По дороге к Славянску, перед блокпостом, где теперь развеваются украинские флаги, — вереница машин. Едут автомобили с красным крестом и с надписью «гуманитарная помощь» — везут медикаменты и продукты в оставленный «ополченцами» город. Еще вчера эта дорога была пуста и напоминала путь в Сайлент-Хилл. И точь-в-точь как в одноименном хорроре, с наступлением сумерек здесь начинала выть сирена. Больше она не воет, потому что Славянск уже никто не бомбит.
По городу разбросаны сожженные машины и покрышки. Смотрю по сторонам: повсюду разгромленные дома и магазины. Многие здания сильно повреждены, хоть и не настолько, чтобы сравнить Славянск с Цхинвалом.
Возле большого супермаркета собралась толпа: здесь получают воду. Люди бегут вслед за машиной, которая везет гуманитарную помощь.
— Скорей, скорей! — кричит женщина, подгоняя свою знакомую с пустыми сумками.
Площадь перед горсоветом, вход в который по-прежнему завален мешками с песком, заполнили несколько тысяч человек. Периметр заняли бойцы украинской армии и Нацгвардии. Из горсовета выходят двое парней в форме. Спрашиваю у них, довольны ли они тем, что после двух месяцев военных действий взяли Славянск.
— Довольны ли мы? — ухмыляется один из них. — Не то слово.
— Мы здесь были два месяца назад, — говорит второй. И мрачно добавляет: — В плену.
Вокруг горсовета выстроились машины, груженные мешками с картошкой, луком, хлебом и колбасой. В воздухе сильно запахло лекарствами.
Несколько сотен человек толкаются в очереди, чтобы получить хлеб. Каждый пытается пробиться вперед и схватить свою буханку первым. Хлеба здесь не видели четыре дня.
— Что вы снимаете? Вот когда нас бомбили, надо было снимать! — кричит мне женщина.
— Вы издеваетесь, что ли? — поддерживает ее другая. — Мы тут изголодались...
— Да шо вы плачете, женщина, — говорит кто-то из толпы бабушке, которая в слезах тянет руки к парню, раздающему хлеб. — Отойдите, не позорьтесь!
— Выстроились, вы посмотрите на них. На показуху, что ли? Как будто не ели не знамо сколько, — комментирует проезжающий мимо на велосипеде мужчина.
Парня, раздающего хлеб, буквально сносит толпа.
— Колонна, два шага назад! — кричит он. Толпа не двигается. — Отойдите, ну пожалуйста! — молит парень.
Возле машины, где раздают колбасу, женщина устраивает истерику:
— Не снимайте нас! Не снимайте!
Другая, прорываясь вперед, сокрушается:
— Они сначала в нас стреляли, а теперь кормят!
Мужчина в кепке с надписью “USA” пытается ее усмирить:
— Что вы орете, вам же сейчас ничего не дадут. Ну что за люди? Вы сначала тут бастовали против газа, а теперь что, против колбасы бастуете?
Вдруг одна из женщин, стоящих в очереди за колбасой, падает в обморок. Она разбивает лицо, но, утерев кровь накидкой, быстро поднимается, хватает сумку, запихивает в нее какие-то пакеты и продвигается дальше к машине с гуманитаркой.
Смотреть на изголодавшихся, неумытых, запуганных людей жутко и больно. В середине апреля я была на этой самой площади и наблюдала, как женщины носят еду боевикам, которые совсем недавно заняли здание городского совета, и как они рассуждают о том, что им хочется жить в России. Хорошо запомнился молодой парень, который гулял по площади с коляской, не боясь людей с автоматами. Он переживал, что из-за конфликта между Украиной и Россией заводы в Славянске закроются, поскольку они тесно завязаны на российском рынке. Парень искренне надеялся, что Россия присоединит к себе Донбасс и здесь, в Славянске, сразу повысятся зарплаты и появятся новые рабочие места. Вот бы поговорить с ним теперь, после того, как сотни мирных людей погибли от пуль и артиллерийских снарядов, а тысячи покинули свои дома.
Тогда, в апреле, на площади находились люди, окрыленные надеждой. Теперь же я вижу здесь разочарование и стыд. Одни стыдятся того, что вынуждены толкаться в очереди, чтобы ухватить себе хоть какой-то еды. Другие стыдятся своих грязных волос и одежды.
— Но ведь это не ваша вина, — успокаивает женщину приезжий.
— Нет, наша. Мы сами виноваты в том, что все это произошло, — печально констатирует она.
Многие из тех, кто вышел на площадь за гуманитарной помощью, когда-то выступали на пророссийских митингах и поддерживали «ополченцев».
