— Ой, Петр Валентинович! Не стукнула?
Стряхнув мокрые волосы набок, Таня шагнула в коридорчик.
— Не стукнули, — буркнул Мальников и собирался поскорее пройти дальше.
Но Таня стояла так, что обойти ее можно было, лишь вплотную прижавшись спиной к стене.
— Напарилась, прям не могу…
Махровый халат был запахнут небрежно, глубоко открывая ложбинку между грудей. Раскрасневшихся плотных грудей. В прорези брезентовых банных тапок выглядывали пальцы, удивившие Мальникова своей миниатюрностью и ухоженностью.
— Фух, здорово!
Таня склонила голову, двумя движениями скрутила волосы в жгут и выпрямилась. Халат распахнулся еще глубже.
— Спать, Петр Валентинович?
Таня согнула ногу, в разрез халата высунулось колено.
— Спать.
Пояс пополз, полы халата начали расползаться…
— Да что вы себе позволяете?! — закричал он.
В тесном коридоре собственный голос резко шарахнул по ушам.
— Что вы… А?!
Не обращая внимания ни на его крик, ни на распахнувшийся халат, Таня сделала веселые круглые глаза:
— Что?
— Что — “что”?! — выпалил Мальников. — Что, говорю, вы позволяете себе?
— Что позволяю? — она смеялась уже открыто — тихо, почти беззвучно.
Грудь у нее была отменна. Два сочных, слегка курносых, плода. Мальникову свело скулы от желания запихнуть эти плоды себе в рот.
Дальше все случилось само собой.
Дверь в сауну никак не хотела закрываться. Мальников плотно ее прикрывал, но каждый раз, неловко отнимая руку, сам же отпирал локтем.
— Ооой! Умора! — заливалась Татьяна. — Я сейчас от смеха кончу!
Разобравшись с дверью, Мальников ринулся к топчану, на котором уже разлеглась хохочущая Таня.
— Вот ты смешной. Ну, смешной. “Что вы себе позволяете, — передразнивала она. — Что позволяете…”.
Шоу приближалось к финалу. Участников всего двое: Авдеев и Суроватов. Один, насколько понимал Мальников, — русский националист, другой — за свободы и все такое. Участников-то двое, но на передачи стали приглашать уйму зрителей и всяческих “экспертов”. Телецентр во время выпуска очередного программного блока сделался похож на метро в час пик. Массовка перебивалась платным буфетом и кофейными аппаратами. Люди позначительней — бутербродными столами в пустующих гримерках и в совещалке. Наведывались и совсем уже крупные шишки, которым после эфира предлагался приличный ресторанный стол — и большинство из них от стола не отказывалось. Кухня зашивалась: ее штат оказался не рассчитан на нагрузку финального этапа “Национального лидера”. Пришлось даже в срочном порядке нанять двух дополнительных поваров.
Завертелось на полную.
Антон Григорьевич бросил свои попытки освоить матерщину и ругал монтажников длинными интеллигентными фразами. Монтажники злились, огрызались и просили не мешать им работать. После того как в прямом эфире “ВикиРусь” обвалились зрительские сиденья, да еще в секторе, в котором располагались прибалтийские гости, главреж принялся лично проверять все студийные декорации. По пятам за ним побитым псом следовал Вася, проглядевший некачественную сборку перед роковым эфиром.
Васю почему-то не уволили.
Зато после “конопляного” визита Мальникова в кабинет безопасника Вася перестал подмигивать и шептаться. Между ними повисло удушливое молчанье. Мальников догадался, что Александр Иванович сдал его Васе. Тупой старикашка!
Количество людей, отводящих от Мальникова глаза, достигло критического значения: Брагин, Антон Григорьевич, Вася. Да и безопасник частенько норовил сделать вид, что не заметил его или торопится. Все это злило и огорчало Мальникова — тем более что происходило именно тогда, когда он решил меняться и растить в себе победителя.
Поскольку наиболее напряженные фазы на кухне и в студиях не совпадали, Мальников, любивший в свободную минуту прогуляться по вотчине “смежников”, стал попадать в такие трудовые вихри, по сравнению с которыми срочное приготовление десяти блюд могло показаться чайной церемонией.
— Вторая камера этот план не возьмет! Сверху дотягивай!
— Депутат не приедет! Партийный запрет! Ищи кого-нибудь на замену.
— Неадекватным микрофон больше не давайте! Лично ответите! И как только их кастинг пропускает! Своих, что ли, не хватает, нормальных?
