Следующий виток. И возвращение к истории древних. Пять поколений назад Мириам работала над этим, но на проект не выделялось ни денег, ни средств, но тогда не было ядерного взрыва, а следовательно, и страха полного вымирания. Что ж, теперь, похоже, стимулов достаточно. Ты изучаешь древние записи, сравниваешь вычисления, анализируешь и почему-то всегда вспоминаешь Мириам. Вот здесь твой предок занимался с ней любовью. Вот здесь сделал ей предложение. Вот здесь они гуляли со своими детьми. А здесь их похоронили. Последнее причем уже не генетическая память, а просто полученная тобой из архива информация. Если бы не корабль-мир и технологии, так до конца и не изученные, то вы никогда бы не поверили, что жившие здесь прежде существа были умнее вас. Но с фактами не поспоришь. И календарь древних, который изучала Мириам, все еще продолжает свое летоисчисление. И до его конца еще так много жизней и поколений, но это загадка. Очередная загадка, которую нужно решить.
* * *Следующая жизнь. Ты стоишь перед собравшейся комиссией и читаешь доклад о том, что исследуемая вами цивилизация, возможно, не была единственной, и календарь, созданный ими, является лишь продолжением календаря тех, кто жил до них. Так же, как и ваш календарь. И что это значит? Возможно, ничего. А возможно, и то, что однажды ваша цивилизация достигнет такого уровня развития, что вы так же сможете предсказать свою судьбу и судьбу следующей цивилизации, но уже не вашей. Может быть, те, кто жили здесь до вас, постигли суть существования этого мира, проникли в его потаенные части и нашли ответы на вопросы, которые вам еще только предстоит поставить. Ведь весь этот мир куда-то летит. И все это зачем-то нужно.
– Все это, конечно, очень интересно, – говорят тебе члены комиссии. – Но как это может помочь решить наши насущные проблемы?
– Если бы вы могли мыслить более масштабно, – говоришь ты, и жизни твоих предков становятся такими четкими, что на мгновение перестаешь осознавать, где ты находишься. – Ведь когда-то нас тоже не было на этом корабле, – говоришь ты. – Когда-то наша жизнь была совершенно иной.
– Но сейчас-то она такая, как есть, – говорят члены комиссии, и с ними не поспоришь. Может быть, нужно было изучать не природу этого мира, а природу своей генетической памяти, добраться до ее истоков, выделить нужный ген и привить его каждому? Может быть, тогда члены комиссии и смогли бы что-то понять? Или же сошли бы с ума, осознав незначительность своих жизней. Все может быть. Абсолютно все.
Глава пятая
Десять поколений спустя. Восемнадцать войн спустя. Спустя расцвет, и упадок, и новое возрождение…
Корабль-мир движется по определенной траектории, которую можно предсказать. Любое движение можно предсказать, нужно лишь достаточно времени, сил и желания. Вот вам и еще одна загадка и еще одно решение. Причина и следствие. Следствие, поставившее новый вопрос. А можно ли управлять исследуемым движением? Вопрос на шесть поколений, три войны и сто сорок витков моды и популярных культурных веяний.
– И если нам удастся изменить траекторию нашего корабля-мира, то мы сможем вернуться на планету, которую были вынуждены оставить много тысяч лет назад, – говорит профессор Сколза и предлагает тебе взять слово, чтобы ты рассказал о жизни, покинутой вами много поколений назад. Созванный совет слушает и качает седыми головами.
– Насколько нам известно, – говорят они, – ни одна планета, встреченная во время нашего движения, не является пригодной для жизни. – Ты рассказываешь им о «Феномене реинкарнации». – Ну, это до сих пор не удалось объяснить, – говорят они. – А как вам известно, то, что невозможно объяснить, невозможно и доказать. – И они уходят. Уходят доживать свои короткие жизни.