— Вы же хотели в Россию, а видите, что получили? И не стыдно вам? — обращается одна женщина к другой.
— А вы уверены, что мы хотели в Россию? — отвечает та, чуть не плача. — Мы просто хотели нормальную зарплату, вот и все. Жить хотели лучше.
Местная жительница рассказывает мне, как набирала воду из бассейна и заряжала телефон от бензинового генератора, который поставили на улице. Ее знакомой, молодой девушке, при разрыве снаряда оторвало руку, а мать другой знакомой погибла.
— Зато все стали такие добрые и сплоченные! — с восторгом продолжает она. — Мы пекли пироги и разносили по домам, помогали друг другу. Никогда такого раньше не было. А сейчас мы просто рады оттого, что не стреляют и что ночью смогли наконец-то поспать.
Вместе со Славянском сепаратисты оставили и соседний Краматорск. Но ликования там нет.
На въезде в город — пустующие блокпосты с символикой «Донецкой народной республики». В самом городе — ни единой души и абсолютная тишина. Изредка над пустыми улицами разносится звук короткой автоматной очереди: где-то неподалеку еще идут перестрелки с партизанами. Люди затаились, осторожно выглядывают на улицу из окон. Они все еще чего-то ждут и боятся.
Теперь огромная территория — от Славянска до самых подступов к Горловке — превратилась в такой Сайлент-Хилл, где витают призраки звуков стрельбы и разрывающихся снарядов, призраки случайных смертей. Только с наступлением сумерек здесь уже не воет сирена.
Екатерина Сергацкова, Соltа
7 июля 2014
«Карателі» на шкільних автобусах
Що розумієш на горі КарачунГойдалка з упирями
— Мне кажется, в этих качелях не будет победителей и побежденных, — каже колишній військовий, який супроводжує нас у Харкові. — А качели будут, пока «те», наверху, торгуются.
«Качелями» ветеран називає розгойдування насильства: того дня з «Градів» з боку Росії знов обстріляли українських військових.
Мій співрозмовник, великий усміхнений чоловік, служив миротворцем в Іраку за 677 доларів на місяць. На 2003 рік це здавалось йому великими грошима. А до того воював «в Ичкерии. Было и такое». В деталі не вдається.
— В России осталось куча упырей от прошлых воен. Теперь у Путина есть возможность очистить от них Россию. Мда. За счет жизней украинских военных.
Саме бажанням «очиститись від упирів за чужий рахунок» цей ветеран і пояснює випадки, коли російські прикордонники, запустивши «ополченців» для ДНР і ЛНР з боку Росії, при відступі не запускають їх назад у Росію:
— Даже под белыми флагами шли. Все равно русские по ним стреляют. Им эти упыри самим ни к чему.
Більше не куля в лоб
Ми веземо в кілька військових частин бронежилети, якими не забезпечила солдат держава.
За Ізюмом на трасі нас притискає до узбіччя довгий кортеж, який їде назустріч. Сирени. Стаємо на узбіччі. Стоїмо кілька хвилин. Понад десяток машин включно з каретою «швидкої допомоги».
Потім виявиться: кортеж із маячками, який усіх притис до узбіччя, був Яценюка. Той, вочевидь, відмовився від філософії «куля в лоб — то куля в лоб».
Проїхавши всі КПП за Ізюмом, ми вдягали бронежилети в посадці біля бічної дороги, від страху забули про це й поїхали далі не трасою, а цією бічною дорогою. Кілометрів сто їхали не в той бік.
— Так і прямо до сепаратистів приїхать можна, — нервово хихотів водій Олександр, коли ми виявили помилку.
А потім Олександру подзвонили з дому з Демидова, й він опісля багато курив.
Того дня в Демидові ховали танкіста, який загинув від залпового вогню під Зеленопіллям. Ховали в цинковій труні. Труну чомусь не запаяли. Через це біля труни вилися мухи.
Літо. Спека
Коли ми заблукали, поїхали в бік бойовиків і під бронежилетами спітніли від страху — найбільше вражала краса довкола. Соняшники. Цілі поля соняшників.
+30° або більше. На в’їзді до Слов’янська — озеро, на березі та в воді повно народу. Це якраз неподалік великого закинутого блокпоста Гіркіна.
А на горі Карачун, домінуючій висоті над Слов’янськом і Краматорськом — ніякої тіні. Намети на голому плато. Пряме сонце. Кілька солдатів стоять у черзі в машину-лазню. Інші перуть у коритах білизну. Артилерія розташована по периметру.
Нині тут стоїть 11-й батальйон «Київська Русь». Частина людей — добровольці, частина — мобілізовані резервісти. Практично всі — з Києва й Київської області.
