И что бы мы были без них?
Нет, я решительно не могу себе представить такого положения, чтоб нам дали одну свободу и лишили нас при этом другой. Вообразите только, мы можем стоять, сколько нам заблагорассудится, но как только мы захотели присесть, – как тут тебе и регламент.
* * *Чудный город – этот Лондон. Приезжает туда человек с двенадцатью миллиардами и через какое-то время начинает плохо себя чувствовать. И не просто плохо, а приступ у него случается. Сердечный. После чего умирает он от совершенно естественных причин.
Бадри Патаркацишвили имел столько различных врагов, и такое множество людей страстно желало ему самой ужасной, самой экзотической смерти, что теперешная кончина его выглядит куда как естественно.
А полоний поискали-поискали и не нашли.
Странно было бы, если б его там обнаружили – смерть-то рядовая.
И все наши СМИ объявили это несколько раз.
И с каждым разом все более настойчиво, с оттенком обиды – мол, не верят некоторые в такую обычную, совершенно нормальную смерть.
Ну переживал человек сильно за будущее Грузии.
Так переживал, что в конце концов плохо это кончилось.
Довел, понимаешь, человека его патриотизм.
Правда, Скотленд-Ярд все это еще и на токсичность проверит.
Ищите, господа, ищите.
Все разведки и контрразведки во всем мире давно уже работают над тем, чтобы смерть некоторых представителей человечества выглядела куда как естественно.
Институты работают над этой грандиозной проблемой, а Скотленд-Ярд еще пытается что-то там обнаружить.
Это как допинг. Все спортсмены давно его жрут тоннами, но только у некоторых удается найти его в утренней урине.
Что ж вы думаете, зря, что ли, народ свой хлеб ест?
А уколы зонтиком давно не в моде.
А полоний – это вообще пещера какая-то.
Сейчас такой маленький шарик под видом сахара попадет в кофе или чай – и на тебе – не сразу, а через денек-другой вдруг, после просмотра новостей по телевизору, у человека резко повышается давление, или наоборот, оно падает так, что непонятно, есть ли у него вообще сердце.
А знаете ли вы, что обычный кусочек, скажем, того же сахара, может просто так полежать рядом с жутким ядом и «запомнить» все, что тот яд в организме может произвести. А потом обнаружат не яд вовсе, а тот же самый сахар.
А могут и почки раствориться.
Вскрывают человека потом, и обнаруживается, что он дожил до пятидесяти лет вообще без почек.
Вот, господа олигархи, чем все заканчивается. Покушали немного, а потом пришли другие, и им тоже кушать хочется.
И не в джипах надо по Лондону разъезжать, а в реанимобилях. А «скорая помощь» должна у самых дверей дежурить, а лучше собственный институт завести, специализирующийся на противоядиях.
Это легко. Ведь те, что придумали отраву, тут же побегут от нее противоядие продавать. Был бы только спрос.
А спрос, чувствую, скоро будет огромен.
И не только в Лондоне.
* * *Опять идут разговоры о строительстве Газпром-сити на Охте.
И не просто разговоры, а рекламные опросы. На телеэкранах мелькают заслуженные люди, артисты в шляпах или без, которые наперебой говорят, что им очень хочется видеть это здание на самой что ни на есть Охте, потому что жить они хотят в современном городе.
Увы! Санкт-Петербург – город не современный. И современные постройки в самом центре выглядят как металлические пломбы в здоровом зубе.
Как фиксы, как инородное тело, кем-то по злому умыслу, насильно сюда всунутое.
Ну есть же другие страны, другие города – чего бы не взять с них пример?
Есть Мадрид, что бомбили, а потом его жители сложили все камни назад и возвели старинные здания.
Есть Лондон, в котором запрещены любые нововведения. Есть Прага, красавица Прага. Есть Севилья, Лиссабон – есть масса городов, где почитается старина.
И есть люди, который превратили Рим, например, в памятник человечеству.
А что вы хотите сделать с Петербургом? Это город-памятник. Это город-символ.
Чего он символ? Он символ власти. И прежде всего, не власти светской, но духовной. Недаром у него такое название – Санкт-Петербург, город святого Петра. Не Петра Первого, а Петра апостола.
И здания тут высочайшим распоряжением запрещалось ставить выше шпиля собора Петропавловской крепости.
Иначе, как считали наши безграмотные предки, можно лишиться высокого покровительства.
А строить предки умели. У них – то дома-корабли, то дома-дворцы, то дома-памятники.
