— Здравствуйте! — запинаясь, сказала она. — А... никого нет?
— Нету... — смутилась и девушка. — Я сама... тоже... случайно... — < и вся залилась краской.
«Как же она здесь? — подумала Даша, не зная, что теперь делать: уходить или оставаться ждать. — А ребята, где же они все-таки? Неужто что-нибудь с ними стряслось?..»
— Вы не знаете, — спросила она, — они так и не приходили? — ее голос невольно дрогнул.
Кареглазая девушка побледнела.
— Нет. А что-нибудь случилось?.. — спросила она, замирая от страха.
«Да ведь это Вера! — догадалась Даша. — Это Вера, моя «соперница». Она вспомнила, как подтрунивал Виктор над Андреем, и усмехнулась. Так вот она какая, эта Вера! Ну что ж. славная девушка и хорошенькая... Она еще раз посмотрела на Веру. Девушка, волнуясь, стояла перед нею и в тревоге прижимала к груди какую-то вышитую сорочку — дотоле она держала ее в руках. «Вероятно. Андрею сорочку вышивает. Так она действительно его любит? И этот букет цветов на тумбочке — это тоже от нее...»
— Нет. Я думаю, что с ними ничего не случилось, — сказала Даша. — Может, мне сесть? — Теперь ей уже не хотелось уводить.
— Ах, простите ради бога! — спохватилась Вера. — Вот сюда, пожалуйста. — Она подвинула стул.
— А разве вам Андрей ничего не говорил о том, что они идут к Деду?
— К кому? Нет, ничего не говорил...
«А он ее нисколько не любит! — подумала Даша. — Она, наверно, и про рекорд ничего не знает». Но это было почему-то приятно Даше.
— А вы, вероятно, Даша Лесняк? — вдруг тихо спросила Вера.
— Да... — удивилась Даша. — Разве вы меня знаете?
— Нет... но я так думаю... — смутилась Вера.
— Вам Андрей обо мне рассказывал, что ли? — усмехнулась Даша. И рассердилась. Вот еще новости! А девочка небось ревнует и мучается. Да берите, берите, хоть сейчас возьмите себе вашего вислоухого Андрея! Зачем он мне? Шляпа! Даже Деду ничего доказать не мог!
— Нет, он ничего мне про вас не говорил! — тихо сказала Вера и грустно улыбнулась. — Он такой молчаливый...
Андрей действительно ничего не говорил ей о Даше. Он вообще никогда и ни о чем не разговаривал с нею, и она привыкла к этому. Она была даже рада, что он молчит, — она растерялась бы, если б он заговорил с нею. И тогда он увидел бы, что она дурочка... Нет, пусть молчит, только бы не хмурился и не гнал прочь от себя.
Но теперь она ревниво подумала: «А с нею, с Дашей, он не молчит. С нею он обо всем разговаривает! Она исподлобья, украдкой рассматривала Дашу. — Конечно, она умная, красивая, городская. Она в Москве учится. Он ее любит». И ей вдруг стало так горько, так горько... Ей никто не говорил о Даше и о любви Андрея к ней, но она знала, знала, давно уже знала и чувствовала это. Она и сама не понимала, откуда пришло к ней это знание, но именно в эту минуту кончилась юность Веры: девочка стала женщиной, женщиной, которая любит и готова постоять за свою любовь.
Но тут она опять подумала об Андрее: она так и не узнала, что с ним.
— Вы только не скрывайте, пожалуйста... — торопливо сказала она Даше. — Что случилось с Андреем?
— Да ничего с ним не случилось, ничего! — рассердилась Даша. — Шляпа ваш Андрей! — И она неожиданно для самой себя стала сбивчиво рассказывать о событиях сегодняшнего вечера — об идее рекорда и провале у Деда.
Вера молча слушала. Она не все понимала из этого растрепанного рассказа, да и техническая терминология, которой щеголяла Даша, была почти недоступна ей, но одно для нее тут же выяснилось: Андрею плохо, а эта девушка не любит его...
