Он вздохнул и поправил ножны.
– Ты, Рах, здесь постой. А я вперед пройду да посмотрю, что там и как. Да гляди, не высовывайся, пока не разрешу.
Воевода повернулся и неторопливо двинулся в сторону чащобы. Глядя на широкую спину ратника, Рах положил руку на выжигатель. На лице его отобразилась глубокая задумчивость. Выстрелить Видбору в спину или нет? С одной стороны, без него в Гиблом месте не обойтись. Но с другой… Что, если этот верзила снова что-то заподозрит? Что, если он снова приставит к его горлу свой проклятый меч?
«Однажды снова заболтаю во сне, а проснусь от того, что этот верзила перерезал мне горло», – хмуро подумал Рах.
Он вздохнул: что ж, видать, иначе никак. Из двух зол нужно выбирать меньшее. Рах расстегнул пуговку чехла и бесшумно вынул из него выжигатель.
– Бог Хорс, прикрой меня своим щитом! – крикнул вдруг Видбор, выхватил из ножен меч и бросился навстречу вышедшим из-за деревьев упырям.
Рах изумленно уставился на упырей. Их было восемь, все рослые, со свирепыми лицами, и вовсе не такие медлительные, как предполагал Рах, насмотревшийся в детстве фильмов про зомби.
– Рах, не подходи! – крикнул Видбор. – Спрячься за дерево!
Меч ратника обрушился на голову ближайшего упыря. Второго Видбор рассек надвое, а третьему отрубил ноги, и тот рухнул на землю. Четвертого ратник двинул локтем в лицо и сбил с ног, а затем довершил дело, вонзив тому в грудь меч.
Оставшиеся четыре упыря повернулись и скрылись в лесу.
Видбор не стал их преследовать. Могучая грудь воеводы вздымалась, из горла вырывалось хриплое дыхание. Переведя дух, воевода тщательно отер свой широкий сверкающий меч пучком травы и вложил его в ножны.
– Сбежали, – презрительно протянул он. – Гнилое отродье. Где вам справиться с хлынским дружинником! Эй, Рах, ты цел?
Видбор повернулся к рыжему охоронцу и застыл с удивленным лицом. Рах сжимал в руках огнестрельный посох, и черное дуло посоха смотрело воеводе в грудь.
– Ты чего? – удивленно спросил Видбор.
Рах улыбнулся.
– Прости, воевода. Но я не могу иначе.
Он положил палец на спусковую панель и надавил на нее.
2
Крев стиснул зубы от боли. Эта боль – жгучая, невыносимая – сводила его с ума. Штыри, обитые белым железом, пригвоздили его к земле, и он не мог пошевелиться.
Крев понимал, что его состояние нельзя назвать жизнью, но что-то не давало ему умереть до конца. Возможно, он был слишком силен, и чтобы убить его, понадобилось бы кое-что покрепче этих штырей.
Однако и жизни Крев в своем теле не чувствовал. Тело словно бы превратилось в туманное облако, и по этому облаку пробегали сверкающие всполохи боли. Звериное тело Крева было сковано штырями и болью, но его разум, как вырвавшаяся из силков птица, заработал на полную мощь и вновь обрел черты человечности.
Минуты тянулись долго и томительно, и все, что Крев мог противопоставить нескончаемому потоку боли, это размышления и воспоминания. Он вспомнил себя молодым. Сколько надежд, желаний, амбиций… И где все это теперь?
Будучи молодым, ты счастлив, потому что у тебя есть перспектива, долгий-предолгий путь, в конце которого тебя ждет схватка с драконом и победа. А заканчивается все тем, что в конце пути ты не обнаруживаешь никакого дракона. А немного поразмыслив, с ужасом осознаешь, что ты и есть – тот самый дракон.
Пока ты молод, ты счастлив даже в своем несчастье. А когда ты прожил большую часть жизни, даже твое маленькое счастье отдает привкусом огромного несчастья.