И красили они свои соборы в такие цвета, чтоб они, те соборы, сливались бы с небом, чтоб таяли они в небесах, словно легкие миражи. И ангел должен был летать над городом, благословляя его.
А ангелу нужно небо.
Вот поэтому академик Лихачев просил в свое время оставить Петербургу его небо.
Этому городу очень нужны его небеса, потому что если собор выше всех, то и Бог выше всех.
И это навсегда. Бог выше всех. Над всеми суд Божий – вот что это означает.
Правда, разные бывают боги.
Вполне допускаю, что у кого-то Бог – Газпром.
* * *Писатели пьют всё. Настоящие русские писатели пьют абсолютно всё.
И потом, если им предоставлено право выбора, они, конечно же, предпочитают дорогие напитки.
Хорошо бы, чтоб при этом присутствовали их почитатели.
Тогда писатели, неторопливо размышляя об искусстве, о русском языке, о месте, о роли, о месте роли и о роли места, поглощают рюмка за рюмкой. После чего наступает период полного насыщения, когда писатель, вперив свой взгляд в почитателя, стоящего все еще рядом, начинает спрашивать его: «Кто ты такой?» – а тот пугается, разводит руками, говорит: «Помилуйте, Григорий Саныч, мы же никак..» – на что писатель совершенно уже выходит из самого себя и говорит громко, по нарастающей: «Кто ты? КТО? КТО?» – а потом он отвечает сам себе: «Кто ты, как не тля!»
* * *Люди все время хотят потрогать огонь.
Тянут к нему руки, обжигаются, но все равно тянут.
Мир такой хрупкий, но почему-то игры с бикфордовым шнуром самые распространенные.
Сербия однажды уже подарила этому миру войну.
Два дня прошло с той поры, как Косово провозгласило свою долгожданную независимость, а мир уже раскололся. Он и раньше был не очень-то слеплен, но вот сегодня и наступила настоящая красота.
ООН теперь ничего не значит. И все то, чего эта организация когда-то добилась, все это висит на волоске.
А какое-то время тому назад мне вдруг начало казаться, что всем в этом мире все до лампочки.
Как я ошибался!
Теперь замешается каша. Решает сила. США все это затеяли, и будущее только начинается. Шер-Хан расколол стаю.
И как тут не вспомнить, что в Абхазии всем желающим выдавали российские паспорта?
В то же время русским за другим рубежом было ой как не просто их получить, а тут – пожалуйста.
Ну, сейчас пакистанцы захотят отделить от Индии кусок, Тибет кое-что припомнит Китаю, Тайвань заявит о своих давних желаниях, баски начнут свои пляски, и пошло, поехало, поплыло – Европа взбудоражится, Азия завопит, Америка забурлит, Африка под шумок переедет в Европу.
А мы всю дорогу тянем куда-то свои газовые трубопроводы, отвлекаясь только на то, чтобы сделать заявление о том, что мы с этим положением в корне не согласны. Только сделали заявление – и опять за свои трубопроводы.
Причем тянем мы их не к отечественной старушке в избушку на курьих ножках, а к зарубежной.
Ну нет в мире счастья!
А тут еще выборы нашего президента, и господин Медведев уже заявил, что «свобода лучше, чем несвобода».
Это удивительно.
Вот ведь как точно все подмечено.
Действительно, с этим невозможно не согласиться. Этакий вывод всей прожитой жизни.
Почему-то вспоминается, что армия у нас никогда не была готова к войне, что готовились всегда в одном месте, а рвалось в другом, и что катились мы при этом сначала до Урала, а потом и до Волги.
Хочется тут же пересчитать войска и боезапасы.
И все это накануне Дня 23 февраля, который считается днем начала наших побед под Нарвой и Псковом, а на самом деле является днем нашего панического бегства из вышеназванных мест.
Вот, господа, какие мысли меня посещают после провозглашения независимости Косово.
* * *Кстати, о нашем великом празднике 23 февраля.
Мне всегда было непонятно, почему его так не любят на Военно-морском флоте.
Хотя мы все праздники не любили: по причине того, что приходилось участвовать в парадах, но этот – как-то особенно.
Когда я был курсантом, то спрашивал о нем на кафедре истории военно-морского искусства – была у нас такая кафедра. Там отвечали уклончиво, мол, это праздник не наш, а скорее армейский, а вот наш – это День Военно-морского флота. Меня такой ответ не устроил, и я занялся собственными исследованиями.
Не сразу, не вдруг, но в конце концов мне кое-что удалось узнать.
В том, что мы празднуем День 23 февраля как день рождения Советской армии, повинны Брест-Литовские переговоры.
