“Смешно прятаться от уборщицы”, — уколол себя Мальников.
Тут он и вовсе понял, что стоит под камерой слежения, глянул исподлобья на черный глазастый обрубок, торчащий из-под потолка, и вышел в коридор.
“Нужно учиться обращению с ними, — настраивал себя Мальников. — Учиться правильно реагировать. Точнее — не реагировать…”.
Вспомнил, как милая поп-обаяшка, тихим ангелом улыбающаяся ему с фото-стены, орала на охранника, неосторожно спросившего у нее документы.
Как и предполагал Мальников, Татьяна не позволила ему проскользнуть незамеченным.
— Ну, вчера-то смотрели? — обратилась она к нему веселым шепотом, потряхивая отведенной в сторону щеточкой.
— Да я ведь работаю…
Татьяна спустилась со стремянки.
— Так в записи ж крутят. Вечером. Авдеев-то вчера… ну, голова! Такие вещи говорил! Вот не в бровь, а в глаз. Умничка! Мол, пока русские не наведут у себя порядок, который устроит прежде всего их самих, плохо будет всем… ну, как-то так…
— Татьяна! — перебил ее Мальников. — Я тут работу работаю. А не за шоу, понимаете, наблюдаю.
Ушел, весьма собою довольный.
— Каждый на своем рабочем месте должен серьезнейшим образом подумать над тем, как нам поднять рейтинг, — сказал Антон Григорьевич с глубоким чувством. — И не говорите: от меня ничего не зависит. Рейтинг зависит от каждого, — дальше заговорил обычно, дергано и устало. — Последние замеры опять плохие. Народ подустал, просмотр прайм-таймов сократился. Конкретные цифры… — Алла протянула ему таблицы. — В общем, плохие цифры, — главреж вернул бумаги помощнице. — Решено делать вот что. Небольшие клипы, так сказать, о нашей кухне. Кухня — это образно, — Антон Григорьевич нарисовал рукой размашистую “запятую”. — Показываем шоу изнутри. Снимаем всех, снизу доверху. В смысле — от меня до… не знаю… охранников. Такие короткие истории снимаем. Ну, не лайф-стори, конечно. Такие, знаете… Вот жил себе человек, чем-то занимался, о чем-то мечтал. И тут — становится частью такого проекта. Важного. Понимает его важность, осознает…
Под воздействием напряженных, пульсирующих фраз главрежа внимание Мальникова, как всегда, начало рассеиваться.
“Главная наша с тобой проблема — наш неспешный ритм, — говорит Юра. — Мы ведь не хуже остальных все можем. Просто времени нужно больше. Мы не умеем бежать, вот что. Мы идем. Шагаем себе. А сегодня нужно бежать. Понимаешь? Времена такие. Ничего не попишешь, да. Наливай”.
Мальников почувствовал, что не прочь напиться. “Чисто теоретически”, — предостерег он себя.
Кандидат в собутыльники единственный: Юра. О том, чтобы приговорить бутылочку с кем-нибудь из коллег по шоу, не могло быть и речи. С посторонними Мальников не пил.
— И начнем мы с нашей кухни. Я сейчас в буквальном смысле насчет кухни. С уважаемого Петра Валентиновича.
Уловив свое имя, Мальников выпрямился на стуле, застыл. Будто собрался вслушаться в эхо только что сказанного. Он не сомневался, что главреж говорил о нем, но не понимал, в связи с чем.
“У меня, наверное, глупый вид”, — испугался Мальников. Тут еще Вася подал голос:
— Что, кошевар, покажем класс? Вперед за “Оскаром”?!
И Мальников догадался, что его будут снимать. Его охватил зуд волнения: шанс все-таки выпал.
— Да не теряйся, Петь, — подмигнул ему Вася. — Станешь у меня звездой.
После того как Мальников по просьбе Васи наладил ночной буфет, обращения второго режиссера к шеф-повару сделались дружески-доверительными. Мальников пока не решил, как ему на это реагировать.
