Вздохнув, Селия подходит к краю карусели, чтобы потрепать по голове проплывающего мимо нее гигантского ворона.
– В этом цирке множество вещей создано совместными усилиями, – замечает она. – Почему бы мне не использовать это себе во благо? Ты же сам настаиваешь, что я не должна ограничиваться своими представлениями, но для этого мне нужно обеспечить соответствующие возможности. Мистер Баррис сумеет мне в этом помочь.
– Сотрудничество будет лишь ограничивать тебя. Эти люди тебе не друзья, они чужие. И один из них – твой соперник, не забывай об этом.
– Ты знаешь, кто это, не так ли? – спрашивает Селия.
– У меня есть некоторые подозрения.
– Но ты не собираешься в них меня посвящать.
– Не имеет значения, кто твой соперник.
– Для меня – имеет.
Гектор угрюмо смотрит, как она с отсутствующим видом крутит кольцо на пальце правой руки.
– А не должно бы, – замечает он.
– Но мой соперник знает, кто я, верно?
– Он непроходимый тупица, если не понял этого, – фыркает Гектор. – А Александр вряд ли мог взять в ученики непроходимого тупицу. Впрочем, это все не важно.
Тебе лучше забыть о сопернике и заниматься своим делом, обходясь при этом без совместных усилий, как ты это называешь.
Он делает взмах рукой в сторону карусели, и ленты колышутся, словно по шатру пролетел легкий ветерок.
– Чем лучше? – спрашивает Селия. – Как одно может быть лучше другого? Как можно сравнивать один шатер с другим? Как вообще что-либо из того, что здесь есть, можно оценивать?
– Это не твоя забота.
– Как я могу победить, если ты отказываешься объяснить мне правила поединка?
Животные разом поворачивают головы в направлении призрака, стоящего рядом с ними. Блестящие черные глаза грифонов, лис и драконов устремлены на него.
– Прекрати, – взрывается Гектор.
Животные отворачиваются, принимая прежнее положение, но один из волков, прежде чем замереть, издает глухое рычание.
– Ты относишься к этому не так серьезно, как следовало бы.
– Это же цирк, – возражает Селия. – Здесь трудно что-либо воспринимать всерьез.
– Цирк – это просто арена, не более того.
– Может, это и не поединок вовсе? Просто показательные выступления?
– Нет, это нечто большее.
– Насколько большее? – не унимается Селия.
Но отец отрицательно качает головой:
– Я уже сообщил тебе обо всех правилах, которые ты должна знать. Тебе необходимо оттачивать свое мастерство, и цирк – прекрасная возможность показать, на что ты способна. Тебе нужно доказать, что ты лучше и сильнее. Сделать все возможное, чтобы затмить противника.
– И когда же ты решишь, кто кого затмил?
– Я ничего не решаю, – говорит Гектор. – Довольно вопросов. Меньше слов – больше дела. И, пожалуйста, без коллективного творчества.
Прежде чем она успевает ответить, он растворяется в воздухе, оставляя ее одну в свете мелькающих огней карусели.
Поначалу письма от Изобель приходят часто, но когда цирк подолгу гастролирует в более отдаленных городах и странах, случаются перерывы, и Марко не получает ни строчки по несколько недель, а то и месяцев.
Дождавшись наконец очередного письма, он разрывает конверт, даже не сняв пальто.
Первые страницы, на которых Изобель спрашивает о его жизни в Лондоне и жалуется на тоску по городу и по нему, он просматривает лишь мельком.
Все, что происходит в цирке, она исправно и даже скрупулезно описывает, но в таком прозаическом ключе, что Марко, как он ни старается, никак не удается представить всю картину целиком. Она муссирует бытовые аспекты, описывает их путешествие на поезде, хотя Марко уверен, что это не может быть единственным способом их передвижения.
Несмотря на эту хрупкую связь посредством бумаги и чернил, его разлука с цирком ощущается болезненно остро.
К тому же Изобель почти не пишет о ней. В письмах даже не звучит ее имени, поскольку Изобель, следуя им же высказанному предостережению, о котором он теперь сожалеет, называет ее исключительно иллюзионисткой.
А он жаждет знать о ней все.
Как она проводит свободные минуты между выступлениями.
Как ее принимает публика.
Какой чай она пьет.
Он не решается задать эти вопросы Изобель.
Отвечая, он просит ее писать как можно чаще. Подчеркивает, как сильно он дорожит каждой весточкой.