Різні бійці батальйону, незалежно одні від одних, надто близько до серця сприймають пропаганду російських ЗМІ, які обізвали батальйон «карателями».
24-літній Віталик з Іванкова перший заговорює про це, зі смішком:
— Обізвали нас так, ще як ми в «Десні» на навчаннях були. А ми що, колись когось карали? Голови комусь відрізали, чи що?
Віталик — доброволець. У нього дві вищі освіти. Пішов, бо «комусь треба». Дружини й дітей не має.
— А як буде мир, подумаю і про сім’ю.
Віталик показує мені повалену телевежу. Неподалік телевежі — розриті могили з дерев’яними дощечками. Тут ховали загиблих у бою за Карачун солдатів, коли не було можливості вивезти тіла. Тепер солдатів перепоховали.
Отруйні ягоди війни
З гори відкривається чудовий вид на Слов’янськ і Краматорськ. На горі Карачун розумієш: якби армія була карателями, то могла звідси хоч зрівняти обидва міста з землею. Обидва — як на долоні. Вночі, казали солдати, особливо гарно. Вночі вже знову все світиться.
— А з тих кущів, — Віталик показує вниз по схилу, — досі стріляють. І ходять усякі. Сигнальні ракети вічно спрацьовують. Особливо вночі.
— А зараз — це наші ходять отам між кущами? — я непокоюсь і відходжу від краю прірви.
— Зараз наші. Сапери. Тут стільки всякого...
Через кілька хвилин до Віталика підходить один із саперів і показує те, що має в руках:
— Если не знать, как собирать — можно остаться без того, чем собираешь. — Сапер гмукає: — Ядовитые ягоды войны.
Уявляєш, як дітям?
— А уявляєш, як дітям? Ми, як малі були, любили то на яблуню, то в малину залізти. А тут попробуй залізь кудись. Хто знає, де розтяжки? — каже чоловік із позивним Карась.
Карасю 34 роки, в цивільному житті охоронець. Із Василькова.
— Я хочу, щоб моя дитина не боялась вийти погуляти з друзями. А ти подивись, як тут.
Карась прийшов у військкомат добровольцем, але попросив, щоб його взяли як мобілізованого. Це, бодай теоретично, дає більші гарантії:
— Якщо, не дай бог... — Карась спльовує через плече, — то родині компенсація.
Карась, як і Віталик, заговорює про «карателів». Якщо Віталик казав мені, що жодного разу на блокпостах не чув поганого слова від місцевих — то Карась стверджує:
— Різні є люди. Хтось нормальний. Але приходять іноді на блокпост провокатори. Всякого наслухаєшся. Дуже образливі слова. Але навіть якщо тобі в обличчя плюнуть — ти не солдат, якщо піддався на провокацію. Ніколи — ніколи не можна навіть спрямовувати зброю в бік мирного населення.
Карась — далеко не єдиний тут — каже про «провокації сепаратистів», але справжнім ворогом вважає Росію.
В ті дні — тільки й розмов, що про «Гради» з боку російського кордону.
Сам подивись на цих «карателів»!
— Ніколи не думав, що свою молодість проведу на полігоні. Война, сама настояща война, — каже Дизель.
Дизелю 24 роки, він слюсар і токар з Трипілля. Дитині 2 роки 4 місяці. Дизеля призвали.
— Спершу казали: 45 днів. Але, судя по разговорах, нема ким нас замінити.
Дизель із Карасем, доповнюючи один одного, розповідають про забезпечення. Бронежилети, форма — є, але все не завдяки державі чи військкоматам, а через волонтерів і спонсорів. Через це форма, звісно, в усіх різна.
Зампотилу був схожий на героя вестерна, наприклад.
— Більше допомагають люди, а не держава, — каже Карась. — Волонтери. Тільки нада, щоб привозили індивідуально. А то... — він хмикає, — губиться.
Комусь бронежилет купили роботодавці. Комусь — місцева влада. Комусь — скидалися всім селом.
Але, на відміну від бронежилетів чи ось генераторів або приладів нічного бачення, військову техніку для батальйону спонсори й волонтери купити не можуть.
— Які «карателі»? Ти подивись на цих «карателів»! — іронізує Дизель. — У нас колгоспна техніка. Чи он, глянь: шкільні автобуси.
Справді, автобуси — як не шкільний, то службовий «пазик», машини — ГАЗони.
— Броні мало, — каже Дизель. — І то як не один, то інший заглохне. Чи закипить. Встидно дивитись. Сьогодні Яценюк приїжджав. Жалко, я не застав. Хотів йому поставити пару питань.