Ненавидел впускать к себе в дом чужаков. А тут и вовсе — люди с камерой. Его сборы на “Национального лидера” породили в квартире некоторый беспорядок. Но главное — Мальников не помнил, какой именно. Что именно осталось брошенным, раскрытым, разинутым на виду.
Вчерашний день был трудным. В машине он сразу начал клевать носом, склевывать тревожную мутную дрему. Долго с нею боролся, покусывал губу, таращил глаза и в какой-то момент вдруг понял, что везут-то его домой — только с домом его наверняка успели основательно поработать. Натащили туда декораций, подшаманили, как они умеют. Загримировали его родную “двушку” до неузнаваемости. На входе — зеркало в бронзовой раме, пыльные книжные стопки, паутина. Из комнаты доносятся шаркающие шаги, перемежаемые негромким клацаньем — и надтреснутый, старушечий голос: Петенька, это ты?
— Нет! — отвечал Мальников. — Нет.
— Петенька?
Она приближалась.
— Да нет же. Нет.
Совсем близко. Тяжело пахнуло нечистоплотной старостью.
— Э, дружище! Только без истерик!
Мальников почувствовал, как Вася теребит его за колено. Открыл глаза, с ужасом понимая: он только что хныкал. Самым постыдным образом. “Хныкал”, — подумал он и покраснел, как мальчишка.
Рядом давился смехом, прыскал куда-то себе в плечо оператор.
— Да ты, братец, совсем расклеился, — сказал Вася и качнул головой — мол, ничего, обойдется. — Телевизор — прибор с вредным излучением. Так мой дед покойный говорил.
Беспорядок в квартире оказался вполне приемлемым: обошлось без раскиданного грязного белья и заплесневелых чашек. Но на всякий случай Мальников решил не оставлять без присмотра оператора — вдруг выхватит что-нибудь, чего он сам не замечает, что-нибудь смотрибельно-гаденькое. Профессионал все-таки.
Проход, который Вася назвал “На работу” — Мальников выходит из подъезда и неспешно, с легкой задумчивостью на лице идет через двор, — сняли с первого дубля. Долго возились с коротеньким монологом, который Мальников должен был произносить, “стоя на своем балконе и весело щурясь от весеннего солнца” — так значилось в сценарии.
— Мне нравится быть в ответе за большое, нелегкое дело. Работать всерьез, по-мужски. Возможно, завтра один из тех, для кого я готовлю, возглавит созданную им партию, а послезавтра — как знать — станет национальным лидером.
Нес противень с окорочками к духовке и чуть не натолкнулся на входившую Аллу. Сразу заметил: секретарь главрежа на нервах. Взгляд затравленный, руки трясутся. Мальников даже предположить не мог, что у Аллы-крепыша может быть такой взгляд.
— Можно у вас стакан воды попросить? — сказала она и показала таблетку — мол, лекарство запить.
Как назло, Мальников был на кухне один. Повара отправились в хозотдел за салфетками и всякой всячиной.
— Да-да. Сейчас, — засуетился он.
Сунул противень в духовку, машинально зажег огонь.
Подавая Алле стакан воды, поинтересовался:
— Трудный день?
Алла не ответила. Проглотила лекарство, уже собралась уходить, но потом огляделась, сказала:
— Простите, можно у вас тут посидеть немного?
— Да сколько хотите.
Он указал ей на стул и ушел в свой кабинет, читать меню.
Через минуту в кухне зазвонил мобильник.
— Да! — с дрожью в голосе ответила Алла. — Хорошо, что ты перезвонил.
Она долго слушала. Мальников даже решил, что она ушла или разговор оказался на одну фразу. Но вдруг услышал:
— Можно я скажу? Сынок, ты только не перебивай, пожалуйста… Я не участвую ни в чем таком… Я просто делаю свою работу. Понимаешь? И это всего лишь шоу…
Сын перебил. Говорил долго. Алла терпеливо ждала, пока он умолкнет.