* * *– Какая разница, куда лететь? – говоришь ты три генетических жизни спустя и ссылаешься на кризис веры и синдром безнадежности, охватившие мир. – Тем более что новые надежды смогут решить возникшие проблемы, которые сами собой, естественно, не разрешатся. Людям нужно верить, – говоришь ты, а созванный совет говорит, что вариантом возрождения стремления к жизни может быть очередная война или грандиозный кризис, способный сплотить мир.
– Слишком много было войн и кризисов, – говоришь ты. – Любое решение, каким гениальным оно бы ни было, рано или поздно изживает себя и требуются новых идей и надежд.
И совет кивает и обещает рассмотреть выдвинутое предложение.
* * *Бегут столетия.
Какой-то ученый-неудачник, решивший, раз не удалось прославиться в исследованиях и создании, увлечься проблемой остывающего ядра корабля-мира, сообщил, что согласно его теории, через пару тысяч лет оно может остыть и ваша жизнь прекратится. Он говорил это и улыбался. Улыбался, потому что видел, как рухнет мир, отказавшийся признать его гениальность. Он умер в глубокой старости, но его мечта войти в историю тем не менее сбылась. Его доклад стал точкой отсчета обратного движения, потому что другого решения остывающего ядра так и не удалось придумать. Вернуться к истокам. Вернуться на планету, которую некогда вынуждены были оставить. Хотя никто уже не знал, почему это пришлось сделать. Жизнь была здесь, а там… Там было что-то лучшее. Люди всегда мечтают о чем-то лучшем. Тянутся к тому, чего не могут достать. И пока ничего не изменится, мир будет вращаться. Вернее, продолжать свое движение. И календарь древних поддакивает своими датами этим переменам…
* * *Много-много поколений спустя.
Пророчество ученого-неудачника не сбылось. Ядро не остыло. Но вы достигли Земли. Только никто из вас уже не помнил, как называется эта планета. Даже тебя в энном витке реинкарнации память подвела, и как бы ты ни пытался найти название, так и не смог. Короче, вы приближались к голубой планете, и весь ваш мир объединился в общем празднике. Вы выслали исследовательский корабль и стали готовить второе Великое переселение. Но знаешь, в чем оказалась вся ирония этого путешествия? Нет. Земля не изменилась. Изменились вы. За долгие тысячелетия странствий в космическом пространстве вы эволюционировали согласно тому образу жизни, который вели. И Земля… И ваша родная планета стала непригодной для жизни. Для вашей жизни. И в итоге вам ничего не осталось другого, кроме как лететь дальше. Лететь и составлять свой календарь, надеясь, что когда-нибудь вам встретится планета, где вы сможете остаться, отправив в долгое путешествие живущих там созданий. Не людей, а именно созданий. И они займут ваше место. И будут странствовать тысячелетия, повторяя прожитую вами жизнь, дополняя и изменяя ее. Может быть, они также когда-нибудь вернутся. И также не смогут остаться. Такова уж эта странная бесконечная жизнь. И мы, к сожалению, всегда понимаем слишком поздно ценность того, что оставлено нами позади. Слишком поздно, чтобы вернуться назад. Все меняется. Абсолютно все. И остается лишь память. Память, которая говорит тебе, что нужно двигаться вперед. Только вперед. Такова жизнь. Наша странная бесконечная жизнь…
История пятая Разбуди меня в декабре
Вместо пролога