В том, что мы празднуем День 23 февраля как день рождения Советской армии, повинны Брест-Литовские переговоры.
Они начались 20 ноября 1917 года. Проходили они в ставке главнокомандующего германским Восточным фронтом. С советской стороны возглавлял переговоры Лев Троцкий. Проходили они долго и нудно, а закончились совершенно бездарно 10 февраля уже 1918 года заявлением: «Ни войны, ни мира, а фронт распускаем!» – то есть в одностороннем порядке, одним разом Советы прекратили войну с государствами Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией – вот такие дела. А уже 11 февраля Советы объявили о демобилизации армии.
Вы скажете, что они не в своем уме? Может быть. Во всяком случае, когда Зиновьева спросили, почему распускаются войска, если мир не заключен, он ответил, что нападения не будет, потому что пролетариат (ох уж этот пролетариат!) Германии и Австро-Венгрии воевать не желает.
Пролетариат, вполне возможно, воевать и не хотел, но вот германская армия…
В германской армии были прекрасные офицеры, которые в считанные дни могли из любого представителя доблестного пролетариата сделать настоящего солдата.
Уже через неделю германское командование перебросило на Западный фронт все свои самые боеспособные подразделения, а потом оно заявило об окончании перемирия, а потом началось наступление германских войск по всей линии совершенно разваленного настоящими ленинцами Восточного фронта.
Двинск был захвачен 18 февраля, Минск – 20-го, Полоцк – 21-го, Режица – 22-го.
Стремительно. Противник продвигался в глубь нашей территории, в основном. на поездах, а кое-где и на мотоциклах. Никакого сопротивления. Гениальный ход германского генштаба – сесть в товарняк из шестнадцати вагонов, поместить в него полроты солдат, шестнадцать пулеметов, пару пушек и эскадрон кавалерии, после чего отправиться на захват городов. Всех.
Причем, заметьте, в этом деле участвовали только добровольцы.
К примеру, Двинск захватили примерно полсотни бойцов.
А что же делали в этот момент большевики? То же, что и всегда: призвав население к героическому сопротивлению – ни шагу назад, они стали готовиться к бегству. 19 марта в Минске на станцию с самого утра свозили оружие и продовольствие. К 18.00 прибыл грузовик с ящиками и мешками – там содержалось то, что большевики вывозили в первую очередь: деньги, тринадцать миллионов рублей – все, что смогли собрать в городе. В десяти вагонах этого прекрасного эшелона разместилось самое дорогое – сердце революции. На этот раз сердце состояло из местных начальников с охраной и штабом, возглавляемым комиссаром области Мясниковым (девичья фамилия Мясникян).
Когда-то он был помощником присяжного поверенного, а потом он станет первым секретарем Закавказского крайкома РКП(б). Но железнодорожный пролетариат Минска был устроен не так просто, чтоб сразу же присоединить им паровоз. Рабочие потребовали свою долю – жалованье за последние месяцы. Пролетариат выторговал себе 450 тысяч рублей, но, получив деньги, не захотел выпускать из города некоторых комиссаров, которых заподозрили в крупных хищениях. Только пулеметы на крышах вагонов убедили рабочих, и они дали им паровоз. Утром 20-го большевики убыли в Смоленск, а в это время к Минску уже подходила вражеская кавалерия, все мы помним, каким числом. После Минска немецкие войска за 20 часов смогли одолеть 117 верст, двигаясь в сторону Москвы.
Ночью 19 февраля Ленин с Троцким уже слали телеграммы в Берлин о том, что согласны на мир на любых условиях, на ЛЮБЫХ УСЛОВИЯХ.
Но германское командование не спешило. Кто ж откажется от такой войны?
20 февраля Совнарком призвал все местные Советы и войсковые организации приложить максимум усилий к воссозданию армии – о как! 20-го! И при этом Советы не отдали приказ об отмене демобилизации, нет, напротив, они продолжали лихорадочно расформировывать то, что еще осталось.
21 февраля в Выборгском районе Петрограда открылся первый пункт по вербовке добровольцев в Красную армию. Тогда же был учрежден чрезвычайный штаб Петроградского военного округа во главе с управляющим делами Совнаркома Бонч-Бруевичем, а Ленин к этому времени уже написал свое несравненное «Социалистическое отечество в опасности!»