Несколько раз в разгар подготовительных работ Антону Григорьевичу звонили на “домашний” мобильник. Он нажимал на кнопку ответа, бросал в трубку: “Сейчас” и, зажав ее в руке, уносил куда-нибудь в сторонку, подальше от посторонних. Мальников не слышал того, что говорил главреж. Но по мимике, выражавшей крайнюю степень злобного беспокойства, по этим колюще-рубящим, мучительно ковыряющим воздух жестам понимал: звонят оттуда, из квартиры, в которой живут две женщины и кошка.
Горькие раздумья о Владе сменились игривой легкомысленностью, которая подхватила и увлекла прочь от меланхолических болот. Сложена Татьяна была не идеально — плечи широковаты, ноги могли бы быть подлинней, и Мальникову не нравился ее неаккуратный, мятый какой-то пупок — зато темперамента в этом сосуде было налито по самое горло. Освобожденное от комбинезона уборщицы, ее несовершенное, но пылкое тело излучало бесконечный праздник вожделения, в который можно было вбегать запросто, без всякой подготовки. “Погорячее Влады”, — эту назойливую мысль, полную простецкой мстительности, Мальников поначалу отгонял, но потом позволил и ей тихонько вертеться на краю сознания.
Они лежали в его номере. Таня листала большой цветастый журнал. Время от времени фыркала или улыбалась, цокала языком, сопела, посмеивалась — словом, поддерживала с журналом весьма напряженный разговор. Даже страницы переворачивала по-разному: одну аккуратно, другую презрительно.
Мальников невольно отвлекался на некоторые журнальные картинки, но по большей части разглядывал голую Таню.
Наутро после приключения в сауне он был полон решимости все оборвать. На возможные претензии Татьяны приготовился ответить язвительно: “А с чего вы взяли, что продолжение следует?”. Но Таня, не дождавшись продолжения, нагрянула к нему в номер сама — в том самом махровом халате, под которым на этот раз обнаружились черные шелковые чулки. Продолжение последовало немедленно и без лишних слов. Теперь на свой “военно-полевой” мезальянс Мальников отводил себе времени ровно восемь дней — столько, сколько оставалось до завершения их контрактов на этом шоу.
Связь с уборщицей он намеревался сохранить в тайне. Взял слово с Татьяны, что при встречах на людях она будет воздерживаться от откровенных проявлений и не станет ни с кем про него болтать. Таня заверила, что она не из болтливых, чему Мальников, впрочем, ничуть не поверил: так и видел ее с мобильником возле уха докладывающей последнюю сводку подруге. Относительно того, расскажет ли он Юре, сам Мальников пока не принял решения.
Спонтанный первый раз в предбаннике сауны очень его беспокоил. Он опасался, что там могла быть установлена скрытая камера. Безопасниками. В целях контроля. Или хохмы ради.
Зато к интрижке с уборщицей Таней прилагался небольшой бонус. Теперь Мальников знал, в чем состояла проблема повара Брагина: Брагин был влюблен в Татьяну. С первого дня “Национального лидера”. С первого взгляда. Страстно. Пытался добиться ее расположения, но Татьяна ему отказала, заявив, что сердце ее бездельно принадлежит Петру Валентиновичу Мальникову. Антипатия к Брагину исчезла. Мальникову даже стала приятна его компания. Он даже попенял себе за то, что чуть было его не уволил.
Боссы хоть и продолжали запираться в совещалке до поздней ночи, ужинов больше не заказывали. По нескольку раз просили подать кофе, но мини-пирожные, которые Мальников регулярно поставлял на эти собрания, оставались почти нетронутыми — так, съедят штучек пять. Часто вызывали к себе Антона Григорьевича, но до конца посиделок его не оставляли — отсылали.
Кофе начальству носили по очереди Костя и новенькая Люда: Мальников ввел для них поздние дежурства на случай приезда начальства. Готовился к протесту с их стороны: все-таки дежурства не были предусмотрены, но никакого протеста не последовало. Мальникова это обрадовало: внутренний начальник явно набирал вес.
Впервые на утренней летучке присутствовал Чалеев. Ничего существенного не сказал — про ответственность перед страной, про то, что исхода “Национального лидера” ждут миллионы, и всякое такое.
Столкнулся в лифте с Александром Ивановичем. Поздоровались, встали рядышком.
— Переживаете, что я Васю не турнул? — тихонько спросил безопасник.
Мальников еле сдержался, чтобы не огрызнуться в ответ.
— Что вы, — сказал он, натянуто улыбаясь. — Мне-то что? Я ведь так, для пользы дела.
— Ну да, ну да, — загадочно улыбнулся безопасник. — Вам-то действительно — ни холодно ни жарко… Знаете, я вам так скажу: терпимей надо быть друг к другу, терпимей.
— Переживаете, что я Васю не турнул? — тихонько спросил безопасник.
Мальников еле сдержался, чтобы не огрызнуться в ответ.