«Так она его не любит?» — подумала Вера, и, странное дело, это открытие ее даже не обрадовало. Оно обидело ее. Обидело за Андрея. «Но как же, как же можно его не любить?» Она всполошилась. «Боже мой, а уж он, как любит! Что же теперь будет с ним?» В эту минуту она готова была отказаться от всех прав своей преданной любви.
Но в это время раздались громкие шаги за дверью, дверь распахнулась и в комнату ввалились ребята: Светличный. Андрей, Виктор, все трое в странном виде.
12
Виктор был пьян. Даже не пьян, а то, что называется «пьяненький», то есть находился в том жалком, но безобидном состоянии полной беспомощности, разнеженности и телячьего благодушия, которое свойственно не пьяному, а именно пьяненькому...
Уже давно замечено, что человек в пьяном виде ведет себя противоположно тому, каков он трезвый: веселый человек мрачнеет, молчаливый — становится болтуном. Так и Виктор, озорной и дерзкий в трезвом состоянии, в пьяном был размягченно кроток, тих, даже слезлив. Ему хотелось всех обнять, перед каждым стать на колени, в чем-то виниться, каяться, просить прощения: все люди казались ему сейчас хорошими, и только он один был плох.
«Ну что ж, не взыщите, выпил! — говорил весь его благодушно-потрепанный, виноватый вид и дурашливая, жалкая улыбка. — Выпил, извините великодушно».
Но как раз Светличный и Андрей и не склонны были прощать Виктора. Беспощадные и прямолинейные, как все молодые люди, они и не понимали и не прощали этого грехопадения. Правда, после неудачи у Деда они все были встрепанные и взъерошенные, им всем хотелось «отвести душу». Слишком неожиданным был отказ, слишком странной — мотивировка.
— Вот! — невесело сказал Светличный. — Наглядный урок истории: мертвое хватает за ноги живое.
Но ни ему, ни Андрею и в голову не пришло «отводить душу» в пивной.
— Ничего! — сказал, тряхнув лохматой головой. Светличный. — Не всюду же мертвецы!
На перекрестке они расстались с дядей Прокопом и молча пошли домой. Где-то по дороге, в сумерках, Виктор и исчез.
Только час тому назад друзья нашли его в пивной, у вокзала. Виктор уже «отвел душу». Легкий и пустенький, он сидел среди шумной компании и горланил: «Шу-ме-е-ел камыш, де-ре-е-вья гну-у-лись...» Увидев Светличного, он сразу притих. Притихла и компания — черен и страшен был в эту минуту Светличный.
— Рекорды ставишь? — прохрипел он, окинув недобрым глазом длинный ряд пустых пивных кружек, и вдруг схватил Виктора за шиворот и рванул к себе.
— Не бей! Не бей его! — вскрикнул Андрей, бросаясь к товарищу.
И Светличный не ударил.
Он только потряс что было силы Виктора, так, что у того в глазах весь мир перекосился и поплыл по диагоналям, а затем поволок из пивной на улицу. Виктор блаженно улыбался. Мир, даже перекосившийся, все равно казался ему сейчас прекрасным, а друзья, даже грубо обращавшиеся с ним, все равно самыми лучшими и самыми добрыми людьми на земле. Из всех троих он один был безмятежно счастлив, но ему никто не завидовал.
Андрей никогда еще не видел друга в таком жалком, овечьем состоянии. Они оба принадлежали к тому поколению шахтеров, которое уже не считает пьянство доблестью. Пьянство есть пьянство, то есть свинство, и больше ничего! Было противно смотреть, как раскис Виктор: розовые слюни текли по подбородку; в первый раз Друг вызывал омерзение.
С этим чувством брезгливости и отвращения они и втащили Виктора в общежитие. Но здесь оказались девушки — Даша и Вера. Приходилось сдерживаться. Ребята подвели Виктора к койке и усадили.
— Сиди, черт! — строго приказал ему Светличный и, обернувшись к девушкам, хмуро буркнул: — Здравствуйте! — Ему, как и Андрею, было стыдно за товарища.
