуан.
— Женщину? — мягко переспросил Эш. — Настоящую женщину-Талтоса?
— Да, настоящую женщину, мою собственную дочь от Лэшера. Я убила ее. Застрелила. Я убила ее, как только начала осознавать, что она есть и кто она есть. Она была рядом со мной. Я убила ее. Я боялась ее не меньше, чем самого Лэшера
Эш казался крайне заинтересованным, но ни в коей мере не встревоженным.
— Я опасалась спаривания мужчины и женщины, — продолжала Роуан, — я опасалась жестоких предсказаний, которые он сулил, и мрачного будущего, которое он описывал, и я опасалась, что где-нибудь — не здесь, а среди других Мэйфейров — Лэшер даст жизнь мужчине, который найдет ее, и на свет появится новое поколение. Тогда бы это была их победа. Вопреки всем страданиям, моим и Майкла, и страданиям Мэйфейрских ведьм с самого начала трагических событий. Это совокупление стало бы триумфом Талтоса
Эш кивнул.
— Моя дочь пришла ко мне с любовью, — едва слышно сказала Роуан.
— Да, — прошептал Эш, очевидно страстно желая продолжения рассказа
— Я застрелила свою собственную дочь, — сказала она, — я застрелила свою единственную и беззащитную дочь. А она исцелила меня: она пришла ко мне со своим молоком и дала мне его — и вылечила от травм, полученных при ее рождении.
Именно это беспокоит меня и крайне тревожит Майкла, что вы, желающий быть ближе к нам, раскроете страшную тайну и будете потрясены, когда узнаете, что существовала женщина, которая могла бы быть вашей, если бы я не уничтожила ее, не лишила жизни.
Эш нагнулся вперед в своем кресле, опершись локтями о колени, прижав согнутый палец к мягкой нижней губе. Его брови поднялись, он слегка нахмурился, внимательно всматриваясь в ее лицо.
— Что бы вы сделали? — спросила Роуан. — Если бы вы нашли ее, мою Эмалет?
— Так вот каково ее имя! — изумленно прошептал он.
— Это имя дал ей ее отец. Он предпринимал попытку за попыткой, вынуждал меня, хотя выкидыши буквально убивали меня. И наконец цель была достигнута эта малютка, Эмалет, оказалась настолько сильной, что смогла родиться.
Эш вздохнул. Он занял прежнюю позу, положив руку на кожаную обивку кресла, и устремил пристальный взгляд на Роуан, но не казался теперь ни опустошенным, ни рассерженным. Впрочем, кто знает, что творилось у него на душе.
Какую-то долю секунды казалось, что это чистой воды безумие: рассказать ему все именно здесь, в его собственном самолете, бесшумно скользящем в облаках. Но затем стало ясно, что признание было просто неизбежным, что они должны знать друг о друге как можно больше, поскольку совместные переживания заставили вспыхнуть огонек любви между ними, и этот огонек постепенно превращался в бушующее пламя.
— Хотели бы вы обладать ею? — спросила Роуан. — Хотели бы вы, возможно, обыскать всю землю и небо, чтобы найти ее, спасти ее, забрать ее в безопасное место и снова возродить свое племя?
Майкл испугался за нее, она могла заметить страх в его глазах. А она осознала, смотря на них обоих, что на самом деле говорит это вовсе не только для них. Она говорила все это для себя, ради собственного спасения, мать, застрелившая свою дочь. Она неожиданно отпрянула, плотно сомкнув веки, содрогнулась, подняв плечи, а затем села в свое кресло и вновь склонила голову набок. Она слышала, как тело упало на пол, она видела, как еще до этого утратило свои черты лицо; она вспомнила вкус молока, густого и сладкого, почти как белый сироп, и крайне полезного.
— Роуан, — мягко произнес Эш, — Роуан, Роуан, не проходите снова через эти страдания из-за меня.
— Но вы бы перевернули небо и землю, чтобы найти ее, — сказала Роуан. — Из-за того вы и прилетели в Англию, когда Сэмюэль позвонил вам и рассказал историю Юрия. Вы прилетели из-за того, что Талтоса видели в Доннелейте.
Эш медленно кивнул ей.
— Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю ответа. Да, я приехал бы к ней, правда. Но пытаться забрать ее? Я не знаю.
— Ох, что вы говорите? Разве вы не пожелали бы этого?
— Вы хотите сказать, что я не могу не стремиться вновь восстановить свое племя?
— Да.
Он качнул головой и посмотрел вниз, задумавшись, палец снова прижался к нижней губе, локоть опустился на ручку кресла.
— Что за странные ведьмы вы оба, — прошептал он.
— Так как же? — спросил Майкл.
Эш внезапно встал, головой почти касаясь верха кабины. Он потянулся и повернулся спиной, прошел несколько шагов, склонив голову, а затем вновь оказался к ним лицом.
— Послушайте, мы не можем ответить на вопросы друг друга таким образом, — сказал он. — Но я хочу сказать вам, что рад ее смерти. Да, я рад, что оно мертво! — Эш тряхнул головой и положил руку на пологую спинку кресла. Он глядел в сторону, волосы упали ему на глаза, горевшие страстью, отчего весь его облик приобрел еще больший драматизм, и он стал похож на чародея. — Да простит меня Господь за такие слова, мне стало легче. Мне стало лучше, потому что вы рассказали мне все, на одном дыхании, все, что было и чего теперь больше нет.
Майкл кивнул.
— Я думаю, что начинаю понимать.
— В самом деле? — спросил Эш.
— Мы не можем сосуществовать на этой земле, не так ли, — два племени, так очевидно похожих и в то же время совершенно разных?
— Нет, мы не можем сосуществовать, — сказал Эш, резко кивая в подтверждение своих слов. — Какая раса может жить с другой? Какая религия может примириться с другой? Война распространится на весь мир, и войны остаются по существу племенными. Что бы люди ни говорили, это именно такие войны. Они племенные, и они — войны на уничтожение, будь то войны между арабами и курдами, или турками и европейцами, или между русскими и восточными народами. Они не прекратятся никогда. Люди мечтают остановить кровопролитие, но это невозможно до тех пор, пока существуют люди. Но, конечно, если мое племя возродится и если человечество на земле окажется уничтоженным, тогда мой народ сможет жить в мире… Но разве не каждое племя думает о себе таким образом?
Майкл качнул головой.