— Что вы, — сказал он, натянуто улыбаясь. — Мне-то что? Я ведь так, для пользы дела.
— Ну да, ну да, — загадочно улыбнулся безопасник. — Вам-то действительно — ни холодно ни жарко… Знаете, я вам так скажу: терпимей надо быть друг к другу, терпимей.
— Как скажете, Александр Иванович…
Когда лифт остановился на втором, безопасник вышел вместе с Мальниковым и, подхватив его под руку, мягко увлек в залитую дневным светом выемку стеклянного фонаря, нависающего над парковкой.
— Вам, возможно, странно слышать такое от меня, — продолжил Александр Иванович начатый разговор. — Но я сейчас говорю от себя лично, не для протокола. Понимаете? И только применительно к проекту. С учетом всех нюансов. Конечно, плохо курить травку на такой ответственной работе. Ее вообще плохо курить. Даже противозаконно. Но я поговорил с Василием Леонидовичем, он обещал бросить. Наш сотрудник проверяет его теперь каждый вечер…
Александр Иванович отпустил наконец локоть Мальникова.
— Я так поставлю вопрос. Где бы мы искали ему замену? А, Петр Валентинович? На переправе, как вы помните, коней не меняют. А если копнуть, — безопасник пожал плечами, — то найти что-нибудь можно на каждого. Уж вы мне поверьте.
У Мальникова засосало под ложечкой. Неужели все-таки камеры? В предбаннике?
Триумф легкомысленности был недолгим. Воспоминания о Владе снова мучили Мальникова. Она была повсюду. Стоило задуматься о чем-то выходившем за пределы телецентра — сегодняшнем меню, списке необходимых продуктов, поведении здешних людишек, — и вот он уже изловлен, схвачен, с ног до головы опутан Владой, и внутри не осталось ничего, кроме детской наивной растерянности: ой, как же так, неужели со мной приключилось плохое? Почему-то чем дальше, тем сложнее становилось выбраться из этих сетей. Потребность в разговоре с Юрой была острейшая.
Пытался дозвониться ему три дня подряд. Собирался завести разговор о том о сем, о погоде, о “Национальном лидере” — а там уж как получится, но постараться вырулить на главное. По телефону о Владе они с Юрой никогда еще не беседовали. Но друг должен понять и прийти на помощь. Он так виртуозно умел доказать: Влада — не та, Влада — тупик, фатальная несовместимость, “Стой! Опасно для жизни”.
Таня не спасала. Таня была не в счет. К тому же после неприятной фразы: “Уж вы мне поверьте”, которой безопасник закончил свой монолог о необходимости проявлять терпимость на “Национальном лидере”, у Мальникова с Таней начались печальные мужские сбои. Приходилось оправдываться большой загруженностью, стрессом. В ответ Таня принималась перечислять, сколько всего за последние дни добавилось ей: декорации меняют каждый день, а это каждый раз большая уборка, в совещалке жуть, кто-то засандалил стулом в шкаф, да еще два туалета ей сбагрили и уличную курилку. Несколько раз, когда все же удавалось настроиться, Мальников позволял себе прибегнуть к подменным фантазиям, вообразить Владу на месте Тани — но рецепт не отличался надежностью: в самые ответственные минуты Татьяна бывала болтлива, как футбольный комментатор.
Мальников звонил Юре на домашний, звонил на мобильный. Тот не отвечал. Иногда мобильник оказывался отключен. Это нагоняло на Мальникова тягостные раздумья: не случилось ли чего? Однажды звонок на домашний телефон увенчался относительным успехом — в трубке раздался женский голос. Сонный — несмотря на то, что Мальников звонил в два часа дня. Мальников засомневался, туда ли попал, но все же попросил пригласить к телефону Юру.
— Юру? — испуганно переспросила женщина, и раздались короткие гудки.
Мальников перезвонил, но трубку больше не брали.
По всем каналам — “Национальный лидер”. Перестал даже в сеть выходить: там то же самое.
Телефон зазвонил в 7:40. Незнакомый номер. Мальников почувствовал недоброе и трубку взял не сразу. Но звонивший был настойчив. Когда вызов прервался, он позвонил еще раз.
— Алло.
— Петр Валентинович, извините за ранний звонок. Но вам все равно скоро вставать.
Звонил Антон Григорьевич. К удивлению Мальникова, главреж вызвал его к себе в кабинет. Просил поторопиться.
— Хорошо, — ответил Мальников. — Сейчас побреюсь…
— Лучше без церемоний, небритым.
При виде главрежа предчувствия только усилились. Антон Григорьевич заметно волновался. Рыскал взглядом по кабинету, гонял бессмысленно руки по столу. Таким его Мальников еще не видел.
— У нас некоторые изменения, — вздохнул Антон Григорьевич. — Решено провести финал в декорациях, выдержанных в традиционном русском стиле.