Дьявол Стогнум, прочь эти мысли!
Крев дернулся в своей ловушке и взвыл от пронзившей все тело боли. Белое железо! Будь проклят тот, кто изобрел его! Стиснув зубы, Крев заставил себя успокоиться. Нужно искать выход. Темные твари погибают от белого железа. Если он, Крев, до сих пор не умер, значит, его тело способно противостоять белому железу. Этому могут быть лишь две причины. Первая – он вовсе не темная тварь. Вторая – он больше, чем просто темная тварь . А если так, то и выход из этой ловушки, рассчитанной на заурядных тварей, должен найтись.
Крев открыл глаза и попытался осмотреть свое тело. Черная, покрытая жесткой шерстью масса была проткнула штырями как минимум в десяти местах. Лапы тоже оказались пригвожденными. Если попытаться расшатать штыри…
Крев слегка двинул лапами и тут же взвыл от боли. Нет, не годится. Крев расслабился и перевел дух. Он вдруг заметил, что на толстых корнях пихты, торчащих из мокрой земли, сидят какие-то зверьки. Должно быть, местные падальщики. Пять или шесть. Дожидаются, пока он сдохнет, чтобы начать свою мрачную трапезу.
Крев усмехнулся безобразным круглым ртом, усеянным по окружности острыми клыками, и негромко позвал:
– Эй, вы!
Зверьки насторожились. Они походили на крыс, но их бурая кожа была совершенно голой, а челюсти, крупные, массивные, будто у крошечных бульдогов, были усыпаны острыми зубками, слегка загнутыми внутрь – видимо, для того, чтобы удобнее было рвать на части падаль.
– Эй, вы… – снова позвал Крев, превозмогая боль. – Бритые крысы…
Сравнение с бритыми крысами показалось Креву смешным, и он издал горлом резкий звук, отдаленно напоминающий человеческий смех. Он думал, что падальщики убегут, но они лишь склонили набок бурые безобразные головки и уставились на него черными, злыми глазками.
Эти не убегут. Эти дождутся его смерти. Обязательно дождутся. А потом обглодают его тело до самых костей. Хотя… может, у него и костей-то никаких нет? Может, весь он – сгусток мускулов, силы и гнева? Слепое порождение ада! Ну да, слепое. Вот ведь и крысят этих он видит вовсе не глазами. Их образы – всего лишь переплетенья издаваемых ими запахов.
Крев снова усмехнулся и попробовал приподнять голову. Боль прожгла его тело дюжиной раскаленных стрел и заставила снова опустить затылок на дубовую доску. Крев расслабился и закрыл слепые глаза, которые лишь имитировали зрение, обманывая окружающих и его самого.
Внезапно он заметил, что один из падальщиков сдвинулся с места и стал осторожно к нему подбираться. Крев затаил дыхание. Если эта дрянь приблизится к его голове, он схватит ее зубами и откусит ее мерзкую башку! Мысль об этом доставила Креву мрачное удовлетворение.
Падальщик тем временем продолжал медленно и осторожно подбираться к Креву. Остальные твари сидели на корнях дерева, с интересом и волнением наблюдая за своим сородичем.
Ближе… Еще ближе… Вот крысеныш поднял свою бульдожью мордочку и принюхался. Крев затаил дыхание. Только бы тварь полезла к его голове. Тогда он хоть что-то сможет сделать. Но если падальщики начнут обед с его лап или живота – они просто сожрут его заживо, и все, что ему останется, это выть от дикой боли.
Падальщик опустил мордочку и засеменил к голове Крева. И тут Крев резко дернул головой, схватил крысенышка зубами и принялся с хрустом перемалывать ему кости.
Он был уверен, что сумеет этим отпугнуть остальных зверьков, но маленькие твари остались на местах. Они с любопытством наблюдали, как Крев пожирает их собрата.