Из тонких страниц с описаниями полосатых шатров и усыпанного звездами неба, исписанных ее почерком, он складывает бумажных птиц и заставляет их кружить по пустой квартире.
Появление нового шатра такая редкость, что, когда это случается, Селии ужасно хочется отменить все выступления и освободиться на целый вечер, чтобы иметь возможность как следует его рассмотреть.
Однако она терпеливо ждет и проводит все запланированные спектакли, последний из которых заканчивается за несколько часов до рассвета. Только тогда она направляется на поиски новой цирковой диковинки по почти опустевшим дорожкам.
«Ледяной сад», – гласит вывеска, и лицо Селии озаряет улыбка при виде небольшой приписки, выражающей извинения за неудобства, связанные с прохладной атмосферой внутри.
Несмотря на название, оказавшись в шатре, она испытывает удивление.
Это то самое, что заявлено вывеской. То самое – и нечто большее.
На стенах не видно полос, все вокруг сверкает белизной. Ей трудно сказать, как далеко простирается сад, поскольку его размеры теряются в переплетении ниспадающих лиан и плакучих ив.
Даже воздух здесь напоен волшебством. Вдыхая его морозную свежесть, она ощущает дрожь, пробирающую до самых кончиков пальцев, и не только обещанный холод внутри тому виной.
В шатре нет посетителей, и она обследует его в одиночестве: бродит по извилистым тропинкам среди шпалер, увитых белыми розами, прислушивается к нежному журчанию фонтана, украшенного причудливой лепниной.
Все вокруг, за исключением нескольких гирлянд, сплетенных из белоснежных шелковых лент, сделано изо льда.
Поддавшись любопытству, Селия легко отламывает веточку, увенчанную покрытым изморозью цветком пиона.
Пышные лепестки мгновенно осыпаются, падают на землю из ее ладони и исчезают под ногами в стеблях травы цвета слоновой кости.
Взглянув на куст, она обнаруживает новый бутон, выросший на том же месте.
Селия не представляет, какое могущество, какое мастерство требуется, чтобы не просто создать, но и поддерживать такое чудо.
Она жаждет узнать, как подобная идея пришла в голову ее сопернику. Особенно учитывая, что он продумал форму каждого искусно подстриженного куста, каждую мелкую деталь, вплоть до выстилающих дорожки крупных жемчужин.
Для создания чего-то подобного ей потребуется колоссальное напряжение, и при одной мысли об этом на нее накатывает усталость. Ей почти жаль, что рядом нет отца, и она начинает понимать, почему он так настойчиво воспитывал в ней силу и умение владеть собой.
Хотя она не уверена, что испытывает какую-то благодарность по этому поводу.
Кроме того, ей нравится ощущение, что сейчас это место принадлежит только ей, и она может в одиночестве наслаждаться его тишиной и покоем, пропитанными почти неуловимым ароматом заиндевевших цветов.
Селия еще долго бродит по Ледяному саду даже после того, как солнце встает из-за горизонта, а ворота цирка запираются до вечера.
После затяжных гастролей цирк приезжает в Лондон. За день до премьеры в квартире Марко раздается стук в дверь.
Приоткрыв дверь лишь наполовину, он выглядывает на площадку и видит Изобель.
– Ты поменял замки, – замечает она.
– Почему ты не сказала, что собираешься зайти? – спрашивает Марко.
– Хотела сделать приятный сюрприз.
Не приглашая Изобель внутрь, Марко оставляет ее буквально на несколько секунд на площадке, чтобы взять шляпу.
На улице солнечно, но довольно прохладно, и он приглашает ее выпить где-нибудь чаю.
– Что это? – интересуется Марко по дороге, бросив взгляд на запястье Изобель.
– Ничего особенного, – говорит она и прикрывает манжетой браслет: жгут, сплетенный из прядей его волос и ее собственных.
Он воздерживается от дальнейших расспросов.
Изобель не снимает браслета, но вечером, когда она возвращается в цирк, на ее запястье ничего нет, словно никогда и не было.
Знакомство Лион, сентябрь 1889 г.
Герр Фридрих Тиссен проводит отпуск во Франции. Будучи большим поклонником хорошего вина, он предпочитает бывать там осенью. Герр Тиссен выбирает, в какую часть Франции поехать, и неделю-другую колесит по округе, разъезжает по винодельням и скупает бутылки понравившихся сортов, чтобы отправить в Мюнхен.