Выгляни в окно. В эту ночь дым из заводских труб тянется в небо, значит, на улице холодно. И ты не одна. Нет. Ты никогда не бываешь одна. Всегда кто-то рядом. В голове, под одеялом, на кухне. Одиночество слишком беспомощно, чтобы иметь над тобой власть в этом безбрежном океане жизней… И я засыпаю. Засыпаю, наблюдая за тем, как ты стоишь у окна, вглядываясь в декабрьскую ночь. «Это конец», – шепчет кто-то сквозь сон. Ты оборачиваешься, но темнота съедает лица, прячет их за своей вуалью, лишая дневного очарования. Как серые кошки, которые бегут по ночным подворотням, и невозможно даже определить их цвет. Как взгляд, в котором нет ничего, кроме пустоты. «Выключи свет», – просят тебя. Долгий поцелуй в чужие губы. Всплески волос на старой подушке, а затем сигарета и дым из заводских труб, уходящий в небо…
Это конец. Пустота не бывает изысканной. Мы расстаемся здесь и сейчас. Ты и я. Мы с тобой. Не любовники и не влюбленные. Всего лишь соль в океанских каплях. Жизнь, которой никогда не было. Счастье, которое никогда не рыдало, даже не всхлипывало. Слезы, которым никогда не блестеть на бледных щеках. Сигареты, которые останутся невыкуренными после бурной ночи. Взгляд, который больше никогда не заглянет в глаза напротив. Все рассыпается. Солнце играет на голубых волнах. Океан страстей рушит песочные замки надежд. Наши замки…
Не говори ничего. Не нужно. В этой тишине сегодня есть свое очарование. Как дождь за окном. Дождь в разгар лютых морозов… Нет. Мы больше не верим, что такое возможно. Прячемся под одеяло и ищем тепло, которого нет. Голос, который молчит… Мы – лишь мгновение. Секунда в череде лет. Ты и я. Попробуй не думать о завтрашнем дне. Рассвет постучится в окна спустя час. Нет, не засыпай. Держи глаза открытыми. Пусть ночь пожирает все страхи и тревоги. Пусть кто-то рядом спросит: «Почему ты не спишь?» Соври. Волна уже слизала с берега песочный замок. Нет. Ничего не осталось. И строить новый замок неохота, зная, что повторится все… Ночь кончится, начнется новый день. О чем нам печься, кроме жажды новой ночи? Надежда меркнет в шелесте одежд. Слова теряют ценность. Чувства – прочность…
Не говори ничего. Не нужно. В этой тишине сегодня есть свое очарование. Как дождь за окном. Дождь в разгар лютых морозов… Нет. Мы больше не верим, что такое возможно. Прячемся под одеяло и ищем тепло, которого нет. Голос, который молчит… Мы – лишь мгновение. Секунда в череде лет. Ты и я. Попробуй не думать о завтрашнем дне. Рассвет постучится в окна спустя час. Нет, не засыпай. Держи глаза открытыми. Пусть ночь пожирает все страхи и тревоги. Пусть кто-то рядом спросит: «Почему ты не спишь?» Соври. Волна уже слизала с берега песочный замок. Нет. Ничего не осталось. И строить новый замок неохота, зная, что повторится все… Ночь кончится, начнется новый день. О чем нам печься, кроме жажды новой ночи? Надежда меркнет в шелесте одежд. Слова теряют ценность. Чувства – прочность…
Скажи: под силу ли тебе развеять сон, в котором я? Сто тысяч слов, но, к сожалению, нужна из них лишь пара…
Порою сложно верить, проще отрицать. И страшно знать. Смелее жить в незнанье…
Безвременно уснул я. Разбуди меня, когда закончится все это. Ночь слишком долгой стала, впрочем, как и вся зима. Прошу, скажи, что это сон… Но ты молчишь. Мы спим до лета… Но просыпаемся лишь в декабре…
Глава первая
Она пришла в тот самый момент, когда еще один мир был уже почти создан. Высокая, стройная, с копной черных вьющихся волос и неотразимой улыбкой хищника. Она выскользнула из своего ярко-красного платья и сказала: «Не говори, что ты не хочешь этого, Йереми».
– Не хочу, – соврал он. – По крайней мере, не сейчас.
– Лжец, – в зеленых глазах Каиры вспыхнул огонь.
– Почему бы тебе не уйти?
– Почему бы тебе не показать мне свое творение?
– Ты ведь знаешь, оно еще не готово.
– Поэтому я и здесь.
– Я не звал тебя.
– Но думал, надеялся, что я приду.