И тут что-то произошло. По телу Крева пробежала теплая волна, и он вдруг ощутил прилив странных сил. Даже боль стала не такой изматывающей. Повинуясь необъяснимому импульсу, Крев напрягся – и вдруг из его сплющившейся под тяжестью решетки груди вырвался наружу крохотный черный отросток, похожий на лапку. Лапка сжала пальцы-коготки в кулак и снова их разжала.
Крев попытался сообразить, что же все это означает? Он сожрал падальщика, и тело его, быстро переварив пищу, заставило белки жертвы служить себе? Молниеносный метаболизм. Лапка пока мала, но если он сожрет еще пару этих тварей…
Крев облизнул тонкие губы черным языком и осторожно взглянул на падальщиков. Теперь он боялся, что они разбегутся, лишив его единственной возможности на спасение. Но зверьки, похоже, не думали убегать.
Крев напрягся, мысленно досчитал до трех и сделал выпад. Его лапка метнулась к беспечным падальщикам, схватила пару зверьков и быстро швырнула их в рот.
Крев разжевал тонкие кости падальщиков и хотел схватить еще одного зверька, но мерзкие твари с отвратительным писком разбежались.
Что ж, придется работать с тем, что есть. Крев сосредоточился и послал своему телу мысленный приказ. И тотчас лапка его стала расти. Не прошло и десяти секунд, как тонкий стебелек, выросший у Крева из груди, превратился в черную человеческую руку. Пальцы новоиспеченной руки судорожно сжались, затем разжались снова. Она была готова к действию.
Так. Крев слегка расслабился и перевел дух. Легкое онемение прошло, и теперь он ощущал свою руку так, будто она была у него всегда. Но это только начало работы. Основная ее часть впереди.
Отдохнув и собравшись с силами, Крев протянул руку к ближайшему штырю, крепко обхватил его и потянул вверх. Адская боль пронзила все тело, но Крев не сдался и не ослабил хватку.
Медленно, но верно страшный штырь выходил из тела. Секунда… Еще одна… И вот наконечник из белого железа с чавканьем вышел из черной плоти.
Крев полежал неподвижно, ожидая, пока острый приступ боли утихнет… Так. Теперь можно продолжать.
Осторожно, словно боясь спугнуть удачу, протянул он руку ко второму штырю… Усилие… Еще одно… И второй штырь вынырнул из окровавленной плоти.
Так – медленно, неторопливо и осторожно – вынимал Крев из своего тела ядовитые жала. Наконец последний штырь покинул бедро Крева. Хрипло вздохнув, Крев вытянул измученное тело и замер, ожидая, пока боль из острой и обжигающей превратится в тупую и тянущую.
Через пару минут он почувствовал облегчение. Тело его было изранено, но свободно. Однако он потерял много крови, и теперь телу нужно восстановиться. Но как?..
Сильнейший спазм скрутил его желудок, и Крев пережил приступ невероятного голода.
Голод! Как только Крев вспомнил о нем, все человеческое стало уходить из него. Не прошло и минуты, как голод, заслонив собою остальные чувства, снова превратил его в огромного, свирепого, безжалостного зверя.
Крев поднял морду к небу и, сотрясаясь от голодных спазмов, хрипло провыл, цепляясь за остатки человеческого разума:
– Господи, помоги мне!
И почти сразу же услышал странное похрюкивание. Опустив голову, он втянул трепещущими ноздрями воздух и оскалил пасть. К нему приближались темные твари. Отвратительные, пропахшие гнилью и разложением, полные злобы, ярости и такого же нечеловеческого голода, как и он.
Крев поднялся на ноги, с трудом удерживая равновесие, и, слегка пошатываясь, направился навстречу тварям. Он уже знал, что их четверо и что все они похожи на людей.
Силы стремительно покидали Крева, и он понимал, что если не примет битву и не победит тварей, то умрет. А потому готов был биться насмерть.