— Здравствуйте! — ледяным тоном ответила Даша. Она стояла, скрестив по-бабьи руки на груди и поджав губы, совсем как мать, когда отец возвращался под хмельком домом. — Хороши! — прибавила она, бросив уничтожающий взгляд, но не на пьяного Виктора, а на Андрея. В ней все кипело. «А я-то, я-то дура! — думала она, кусая губы. — Я-то стремглав бежала к ним, чтобы поддержать, утешить. А они вот как быстро утешились!»
А виновник всех этих переживаний, Виктор, сидел на койке и бессмысленно улыбался. Он понимал, что сделал что-то неправильное, некрасивое, но ему было хорошо сейчас, легко и радостно, не то что три часа назад, и все люди казались ему милейшими милягами, а все в жизни — простым и незамысловатым, не стоящим огорчения, трын-травою.
— Миленькие... славные... — умиленно сказал он, глядя на девушек, и вдруг весело подмигнул им. Потом нахмурился и спросил: — А я свинья?
— Ладно уж! — поморщившись, перебил его Андрей. — Сиди!
— Нет, я свинья! — гордо объявил Виктор. — А почему?
Ему показалось, что он должен все это объяснить, выяснить, чтоб не было недоразумений и огорчений у хороших людей. Он встал и сделал шаг навстречу девушкам, но пошатнулся и чуть не упал.
— Извиняюсь! — сказал он, уцепившись за спинку кровати. — Я никого не обидел?
— Ложись спать. Живо. Слышишь? — прикрикнул на него окончательно разозлившийся Светличный.
— А почему? — удивился Виктор. — Почему такое? Почему спать, если хорошая компания? Я ведь никого не оскорбил? Тогда — извините.
И он опять сделал движение в сторону Даши; та испуганно и брезгливо отскочила. Но Виктор не заметил этого. Ему казалось, что всем непременно хочется поскорее услышать от него, почему он выпил. Он обвел ликующим взглядом хмурые, встревоженные лица товарищей и остановился на Вере — жалостливые глаза девочки были полны слез.
— Понимаешь, выпил, — оказал он ей. — А почему? — И, словно сам удивляясь, развел руками. — Я так объясняю: стал свиньей! — Он радостно засмеялся. — А почему? А потому! Хотел, как орел, в небо, понимаешь? А Дед меня мордой в грязь. — Он опять засмеялся. — И крылышки мне чик-чик и отчикал. — Он показал пальцами, как отчикали ему крылышки: чик-чик, и залился бессмысленно-веселым смехом, от которого всем стало жутко. А ему думалось, что всем очень смешно. — Мне товарищ Дед так пояснил: не бывать, мол, тебе, шахтер, орлом, будь свиньею! Ну, я и того... — Он хлопнул себя пальцем по воротнику, подмигнул и хотел опять захохотать во все пьяное горло.
Но тут вспомнилось ему все, что случилось с ним в этот вечер, все, о чем он старался забыть в пьяной, веселой компании посторонних шахте людей и что, казалось, забыл и похоронил на дне пивной кружки, а вот оно встало со дна и снова мутит его и мутит... Да что ж это такое? Что ж это такое сделали с ним, с Виктором Абросимовым, забойщиком первого класса, что нет ему теперь ни радости, ни покоя?
— Караул! — шепотом сказал он и вдруг опустился на пол и заплакал.
Это было так неожиданно, что все смутились. Андрей порывисто рванулся к нему, взял за плечи.
— Витя, что ты? Зачем? Ну, встань, встань, пожалуйста! Ну, я тебя очень прошу!
Но Виктор продолжал сидеть на полу и плакал горькими пьяными слезами.
И даже Светличный не знал, что с ним теперь делать.
Тогда Даша решительно шагнула вперед.
— А ну, вставай! — приказала она. — Дур-рак!..
Он удивленно поднял на нее глаза, но плакать перестал.
— Дур-рак!.. — сказала она еще раз и прикрикнула: — Ну, вставай же!
Он послушно встал и зачем-то поднял руки вверх. Так и стоял перед нею, словно сдавался в плен.
А она уже знала, что надо делать.
— Снимай пиджак! — скомандовала она тоном, не допускающим возражений
Ничего не понимая, но уже улыбаясь, он снял пиджак. Уронил его на пол. И опять поднял руки вверх.