Йереми не ответил. Правда была здесь, на поверхности: небритое лицо, воспалившиеся глаза, переполненные пепельницы и пустые бутылки…
– И еще взгляд, – сказала Каира. – Я слишком часто видела эту пустоту, чтобы сомневаться в ее природе. Ты в тупике, мой милый.
– Я почти закончил, – настырно повторил Йереми.
– Ну так покажи мне. – Каира посмотрела на закрытую дверь. – Не стесняйся. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо.
– Я боюсь.
– Боишься? Чего здесь бояться, глупый? – женский смех был звонким и чистым. – Подойди ко мне, – попросила Каира, складывая губы бантиком.
– Я не хочу, – заупрямился Йереми.
– Мне холодно!
– Ну и что…
– Ах так! – карий ободок вокруг черных зрачков-бусинок вспыхнул. Платье зашуршало, скрывая наготу. – Значит, больше не хочешь меня?
– Не сейчас.
– Я это запомню. Обещаю, – она одернула короткий подол. Бледные щеки залил румянец.
– Я не хотел тебя обижать, – осторожно начал Йереми.
– К черту!
– Нет. Я правда не хочу, чтобы ты сердилась.
– Вот как?!
– Угу.
– Тогда покажи мне, что ты создал, – потребовала Каира. Йереми нахмурился. – Или я уйду.
– Насовсем?
– Насовсем, – она выдержала его пристальный взгляд. – Не думай, что я не сделаю этого!
Йереми опустил голову и, тяжело вздохнув, сдался.
* * *Дверь. Как только Йереми повернул ручку, мир изменился. Вспыхнул неестественными цветами в калейдоскопе фантазии своего творца. Зеленая трава под ногами клонилась к земле под тяжестью бирюзовых капель росы. Рубиновое небо горело драгоценными камнями. Далекий лес украшали рождающиеся радуги. Они перетекали из одной в другую, менялись в размерах, то разделялись, то снова становились одним целым. Журчащие реки не имели берегов. Они искрились в лучах застывшей в рубиновом небе кометы, извиваясь подобно живому существу. Словно гигантские змеи, выбравшиеся из вековых нор. Они рассекали зеленые поля, пронзая их водной гладью. Отвоевывали у плодородных земель место для своего русла, но уже через минуту оставляли его, ища новое. Легкие, как пух, цветы с прозрачными лепестками дрожали на ветру, готовые сорваться в любое мгновение. Желто-черные пчелы, осторожно летая от одного бутона к другому, собирали нектар.
– А где же жизнь? – спросила Каира.
– Жизнь? – Йереми озадаченно почесал щетинистый подбородок. – Разве этот мир уже нежив?
– Конечно, нет, – Каира шла, приминая сочную траву, которая тут же снова распрямлялась за ее спиной. – Ты обожествил этот мир, но оставил ли ты в нем место для человека?
– Я думал о большем, – Йереми набрал в легкие кристально чистый воздух. – Скажи, разве здесь должны быть люди? Неужели сами боги не могут спуститься с небес и населить это место?
– С небес? – Каира рассмеялась. – Милый, ты хоть видел, какие здесь небеса? Не знаю как ты, а я лично не могу даже представить себе богов, которые могли бы стоять над этим божественным местом!
– Так значит, ты не поможешь мне?
– Я? Боюсь, Йереми, тебе на этот раз никто не сможет помочь. Даже ты сам, – Каира хитро прищурилась. – Если, конечно, ты не передумаешь, прислушавшись к здравому смыслу.
– Да? И каков же, по-твоему, здесь здравый смысл?