Як і Яценюк, ми не хотіли кулю в лоб, тож назад поїхали до настання пітьми.
Артем Чапай, Insider
18 липня 2014
20 июля появляется сообщение о том, что Игорь Стрелков сложил с себя обязанности «министра обороны» ДНР и уехал из Донецка. Его место занимает тренер из Федерации дзюдо Донецкой области, подполковник Владимир Кононов с позывным Царь.
Необитаемая «республика»
Что случилось с лидерами и идеологами ДНР во время антитеррористической операцииВокруг Донецкой областной госадминистрации больше нет баррикад. Ни одной. Нет и сцены, с которой обычно представители «временного правительства» «Донецкой народной республики» вещали последние новости «сопротивления». Людей здесь тоже почти нет. От былой крепости осталось только пара палаток да несколько флагов с символикой «Новороссии» и «Русской православной армии».
На входе в администрацию сонные автоматчики проверяют у посетителей сумки. Само помещение ОГА пустует. Там, где раньше волонтеры ДНР нарезали бутерброды и громко зазывали парней с дубинками на чай, теперь тишина. На пятом этаже в холле стоит одинокая пальма, навевая на мысль о необитаемом острове. О том, что нога человека здесь еще недавно ступала, напоминает мусор. Пытаюсь найти «правительственных» чиновников, с которыми еще недавно общалась в этих стенах, но безуспешно — кабинеты заперты или пустуют.
В холле на втором этаже расположен медпункт, в нем сегодня тоже пусто, если не считать сидящего на подоконнике мужчину в шортах. Мужчина курит, стряхивая пепел прямо на пол. По соседству с медпунктом находится «отдел пропаганды и агитации». В маленькой комнате теплится жизнь. Заглядываю за картонные ящики и упаковки бумаги для принтера: полный парень с невыразительным лицом, по которому невозможно прочесть возраст, барабанит по клавиатуре. Похож на программиста. Встречаемся взглядами.
«Программиста» зовут Максим. Ему 35 лет, он убежденный сторонник ДНР. Начал работать на «республику» в отделе агитации и пропаганды сразу, как только была захвачена областная администрация. Теперь он один из главных авторов листовок и брошюр, словом, «теоретик революции».
— Наша повестка дня сейчас — изменить представление о ДНР как о террористической организации, — округлым басом излагает теоретик.
Максим делает большой глоток из чайной чашки, задумывается и в тот момент, когда я решаю, что он уже все сказал и продолжать беседу не собирается, вдруг произносит:
— Вообще-то перед нами стоит дилемма: оставаться работать при ДНР или уходить в «Новороссию», — Максим поднимает на меня глаза, как будто ждет совета.
Мне, признаться, не очень близка драма внутреннего выбора идеолога, поэтому молчу. Максим клюет носом, вероятно, одобряя какое-то свое решение:
— Хотя, честно говоря, все равно, как эта организация будет развиваться. Главное, чтобы мы не остались в составе Украины. Они ж хотят нам смерти, как мы сможем после такого вместе жить? Или они думают, что после гражданской войны все наладится?
Вступать в дискуссию с идеологом ДНР, который только что, не вставая со стула, совершил эмиграцию в «Новороссию», в мои планы не входит. Вежливо попрощавшись, продолжаю путешествие по главному осиному улью сепаратизма.
Вход на одиннадцатый этаж, где раньше ежедневно проводились заседания «временного правительства» ДНР, охраняют несколько суровых бородатых мужчин с автоматами. Судя по форме, это бойцы известного батальона «Восток», которыми руководит бывший глава донецкого спецподразделения «Альфа» Александр Ходаковский.
— Во сколько здесь сегодня собрание? — наивно спрашиваю я.
Охранники ухмыляются и молчат.
— А Пушилин тут? — спрашиваю, чтоб что-то спросить. Ответ на самом деле мне известен.
— Пушилин? — то ли переспрашивает, то ли передразнивает один из бойцов и начинает гоготать.
— Пушилина здесь нет. Давно, — объясняет другой и добавляет: — Кстати, вы не первая, кто задает такие тупые вопросы.
Где Пушилин
Он уехал из Донецка в начале июня, сразу после того, как в центре города был застрелен его помощник Максим Петрухин. 11 июня председатель президиума «Верховного совета» ДНР Денис Пушилин стал одним из главных героев московского митинга, посвященного поддержке «Новороссии». В те дни я была в Москве. Столица готовилась к празднованию Дня России: по центру расхаживали люди с георгиевскими ленточками и флагами, по периметру Красной площади полицейские налаживали рамки металлоискателей. Пушилина встречали как борца за свободу Донбасса от «киевской хунты», возвращающего исконно русские земли под крыло России.