— А теперь ботинки! — приказала Даша.
Ухватившись рукой за спинку кровати и подпрыгивая на одной ноге, он стал снимать и ботинки; теперь все это казалось ему смешной, милой игрой.
— Которая его койка? — меж тем спросила Даша и. когда ей указали, быстро раскрыла постель.
— Вот! Уже! — гордо сказал Виктор, протягивая ей башмак.
— А теперь — рубашку и штаны. Живо! — приказала Даша.
Вера, вспыхнув, отвернулась. Виктор обвел всех недоуменным, тревожным взглядом, словно спрашивая: а этой команде тоже нужно подчиняться, это тоже входит в правила игры?
— Ну! — нетерпеливо прикрикнула Даша, и он поспешно стал раздеваться.
Даша равнодушно смотрела на него. В трусах и майке он был похож на спортсмена. У него было красивое, стройное, тугое тело; даже пьяненькое оно не могло стать вялым и дряблым. Он был великолепно сложен, и всякая другая девушка, не Даша, вероятно, заметила бы это. А она только одно видела: он пьян и его нужно уложить спать.
— Ну! — притопнула она ногой. — Марш в постель!
— А почему? — заартачился вдруг Виктор. — А я не хочу!
Но он уже весь был в ее власти.
— Нет, я не хочу! — повторил он еще раз, но уже неуверенно.
И она, торжествуя, и сама восхищаясь и удивляясь своей власти, и уже все прощая Виктору за это, увидела, как он, пошатываясь, пошел к постели.
Разумеется, он подчинялся ей только потому, что был пьяненький. Ему не хотелось никого обижать. Он чувствовал себя виноватым перед всеми. Он был беспомощен и жалок. Но друзья презирали его за это, а Даша жалела.
Он послушно пошел к своей койке. Спать ему не хотелось. Еще не все успел он высказать, не все объяснил. Еще надо было поговорить о том, почему же он все-таки не орел. Но Даша... Он вдруг лукаво прищурился: вот что он сделает — он перехитрит ее. Он притворится, что спит. Он ведь никого не оскорбил? Пожалуйста, он ляжет.
И он лег и даже натянул одеяло на голову, но тотчас же высунулся из-под одеяла и крикнул:
— А я уже сплю! — и для правды зажмурил глаза.
И вдруг в самом деле уснул. Уснул, к всеобщему удивлению. Уснул, как ребенок, набегавшийся и досыта намаявшийся за день. С его лица слетело все пьяное, мужское, нечистое: младенчески полуоткрылся мягкий, влажный рот, девичьи ресницы прикрыли глаза, лицо стало бледным и милым. И только сейчас впервые увидела Даша, что Виктор красив.
— Да. Хорош, когда опит! — сказал Светличный, словно угадав мысли Даши. — А ты молодец. Даша! Ну и ну! — удивленно покрутил он головой. — Ловко ты его укротила!
Она смущенно засмеялась и с любовью почти материнской посмотрела на тихого Виктора: он так мило посапывал во сне! И губами сладко причмокивал, как ребенок.
— Я пойду. Извините, пожалуйста! — вдруг нервно сказала Вера. Она давно уже мучилась неловкостью. Теперь она заторопилась и, хотя никто ее не удерживал, не ушла, а выбежала.
— Что с ней? — удивился Светличный.
Потом посмотрел на Андрея и Дашу и нахмурил косматые брови. «Ох, пора и в это вмешаться мне!» — вздохнув, подумал он. Даже в личные дела своих друзей он не мог не вмешаться.
— Пойду и я! — сказала Даша. — Андрей! Проводишь?
Андрей молча кивнул головой.
Они вышли из общежития и пошли по улице.
— Ты «е серчай на Виктора, — тихо попросил Андрей. — Он это так, он не пьяница...
— А я оправдываю его! — запальчиво ответила Даша. — Я б на его месте еще б все стекла у Деда выбила.
— К Деду мы напрасно ходили, — нехотя сказал Андрей. — Дед — отсталый человек.
— Отсталый?