Столицу объявили на осадном положении, ввели военную цензуру – очень своевременный ход – и, главное, распорядились о расстреле всякой «контры» на месте. Прапорщик Крыленко был, конечно же, назначен Главнокомандующим. Первым делом он занялся «организацией братания» и убеждения немецких солдат в «преступности их наступления». В это время германские части подходили к Пскову. Именно под Псковом, а потом и под Нарвой, как будет потом учить нас история КПСС, и были одержаны первые победы, в ознаменование которых и был учрежден праздник – День Советской Армии и Военно-Морского Флота.
В Пскове располагался штаб Северного фронта, находились склады военного имущества, боеприпасов, продовольствия.
23 февраля большевики опомнились, объявили Псков на осадном положении и начали делать что-то, со стороны очень похожее на подготовку к обороне. К вечеру 24 февраля немцы, числом почти в двести человек, без боя овладели городом.
Ну и где же они – наши первые победы?
24 февраля немцы с ходу взяли Юрьев и Ревель (то есть Тарту и Таллин).
В 1915 году мощнейшая группировка Гинденбурга не смогла осуществить такой прорыв. Наступление захлебнулась, натолкнувшись на русские штыки, но прошло совсем немного времени, и небольшие, разрозненные немецкие части, скорость продвижения которых ограничивалась только состоянием российских дорог, взяли всё.
После сообщения о падении Пскова Бонч-Бруевич чуть дар речи не потерял, говорят, что в первые минуты он нес какую-то околесицу – ему сообщили по телеграфу, что немец идет на колыбель революции.
25 февраля он уже требовал разбудить заводскими гудками спящий город и срочно приступить-таки к записи добровольцев в Красную армию. А газета «Правда» в этот день писала: «Все к оружию! Сливайтесь немедленно в красные социалистические батальоны и идите победить или умереть!».
Что и говорить, сливаться-то мы умеем. На вербовочных пунктах Петрограда не покладая рук ежедневно (кроме выходных и праздничных дней) с 10 и аж до 15 часов (а кое-где и до16) записывали в Красную армию. Кандидатам требовалась рекомендация от партийных, солдатских или фабричных комитетов.
Безработица подхлестнула энтузиазм. За патриотизм платили 15 рублей в сутки.
При приеме спрашивали:
– Товарищ! Вы знаете нашу платформу?
– Та чего там, – слышалось в ответ, – пятнадцать рублей!
Петроград в те дни сидел без хлеба. На карточках. Грабежи, мародерство, расстрел на месте, опять грабежи и опять мародерство. Ленин кричал во все концы о посылке хлеба, обещая в противном случае «околеть».
А город к тому времени заметно пустел. Буржуазия (под «буржуями» тут следует понимать уцелевшее офицерство и интеллигенцию) спасалась от репрессий, а в феврале за буржуями потянулись и рабочие.
Ленин не мог это спокойно наблюдать, он приказал «двинуть поголовно всю буржуазию до одного» под контролем рабочего класса, конечно, на рытье окопов. Рекомендовалось чуть чего расстреливать на месте.
На защиту столицы были выдвинуты и лучшие воинские части.
Героический товарищ Дыбенко возглавил балтийских матросов, так здорово расстреливающих мирные демонстрации.
1 марта Дыбенко ворвался в Нарву, где до 3 марта матросы расстреливали окаменевших от страха сограждан и распределяли между собой добытый в бою спирт. Спирт быстро кончился, и Дыбенко, прихватив с собой городские телефонные аппараты, убыл вместе с братвой из города. Паническое отступление Дыбенко со товарищи продолжалось сутки, а потом, утомившись, нарком по «морде» (по морским делам) бросив все, удалился в Гатчину.
4 марта небольшой немецкий отряд занял Нарву без боя.
Опытный боевой генерал Парский организовал оборону Ямбурга (Кингисепп), но германская армия уже прекратила наступление. 3 марта в Брест-Литовске наконец был подписан мирный договор.
Опыт обороны Петрограда не пропал даром. Через какое-то время советское правительство окончательно созрело к переносу столицы в Москву.
Собственно, эти мысли посещали тогдашнее советское руководство, начиная с падения Пскова, с 25 февраля, потому как в Петербурге из-за непрерывных грабежей и шляющихся по улице одичавших пьяных революционных матросов и солдат совершенно невозможно было находиться.
С 27 февраля большевики прекратили всякие выплаты населению и организациям Петрограда и закрыли Государственный банк.
8 марта в Москву перебрался наркомат юстиции, 9 марта – ВЧК, прихватившая с собой 2 миллиона рублей, а 10 марта в путь пустился сам вождь мирового пролетариата. Про деньги и золото не забыли – его прихватили с собой.
А что же еще можно сказать о 23 февраля? Чем еще знаменит этот день в истории?