Он дружен с некоторыми французскими виноделами, для многих он делал часы. В этот раз он наносит визит одному из них, желая засвидетельствовать свое почтение и попробовать новые вина. За бокалом бургундского винодел спрашивает, не любопытно ли Фридриху побывать в цирке, гастролирующем в их городке. Он раскинул шатры всего в нескольких милях от его винодельни. Довольно необычный цирк, открыт только ночью.
В частности, по мнению винодела, господина Тиссена должны заинтересовать искусно сделанные черно-белые часы, установленные прямо за воротами цирка.
– Они напоминают мне ваши работы, – говорит винодел, качнув бокалом в сторону часов, висящих над баром на противоположной стене.
Часы выполнены в форме растущей из бутылки виноградной лозы. Пока стрелки описывают круги по циферблату с изображением, в точности повторяющим торговый знак винодельни, бутылка постепенно наполняется вином.
Герр Тиссен заинтригован этим предложением. Наскоро поужинав, он надевает шляпу и перчатки и отправляется туда, куда указал ему приятель-винодел. Дорогу он находит легко, вливаясь в череду горожан, следующих тем же курсом, а стоит им выйти на раскинувшиеся за чертой города поля, как не заметить цирк становится просто невозможно.
Он сияет. Это первое, что поражает Фридриха Тиссена в Цирке Сновидений, еще до того как он может прочесть название. Он спешит к нему в вечерней прохладе французского пригорода, словно летящий на свет мотылек.
Когда он появляется у входа в цирк, там уже полно народу. Но пестрая толпа не может помешать ему; даже не зная заранее их точного расположения, он моментально заметил бы часы собственной работы. Они маячат позади кассы, прямо за высокими коваными воротами. Часы вот-вот пробьют семь вечера, и он решает пропустить свою очередь и послушать. Посетители тянутся мимо него вереницей, пока он наблюдает, как Арлекин жонглирует семью шариками над головой, как дракон изгибает хвост, и с трудом различает среди шумной суматохи доносящиеся издалека семь гулких ударов.
Герр Тиссен доволен. Даже находясь под открытым небом, часы работают идеально, о них явно хорошо заботятся. Возможно, стоило наложить слой лака потолще, думает он, сожалея, что не был предупрежден заранее, что часы будут стоять на улице. Впрочем, по их виду не скажешь, что им уже несколько лет. Не сводя глаз с часов, он ждет, пока подойдет его очередь за билетом, и раздумывает, не стоит ли связаться с мистером Баррисом, если его адрес еще сохранился у него среди прочих бумаг в мюнхенском бюро.
Оказавшись перед окошком, он протягивает несколько франков. Кассирша – молодая женщина в черном платье и длинных белых перчатках – выглядит так, словно собиралась провести вечер в опере, а не в кассе, продавая билеты в цирк. Он сначала на французском, а потом, когда она явно не понимает его, на английском интересуется, не подскажет ли она, с кем можно побеседовать по поводу часов. Она ничего не отвечает, но ее глаза вспыхивают, когда он представляется человеком, ответственным за их создание. Она протягивает ему билет и, невзирая на его протесты, возращает деньги, а потом, покопавшись в небольшой шкатулке, извлекает оттуда визитную карточку, чтобы тоже вручить ему.
Герр Тиссен благодарит ее и, отойдя в сторону, подносит визитку к глазам. Она отпечатана на дорогой плотной бумаге. На черном фоне поблескивают серебряные буквы: «Цирк Сновидений. Чандреш Кристоф Лефевр, собственник». На обратной стороне указан лондонский адрес. Герр Тиссен кладет карточку в карман к билету и сэкономленным франкам и впервые заходит в цирк.
Поначалу он просто гуляет, разглядывая место, в котором нашли приют его часы-фантазия. Вероятно, из-за тех долгих месяцев, что он провел, поглощенный работой над часами, цирк кажется ему знакомым и родным. Черно-белая гамма, бесконечные круги дорожек, напоминающие схему шестеренок часового механизма. Герр Тиссен поражен тем, насколько его часы подходят цирку – или как цирк подходит его часам.
В первую ночь он заходит лишь в несколько шатров, останавливаясь, чтобы понаблюдать за глотателями огня и танцем с саблями, попробовать нежнейшее «ледяное вино» в шатре под вывеской «Бар, только для взрослых». Когда он спрашивает, что это за вино, бармен (единственный встреченный Фридрихом в цирке человек, который хотя бы ненадолго вступает в разговор, когда к нему обращаются) рассказывает, что вино канадское, и делится впечатлениями об урожае.