— Да. Совсем отсталый.
— А ты, что ж, передовой? — насмешливо спросила.
— Я? Да, — просто ответил он. — Я передовой. Я о государстве думаю.
Даша искоса посмотрела на «него, но от насмешки удержалась. Она только удивилась про себя: полно, тот ля это Андрей, что всего полтора месяца назад робко тащил за нею чемодан с вокзала? Тогда он показался ей неуклюжим, мешковатым и, если правду сказать, туповатым парнем. Что это с ним теперь? Чего доброго, он скоро и Дашу запишет в отсталые.
— Нам надо было сразу же к Нечаенко идти, к парторгу, — сказал Андрей, словно думая вслух.
— А его сейчас нет на шахте. Он в отпуску.
— Ну, приедет.
— И ты думаешь, он поддержит вас?
— Поддержит! — уверенно сказал Андрей. — Как нас не поддержать? Мы полезное предлагаем...
— Ну-ну! — передернула плечами Даша. — Блажен, кто верует! — Теперь она возражала только ради того, чтоб возражать. Вот еще новости! Она не позволит ему взять над ней верх! Если б он утверждал, что снег — белый, а уголь — черный, она и тогда бы спорила. Он ведь влюблен в нее, это все знают. А она... она еще не решила. Значит, верх за нею!
— А ты не веришь, что парторг поддержит нас? — встревоженно спросил Андрей. — Отчего?
— Ну, мало ли! — уклончиво ответила она; ей, собственно, и нечего было отвечать. — В жизни нельзя быть легковерным. Надо всегда готовиться к худшему, — заключила она торжествуя.
— А ты в коммунизм веришь? В мировую революцию?
— Ну, при чем тут это? — рассердилась она.
— Нет! — покачал он головой. — В хорошее всегда надо верить!
Он сказал это, как мужчина, — хорошо и просто. Странно, что девушке это не понравилось. Но она сама была парень в юбке. Она терпеть не могла покровителей и утешителей, она не нуждалась в подпорках, она сама мечтала стать опорой родному человеку.
И ей вдруг вспомнился Виктор, как он лежал, бедняга, скрючившись, с детской, страдальческой улыбкой на устах... Вот он-то всегда будет и спотыкаться и ошибаться, и ему всегда будут нужны и поддержка, и утешение, и дружеский совет.
13
В середине августа из отпуска вернулся Нечаенко, парторг «Крутой Марии». В тот же день он был на наряде второй смены. Здесь с ним и познакомился Светличный, проводивший наряд участка вместо внезапно занемогшего Прокопа Максимовича.
— А вас тут два молодых человека ждут не дождутся, товарищ Нечаенко! — широко улыбаясь, сказал он.
— Кто?
— Андрей Воронько и Виктор Абросимов.
— A-а! А что у них?
— Да есть одна идейка... Посоветоваться хотят.
— Идейка! Насчет чего? — заинтересовался парторг. — Так пусть заходят.
— Ну, сегодня-то вы будете отдыхать с дороги.
— Так давайте завтра.
Так и условились. Но в тот же вечер Нечаенко неожиданно сам пришел в общежитие. Ребята только ахнули, увидев его в дверях своей комнаты.
— Принимаете гостя, хлопцы? Нет? — весело спросил Нечаенко с порога. — Зашел на огонек. Можно?
— Та входите, входите!.. — растерянно пригласил Андрей.
Нечаенко вошел в сопровождении дяди Онисима и сразу же заполнил собою всю комнату, хотя был он человек невысокого роста, худощавый, стройный и проворный.
— Давно я у вас не был! — весело сказал он. — Ну, как вы, хлопцы, не женились? Пора, пора. Женихи богатые... Э, а крыша-то у вас течет! — приметил он сырое пятнышко на потолке, — Как же это, дядя Онисим. — а? Не годится! Ох, видно, придется взяться за тебя.
— Ну и характер у тебя, товарищ Нечаенко! — покрутив головой, ответил смущенный дядя Онисим. — А кругом говорят: добрый, добрый... — Он потоптался еще немного в комнате, а затем деликатно вышел.