— Но я прекрасно к ней отношусь. И к ее семье. И… при чем тут это, не понимаю. При чем тут я? Что ты такое говоришь, Витя? Почему ты не сможешь прийти со мной к ним домой? Почему…
Разговор прервался, на этот раз окончательно. Мальников собирался выйти в кухню, но тут раздались рыдания. Алла ревела, а он стоял в дверях и не решался выйти, поскольку понимал, что Алла, не знавшая устройства кухни и не видевшая двери его кабинета, скорей всего решила, что осталась здесь одна. Чуть позже потянуло горелым мясом: включая второпях духовку, выставил слишком большой огонь.
Она уволилась в тот же день. Как-то очень нехорошо уволилась, по статье.
Татьяна заявилась к нему на кухню. Встала в дверях и поманила пальцем. Пораженный ее вторжением, Мальников даже не сразу понял, что это она ему.
— Петр Валентинович, — нараспев позвала Таня.
Повара, к счастью, были заняты и в сторону Мальникова с Таней не смотрели. Он подошел. Татьяна поманила его в коридор. Встала в нескольких шагах от кухни.
— Что такое? — спросил Мальников, борясь со смущением. — Мне, дело в том что, некогда…
Мальникову показалось, что глаза Татьяны смеются, в то время как она старается изображать серьезность. Руки утоплены в карманах комбинезона.
— Хотела с вами посоветоваться, — заявила она, припав плечом к стене.
— О чем?
— Да вот, — Таня вынула одну руку из кармана и раскрыла ладонь.
На ее узкой, с глубоко прорисованными линиями ладони лежал небольшой пакетик с зернистым зеленоватым содержимым.
— Что это?
Хватило беглого взгляда, чтобы распознать содержимое пакета, но Мальников принялся зачем-то пристально в него всматриваться. Даже наклонился пониже.
— О чем?
— Да вот, — Таня вынула одну руку из кармана и раскрыла ладонь.
На ее узкой, с глубоко прорисованными линиями ладони лежал небольшой пакетик с зернистым зеленоватым содержимым.
— Что это?
Хватило беглого взгляда, чтобы распознать содержимое пакета, но Мальников принялся зачем-то пристально в него всматриваться. Даже наклонился пониже.
— Да оно это, оно, — со смешком подтвердила Таня.
Конопля. Анаша. В виде катанки. До этого Мальников видел ее только в школе, у самой отпетой шпаны. Те частенько бравировали перед окружающими всякими запрещенными штуками: ножами, кастетами. И вот еще коноплей.
— Что это вы, Таня? Что… В чем дело? — забубнил он и наконец, с удивлением, будто только что поняв смысл происходящего: — Вы что это, мне?!
Она рассмеялась. Мальников поежился от ядреного Таниного смеха. Огляделся вокруг: в коридорах никого, но метрах в десяти из-под потолка глядела камера.
— Уберите сейчас же, — зашипел Мальников. — Что вы? С ума… что ли…
Таня послушно убрала пакет в карман. Успокоила:
— Да не дергайтесь вы. Оттуда не видно.
— Что происходит, Таня? — нахмурился он.
Она встала на полшага ближе.
— Вчера прохожу мимо комнаты Василия Леонидовича. Смотрю — табличка “Не беспокоить” не висит. Он вообще не чаще, чем раз в неделю, пускает к себе прибраться. А я вроде позавчера у него прибирала…
— Таня, — перебил Мальников. — Не могли бы вы покороче.
— Ну вот.
И Таня подошла еще на полшага. На этот раз духи другие, отметил Мальников.
— Я под кровать пылесосом полезла, слышу — чего-то такое засосало. Ну, внутрь засосало, в шланг.
— Таня…
— Вытащила, смотрю — оно… Я решила в тумбочку заглянуть. Тем более, она слегка приоткрыта. Представляете: полная тумбочка набита. Вот прямо полная. Лежит себе спокойно. Не знаю, сколько… ну, много.