– Люди! – Каира пнула желтый бутон, лепестки которого тут же подхватил порыв ветра, окрашиваясь в золотистый цвет. – Ты создал слишком совершенный мир, Йереми! Скажи, разве здесь есть недостатки?! Разве можно создать еще хоть что-то более совершенное? Нет. И именно поэтому, мой дорогой, ни один бог не пожелает спускаться с неба. Ни с этого неба, ни с какого-либо другого. Никто не сможет стать более совершенным, чем твое творение. Поверь, даже истинные боги будут чувствовать себя здесь ущербными…
Небо прорезали россыпи бриллиантов. Звезды вздрогнули, выстраиваясь в неопределенные наборы переливающихся красок, словно гигантский калейдоскоп.
– Это закат, да? – спросила Каира. Йереми кивнул. – Никогда не видела ничего красивее. Если честно, то даже не верится, что подобное мог создать человек.
– И ты все еще считаешь, что я ошибаюсь?
– А ты все еще считаешь, что здесь есть место богам? Все еще думаешь, что где-то может существовать что-то более прекрасное и чистое?
– А разве нет?
– Нет, Йереми. Да ты и сам, думаю, знаешь это. Признайся, как долго ты бьешься над тем, чтобы привести в этот мир нечто более идеальное?
– Долго.
– И ничего… – горькая улыбка изогнула тонкие губы. – Потому что ни одна форма не будет более совершенной, чем то, что ты уже создал.
– Так это провал?
– Боюсь, что да. Если, конечно, ты не откажешься от своей идеи.
– А если откажусь?
– Тогда мы закончим этот мир.
– Мы?
– Ну да. Для этого ведь я и здесь. Не забыл?
Блуждающая река снова сменила свое русло. Звезды на небе вспыхнули холодом ночи. Животные стихли. И лишь комета продолжала пылать, не даря света. Застывшая в бесконечном полете комета…
Глава вторая
Декуртне открыл дверь и стряхнул с плеч черного пальто снег. «Топ-топ». И снег уже тает на полу, освобождая дорогие ботинки. «Здесь все дорогое, – подумала Моза, разглядывая седеющую голову Декуртне. – Даже нижнее белье – и то от какого-нибудь известного бренда». Так, по крайней мере, говорила подруга. Моза поджала губы, решив, что ни в коем случае не ляжет с этим седовласым снобом в постель. Даже если он предложит оплатить ее ребенку обучение – никогда. Хотя кто говорит о постели? Моза поняла, что краснеет. Она уже смотрела Декуртне в глаза. Смотрела снизу вверх, а его руки массировали ее затылок. Тейт всегда говорил, что она как никто другой умеет обманывать саму себя. Ее единственный Тейт. Ради него она была готова на все. А он… Он просто трахнул какую-то официантку на супружеской постели и перечеркнул все чувства. Променял семейный покой и верную женщину на барную стойку и рыжую шлюху. Нет. Моза никогда не понимала эсперов. Тысячи вымышленных миров, в которых они наводили порядок, но никогда не могли навести порядок в одном-единственном настоящем мире. В мире, где были они и люди, которым они были небезразличны.
– Я думала, что никогда не буду жить с мужчиной, – призналась Моза, когда они впервые занялись с Тейтом любовью. Им было тридцать, а постель, в которой они лежали, была слишком узкой для двоих.
– Но ведь у тебя уже есть дочь, – сказал Тейт, пытаясь отыскать в темноте сигареты.
Моза вздохнула и подумала, что когда-нибудь откроет ему эту тайну. Тайну Фрутти и ее фригидной матери.
– Ты не похожа на старую деву, – признался Тейт.
– Я быстро учусь, – Моза поцеловала его в губы.
Он опустился к ее груди. Она смутилась. Покраснела, чувствуя его язык на своем животе. Он был в ней. Он ласкал ее. Она схватила его за волосы и попыталась остановить. Так, по крайней мере, ей хотелось думать. Ноги задрожали. Она согнула их в коленях. Тейт снова вернулся к ее лицу. Влажные губы прижались к ее губам.
– Ты не предохраняешься? – спросил он.
– Я не думала, что буду заниматься этим, – Моза снова покраснела и улыбнулась. – Может быть, Фрутти будет не против братика или сестренки?