Не успели его ослабевшие ноги прошагать и двух саженей, как из леса вышли четыре упыря. Увидев Крева, они на мгновение остановились, затем оскалили безобразные рты и торопливо двинулись к нему. Запах крови, все еще сочащейся из ран Крева, привлек и раззадорил упырей. В нем они увидели не опасного зверя, а истекающую кровью жертву.
Крев усмехнулся: что ж, ребята, подходите.
Новый голодный спазм заставил его ускорить шаг. Через несколько секунд Крев с ревом бросился вперед и сошелся с четырьмя голодными, злыми упырями в смертельной схватке.
3
Лес вокруг становился все мрачнее и непригляднее. Под ногами чавкала мокрая земля и трещали влажные ветки. Глеб шагал чуть впереди, оглядывая лес и изучая траву под ногами, что не мешало ему яростно спорить с матушкой Евдокией.
– Твой бог умер, – заявил он угрюмо. – Умер, понимаешь?
– Бог не умер, – возразила Евдокия. – Его убили.
– Не все ли равно?
– Нет, это не все равно. Но не об этом я постоянно думаю, а о том, что он воскрес. И эта мысль помогает мне жить, когда я вижу, как люди убивают людей и втаптывают друг друга в грязь. Воскрешение доступно всем. Даже самым заклятым злодеям. Нужно только не вертеть головой по сторонам, а взглянуть вперед – дорога видна и открыта.
Глеб поморщился.
– Опять эти банальности. Нет никакой дороги, матушка. А если и есть, то приводит она не в рай и не в царство божие, а в очередное Гиблое место.
– По-твоему, любая дорога ведет в Гиблое место?
– Человека – да.
– А кого нет?
Глеб дернул плечом:
– Ну, не знаю. Зверя… Ангела… Но для человека никакого другого места, кроме гиблого, нет.
Евдокия посмотрела на Глеба с недоверием и тревогой.
– Как же ты можешь жить с такими мыслями? – спросила она.
– Да вот – живу, – усмехнулся Глеб. – А когда у меня в кармане есть деньги, то совсем неплохо живу. В сущности, мне много не надо.
– А я думала, таким, как ты, нужен целый мир.
– Может быть. Но ваш мир – это не мир. Это призрак. Морок.
– Как это? – не поняла Евдокия.
– Просто. – Глеб остановился и задрал рукав. – Видишь эти шрамы?
– Да.
– Сейчас их семь. Почти шесть. А когда не останется ни одного, я проснусь у себя в постели и пойму, что все это… и ты, и Ставр, и этот мальчишка, и вот это Гиблое место… что все это – всего лишь мой сон. Долгий кошмарный сон, которому пришел конец.
– И что будет потом? – сухо спросила Евдокия. – Что будет, когда ты «проснешься»?
– Я буду жить той жизнью, которой жил раньше.
– И чем же она так хороша?
– Тем, что она моя! – раздраженно ответил Глеб. – И хватит! Я больше не хочу это обсуждать. Ты вознамерилась спасти чью-то душу – займись своей. Того, что ты натворила, хватит на десяток грешников.
Евдокия глубоко задумалась.
– Ты прав, – сказала она после паузы. – Но разве можно спасти свою душу, не заботясь о душах своих ближних?
Глеб скривился.
– Типично русский подход. Тыкать пальцем в соринки, застрявшие в чужих глазах, и не замечать бревна, торчащего из твоего собственного глаза!
Ставр слушал их перепалку с хмурым и удивленным видом. Когда оба наконец замолчали, подыскивая новые доводы, он раскрыл рот и объявил:
– А я бы сейчас рыбы поел. Жареной. Моя тетка так вкусно жарила головней да жерехов, что пальчики оближешь. А что она делает со щукой! Готов биться об заклад, лучших запеченных щук вы во всем княжестве не сыщете!
– Была бы нужда искать, – небрежно обронил Глеб.