— Под избу, что ли, оформите?
Главреж посмотрел на Мальникова удивленно.
— Нет, не под избу, — неуверенно ответил он. — В таком, знаете, державном стиле… Мы ведь в России живем, поэтому… Да. Но это вам не очень должно быть интересно.
“Не тяготится ли и он демократическим этикетом? — думал Мальников. — Сам же приглашал — без церемоний. А тут вдруг пошел кругами. Мог бы и врезать. В лоб. Без обиняков. Если есть за что”.
— Про декорации — это я так, к слову… Финал ведь будет проходить в режиме нон-стоп — участники постоянно в кадре. Такой, знаете, пристальный последний взгляд на каждого. Кто чего стоит… Впрочем, да, это тоже несколько в сторону.
На столе групповая фотография в массивной рамке. Мальников пригляделся. Так и есть: увядающая красивая тетка с ледяной улыбкой, Антон Григорьевич с улыбкой обворожительно счастливой — и старуха. Та самая. Только лет на сто моложе. Полная жизни. С высокой аккуратной прической, со вздернутой кокетливо бровкой. С массивными бусами на шее. Цветущая и радостная почти как стоящий возле Антон Григорьевич.
— Поскольку финал будет в режиме нон-стоп, — продолжал главреж. — Стол, с которого… за которым финалисты будут закусывать в перерывах, будет тоже в кадре. И вот этот стол решено накрыть исконно русскими блюдами. Традиционными. Не борщи и уха, конечно, а… закуски. Традиционные. Ну, что там… бывает обычно?
— Где?
— Ну, у нас, у русских. Блюда какие? Блины… что там еще… Сейчас сразу в голову не идет…
Плотная петлистая надпись, изящно перечеркнувшая низ фотографии, притягивала взгляд Мальникова. Но пялиться он не решался, а вскользь разглядеть не успевал.
Сошлись на блинах, всяческих пирожках-расстегаях, пуховой бабе, наливашниках и говяжьем языке. Печеные яблоки Антон Григорьевич, подумав, отменил.
— Может, сходите на продовольственный рынок? — задумчиво предложил главреж. — Посмотрите там. Глядишь — идеи появятся. Еще чего-нибудь… такого же исконного, но пооригинальней.
— На рынке?
— А что вас смущает? Я, когда свой фильм готовил, много куда ходил. За натурой. И с большой, знаете, пользой.
“Я профессионал, — мысленно ворчал Мальников, направляясь из кабинета главрежа на кухню. — Не надо рассказывать мне, как исполнять свои обязанности…”.
Неожиданное самодурство Антона Григорьевича, пославшего его на базар “за натурой”, обернулось столь же неожиданным отдыхом от рутины и нервотрепки. Мальников ходил не спеша вдоль рядов. Звонко ловил в ладонь подброшенное яблоко. Хватал за волосатый хвост свеклу. Осторожно, как мочку уха, мял тугие виноградины. Пока ничего не покупал, приценивался. Продавцы отвечали ему охотно, с ходу обещая уступить: признавали в нем покупателя основательного. Солидность Мальникова подтверждал и подчеркивал Брагин, неотступно следовавший за ним с парой объемных плетеных корзин.
— Что, Саша, остался в мясном отделе свежачок? Пойдем-ка глянем, — говорил дружелюбно Мальников, и они шли в мясной, дышать густой атмосферой парного мяса, слушать хряст разрубаемых костей.
Под хорошее настроение Мальников прихватил много чего выходившего за рамки оговоренного “русского” меню. Взял груш, домашнего сыра, кусок баранины для плова. Торгуясь с продавщицей насчет говяжьего языка — а на рынке он торговался всегда, рассматривая это как сопутствующее развлечение — Мальников упомянул, что покупает для финала “Национального лидера”. Краснощекая женщина лет пятидесяти, которая до этого бойко уверяла его, что такого сочного языка он на рынке не найдет, в ответ пожала плечами и положила язык обратно на прилавок. Сочла, видимо, за шутку.
Брагин, тащивший заполненные доверху корзины, устало засопел, и Мальников — так уж и быть — решил пропустить отдел солений и специй.
Уже на выходе из рынка, в самом углу, между банными вениками и подсолнечным жмыхом, заметил крошечного мужичка в засаленном ватнике и армейских кирзовых сапогах. Закинув ногу на ногу, мужичок сидел на фанерном коробе под знаком “Курить запрещено” и задумчиво курил. За спиной его, на высоком прилавке стояли пластиковые бутылки, наполненные мутной белесой жидкостью. Прислоненная к бутылкам картонка гласила: “Сок березовый высшего сорта, без ГМО”. Мальников азартно крякнул.