К тому времени, как герр Тиссен, совершенно обессиленный, покидает цирк, он бесповоротно очарован. До возвращения в Мюнхен он успевает прийти сюда еще дважды, оба раза покупая билет за полную стоимость.
По возвращении он пишет месье Лефевру письмо, в котором выражает благодарность как за поистине чудесное пристанище для его часов, так и за удовольствие, полученное им от самого цирка. Он довольно долго восхищается предусмотрительностью и мастерством, с которым там все устроено, и сокрушается, что у цирка, насколько он может судить, нет четкого расписания гастролей. Однако он выражает надежду, что цирк когда-нибудь окажется и в Германии.
Спустя несколько недель он получает ответ от секретаря Лефевра. В нем сообщается, что тот крайне польщен комплиментами господина Тиссена, особенно принимая во внимание, что они исходят от такого талантливого художника. Письмо также содержит восхищение его часами и заверение, что в случае каких бы то ни было проблем с ними герр Тиссен незамедлительно будет поставлен в известность.
О том, где в данный момент находится цирк и планируются ли гастроли в Германии, письмо умалчивает, чем герр Тиссен остается крайне разочарован.
Мысли о цирке не выходят у него из головы, особенно во время работы, и это не проходит бесследно. Многие из его последних часов выполнены в черно-белой гамме, некоторые украшены полосами, другие изображают разные цирковые сцены: крошечные акробаты, миниатюрные снежные барсы, прорицательница, раскладывающая карты под определенной цифрой на циферблате.
Впрочем, его гложет мысль, что ни один его шедевр не может в полной мере воздать должное цирку.
Компаньонка Каир, ноябрь 1890 г.
В нерабочее время близнецов Мюррей уже довольно часто отпускают гулять одних по тайным закоулкам так называемого циркового закулисья – огромного пространства, испещренного дорожками и проулками, на котором проходит жизнь обитателей цирка между выступлениями. Однако бродить по цирку в то время, когда он открыт для посетителей, разрешается только в сопровождении старшего. Близнецы рьяно пытаются оспорить это правило, но отец настаивает на его неукоснительном исполнении – по крайней мере до тех пор пока им не исполнится восемь.
Виджет вечно ноет, что их возраст должен считаться суммарно, и тогда на двоих восемь лет у них уже есть.
Им неизменно напоминают, что, будучи единственными детьми в мире, живущем по собственным законам, в ночные часы они должны придерживаться определенного распорядка.
Пока же в роли их компаньонов по очереди выступает то один, то другой сотрудник цирка. Сегодня обязанность следить за близнецами выпала иллюзионистке. Хотя дети ей явно симпатизируют, эта роль достается ей нечасто. Но в этот вечер у нее есть свободное время между представлениями, чтобы немножко с ними погулять.
Без цилиндра и черного-белого платья никто из зрителей не узнает Селию – даже те, кому довелось побывать на ее шоу всего пару часов назад. Если прохожие и обращают на нее какое-то внимание, оно вызвано недоумением, как у такой темноволосой матери могли появиться такие огненно-рыжие дети. В остальном она кажется всем обыкновенной молодой женщиной в синем плаще, гуляющей по цирку среди прочих посетителей.
Прогулка начинается с Ледяного сада, хотя детям быстро надоедает неторопливость, с которой Селия предпочитает бродить между замерзшими деревьями. Они не успевают пройти и половины сада, как близнецы просятся прокатиться на карусели.
Они яростно спорят, кому ехать на грифоне, но после рассказа про соседствующую с ним лисицу с девятью хвостами Виджет уступает: лисица внезапно кажется куда более соблазнительной. Прокатившись один раз, они тут же просятся сделать еще круг. Для второй поездки сквозь лабиринт серебряных тоннелей они, не пререкаясь ни секунды, усаживаются на змея и кролика.
Накатавшись на карусели, Виджет заявляет, что проголодался, и они направляются на площадь. Селия покупает ему попкорн в черно-белом полосатом пакетике, но он говорит, что не будет есть его просто так, и требует добавить карамели.
Услышав это, продавец, обмакивающий яблоки на палочках в тягучий коричневый карамельный сироп, щедро поливает его попкорн. Несколько посетителей просят сделать им так же.
Поппет говорит, что не голодна. В ней чувствуется какая-то отстраненность, и, свернув с шумной площади на аллею потише, Селия осторожно интересуется, что ее беспокоит.