Покосившись на него, Евдокия горестно заметила:
– Ты слишком упрям, чтобы признать свою неправоту, Первоход. Вот почему большинству людей недоступно обновление и воскрешение. Виною всему не алчность и не злоба даже, а чистое упрямство.
– Если говорить об упрямстве, матушка, то ты дашь мне сто очков вперед, – неприязненно произнес Глеб.
– А куропатки! – продолжил мечтать Ставр, блаженно прикрыв глаза. – Моя тетка перед тем, как сунуть куропаток в печь, обмазывает их сметаной и перебродившим ягодным соком и выдерживает так с полдня. И только потом, когда куропатки пропитаются соком, она их…
– Впереди кишеньский жальник, – перебил его разглагольствования Глеб и мрачно покосился на матушку Евдокию. – Ты хотела увидеть, как воскресают люди, черноризница? Обещаю тебе, что ты это увидишь.
4
Рах нажал на спусковую панель. Полыхнула молния, и голова огромного упыря, зависшего над Видбором, разлетелась на куски. Видбор вздрогнул и обернулся.
– Эвона как, – крякнул он, уставившись на рухнувшего наземь упыря. Затем повернулся к Раху и напряженно проговорил: – А я уж подумал, что ты собрался меня прикончить.
Рах вложил выжигатель в чехол и хмуро ответил:
– Что ты, воевода. Мы ведь с тобой друзья. А друзья не убивают друг друга, верно?
– Всякое бывает, – сказал Видбор, со странным любопытством глядя на Раха и оглаживая ладонью широкую бороду. – Иной друг страшнее десяти врагов.
Рах подошел к ближайшему упырю, посмотрел на него и осторожно пнул его ногой.
– Удивительно, – проронил он.
– Что удивительно? – не понял Видбор.
– Все.
– Все?
– Все, что я вижу. – Рах дернул уголком губ и задумчиво произнес: – Я будто бы попал в страшную сказку. Но знаешь… мне это нравится. Никогда не думал, что буду чувствовать себя в Средневековье, как рыба в воде. Видимо, я слишком поздно родился.
Он оторвал взгляд от тела упыря и весело посмотрел на воеводу.
– Слушай, что-то я проголодался. Кажется, у нас еще оставалось вяленое мясо?
– Немного есть. Посмотри в сумке.
Рах отошел от упыря подальше, порылся в сумке, достал кусок вяленого мяса, сел с мясом в руке на пенек и стал трапезничать. И вдруг по лесу прокатился страшный рев. Рах замер с раскрытым ртом и с куском вяленого мяса в руке.
– Что это было? – спросил он.
– Не знаю, – мрачно ответил Видбор, вслушиваясь в звуки леса. – Я такого рева еще не слыхал.
– Может, это оборотень?
Воевода качнул массивной головой.
– Нет. Оборотни воют, но не ревут. Этот рев больше походит на человеческий.
И снова чудовищный рев прокатился по лесу, заставив листья на деревьях дрогнуть. Видбор сглотнул слюну и пробормотал:
– Но это не человек.
– Определенно, нет, – подтвердил Рах.
Есть рыжему охоронцу расхотелось. Он сунул недоеденный кусок мяса в сумку и мрачно изрек:
– Не знаю, как ты, воевода, а я не хотел бы встретиться с тварью, которая издает такие звуки. Пора нам отсюда убираться. И чем скорее, тем лучше.
Видбор посмотрел на него насмешливым взглядом.
– Ты боишься, охоронец? А как же твой волшебный посох?
– Я верю в оружие, – хмуро ответил Рах. – Но в злобу, которая сильнее и выше любого оружия, я верю еще больше. Однажды я видел, как один парень, чью сестру изнасиловали, бежал к ее обидчику, чтобы задушить его. Обидчик выстрелил в парня из выжигателя и начисто снес тому обе ноги. Но парень не остановился. Он добежал до обидчика своей сестры на обрубках и вцепился ему в горло. Злоба придала ему сил и сделала его непобедимым.