— Таня…
— А все-о… Конец фильма, — качнула игриво головой в сторону спальных номеров, понизила голос. — Василий-то Леонидович наш…
Потянулась пауза. Мальников смотрел на Таню и тщетно пытался понять: чего ей от него нужно, чего она лезет с этой катанкой. В свою очередь Таня смотрела на него с таким видом, будто это как раз таки должно быть понятно само собой.
— Таня, вы почему мне это сейчас рассказали? — как можно строже поинтересовался Мальников.
Беспечно улыбнувшись, она пожала плечами и промолчала.
— Я ведь повар, Таня. Повар, видите? — обеими руками он указал на свой поварской колпак. — Если вы решили… так сказать, доложить — то это ведь не ко мне. Это к Александру Ивановичу. Я-то тут при чем?
Она снова пожала плечами и улыбнулась еще беспечней.
Решив, что пора заканчивать, Мальников развернулся к ней вполоборота.
— Так мне к Александру Ивановичу, Петр Валентинович?
Мальников шагнул было в сторону кухни, но остановился.
В голове его пронеслась вереница неприятных сцен с Васей в главной роли: насмешки, сарказм, шлепки и щелбаны по пузу. Они, правда, закончились. Но ведь могут и возобновиться. Да и что за птица такая — Вася? А очков за его голову можно набрать немало.
“И это надо, — заключил он. — Тоже надо”.
— Ладно, — сказал он, глядя на Танины ноги. — Если вам неудобно. Я просигнализирую Александру Ивановичу. Нельзя же, знаете… в конце концов, это пожароопасно.
Таня сунула ему пакетик в нагрудный карман.
— Еще бы.
Сна ни в одном глазу. Включил телевизор — попал на запись недавнего выпуска “Национального лидера”. Пусть побубнят.
— Потому что государственная несправедливость всегда заканчивается смутой. Вы ведь не хотите смуты?
— А вы?
— Все, чего мы хотим — восстановления справедливости. В этом заинтересованы все. Сильная нация — сытая жизнь. К тому же это наша земля, черт возьми! Надоело напоминать.
— Слушайте, а разве гражданский контроль — не инструмент устроения справедливости? Правда, чтобы пользоваться этим инструментом, нужны граждане… холопы не подойдут, даже самые дисциплинированные…
— Да хватит кормить нас сказками про гражданский рай! Давайте честно признаем: в России эта модель не работает.
— Да почему же? Из чего это следует?
— Да из фактов. Не работает — это факт.
— Если бы нашему обществу столько лет не ввинчивали в темя эту чудовищную вертикаль…
— Собственно, ничего плохого в вертикали нет. Другой вопрос, в чьих она руках.
— Ах, какая оригинальная мысль!
— Ваши предшественники успели нам напомнить, что бывает, когда власть слаба. Когда страной рулит безответственная, антинародная либералистическая элита.
— Но вы передергиваете…
— Не перебивайте. Если русские не сформируют жизнеспособную нацию, в которой родится новая, русская — подчеркиваю — русская элита… осознающая историческую ответственность… Тогда любые дальнейшие проекты обречены на провал.
— Да что же вы все об элите талдычите?! С элитами у нас все в порядке: куда свалился миллиард-другой, там и элита. На любой вкус и цвет. Неужели вам не очевидно, вы ведь образованный человек: Россия больна не дефицитом элит. А дефицитом гражданственности. Людям нужно привить чувство страны, научить их тому, что страна такая, какие мы. Никакая элита не заменит чернового гражданского труда.
— Ну, довольно утопий! Для либеральных игр достаточно других мест, более к тому приспособленных. Хватит, с Россией поиграли достаточно.
Заранее подготовленные и даже отрепетированные перед зеркалом фразы давались Мальникову нелегко: про отжившие стереотипы мышления, про здоровье коллектива, про ответственность и командный дух. Но Александр Иванович выслушал Мальникова с легкой полуулыбкой на лице, как если бы тот рассказывал сущую чепуху, выслушивать которую скучно, но нужно — согласно должностной инструкции. Рассеянный вид безопасника сбивал Мальникова с толку. Хотелось остановиться и спросить:
— А что, собственно, ты так смотришь? Прошляпил торчка, а теперь смотришь…
Взять пакетик со стола, потрясти перед его чекистским носом.
Вообще Мальников во время этого разговора чувствовал себя так, будто он ненароком переселился в тело Тани-уборщицы и докучает самому себе, временно расквартировавшемуся в теле Александра Ивановича.
— Поэтому он и ночной буфет себе потребовал, — закончил Мальников свой доклад. — После курева, говорят, аппетит зверский. Так говорят.
Потянулась гнусная пауза.
— Вы не курите? — рассеяно спросил Александр Иванович, когда Мальников закончил, и, поймав его недоумевающий взгляд, энергично замахал руками. — Нет-нет, я про сигареты. Ха-ха. Про табак!
— Не курю, — отрезал Мальников и засобирался. — Пойду. Сегодня большое меню…
— Не курите? Молодец, молодец. А я, увы, никак. Пытался бросить много раз. И никак.
Беседа вышла скомканной — а он так нервничал, репетировал…
— Да посидите еще, — как-то суетливо, по-стариковски стал уговаривать Александр Иванович. — Может, чайку? Куда вы сразу?
Мальникова окончательно захлестнуло разочарование. Он понял, что перед ним какой-то поддельный безопасник. Не чекист. Обычный предпенсионный старикашка — ветхий, беззубый, живущий грезами о почетных проводах, состоящий в сложных затяжных отношениях с какой-нибудь хронической болезнью. Оболочка. Человек опустевший. В тумбочке у него свои тайные припасы: таблетки, порошки, книга Геннадия Малахова с автографом автора. Несколько раз в день, в рекламных паузах сериалов, ему звонит героически молодящаяся, ни дня в своей жизни не работавшая жена: “Как чувствуешь себя? Лекарства принял?”. И он, если рядом кто-то есть, отвечает рубленым командирским голосом: “Все, Люся, мне некогда. Работа”. Он ревниво отслеживает новости про своих коллег-одногодок: кто уже ушел, кто еще держится. С наработанной годами скрупулезностью он исполняет спускаемые сверху предписания. Но жутко раздражается, сталкиваясь с чем-то, что требует принятия самостоятельного решения.
— Или вам кофе?
— Нет, спасибо, — Мальников встал, придвинул стул, на котором сидел, вплотную к столу. — Много работы.
И пошел к двери.
— А смешно получилось, как я вас спросил: “Вы курите?” — рассмеялся Александр Иванович вдогонку Мальникову.
Вечером снова устроился в совещалке. В гостиной было пусто. Слушать Юрку не хотелось. Посидел минут двадцать и отправился в номер.
Лифт в западном крыле оказался отключен. Их отключали по очереди в профилактических целях. Можно было пройти по коридору до другого лифта. Но Мальников вспомнил, что по окончании “Национального лидера” решил заняться фитнесом. В качестве подготовки неплохо бы побольше двигаться. И он отправился пешком.
Телецентр успел опустеть. В “стекляшке” операторской дежурный играл по Сети в “Новый Сталинград”. Перед входом в “жилую” зону охранник читал толстенный роман с кистенем и лаптями на обложке. Спустившись на первый этаж, Мальников свернул в узкий коридорчик, ведущий к душевым, которые примыкали к здешнему спортзалу. Возле сауны чуть не поскользнулся на влажной плитке. Схватился за ручку и тут же почувствовал, что кто-то толкает дверь с другой стороны. Он отступил, дверь открылась, из сауны вышла Таня. Мальников едва не выругался: всюду она… вот свет клином сошелся…