- Ничего, ничего, - Нонна выпрямилась и качнулась прижимаясь к нему, потом потребовала: - Дай сигарету.
Валдаев протянул ей пачку "Честерфильда" и осведомился:
- Как тебе сегодняшние посиделки?
- Самонадеянные люди, которые лезут в проблемы в которых ничего не понимают.
- Это еще почему? - осведомился Валдаев.
- До них не доходит, что все вокруг нас - калейдоскоп отражений, - Нонна впадала в философию и, как обычно в таких случаях, начинала заговариваться.
- Объясни.
- Платона читай. Мы все - лишь отражения высшей реальности. Поэтому логику происходящего нам не познать. Мы видим лишь элементы, отражения. Мы пытаемся связать их сознанием, но оно не тот клей - которому склеить отражения.
- Умно.
- А то...
- Бред все это... Все бред, понимаешь. Зеленый бред.
- Слушай, Валера, ты мне что-то не нравишься сегодня. Ты какой-то разобранный больше чем обычно.
- Брось. Мне сегодня уже лапшу на уши вешали, что сам сатана на меня взор обратил.
- Ну-ка, ну-ка...
Валдаев в двух словах расписал ситуацию.
- А что, - кивнула Нонна. - Не такая уж и глупая у твоей сатанистки идея.
- И ты туда же, - неприязненно произнес Валдаев. - Ну и что мне теперь?
- Теперь? - Нонна задумалась, помолчала. - Жди событий, Валера.
* * *
- Осторожно, двери закрываются, - пропел из динамиков мелодичный голос.
Поезд тронулся. Начал набирать скорость и нырнул в темноту тоннеля. Внутри сложного, загадочного механизма московского метро опять что-то разладилось, и интервал между поездами растянулся аждо восьми минут, так что народу в вагон для этого времени набилось многовато.
Валдаев вздохнул, мысленно покраснел и уселся на сиденье, не по-джентльменски опередив женщину лет тридцати. Но так уж получается - ведь женщин в Москве несколько миллионов, а ноги всего две. И они гудят после того, как на этих самых двоих пришлось набегаться. И время поездки, если устроился на мягком сиденье, тянется куда быстрее, чем когда стоишь стоймя и о тебя бесцеремонно трутся чемоданами и частями тел. Особенно Валдаева раздражало, когда его обтирают и обтекают мягкие или жесткие тела попутчиков... Да, в метро быть джентльменом невозможно. Но совсем расстаться с джентльменскими предубеждениями Валдаев был не в силах. Поэтому установил для себя четкую градацию московских особей женского пола на две категории - тех, кому надо уступать место (это кому грянуло за пятьдесят или у кого на руках хнычущий ребенок), и тех, кто места недостоин, - все остальные. Надо только научиться полюбовно договариваться со своим стыдом. И учиться играть роли. Можно уткнуться носом в газету и делать вид, что не замечаешь пышущую здоровьем тетку с авоськами, чья поза - воплощенная укоризна. Можно прикрыть глаза и сделать вид, что ненароком задремал после того, как перетрудился на разгрузке вагонов. Можно просто насупиться и уставиться в одну точку, выражая всем видом - не подходи, укусит.
- Станция "Комсомольская", - проворковал голос из Динамика.
Это площадь трех вокзалов. Здесь обычно выходит много народу...
Действительно, полвагона вымело вместе с дамой, коварно стоявшей напротив Валдаева. Освободились места стало просторнее не только телу журналиста, но и его совести. И воздуху стало больше. Он не терпел толкотню и людей. Людей вообще развелось чересчур много.
Напротив Валдаева пышноволосая худая девушка с головой погрузилась в какую-то книженцию в мягкой обложке - похоже, один из романов серии "испепеляющая страсть". На ее лице царило выражение заинтересованности и озадаченности. Валдаев невольно залюбовался ею Нельзя сказать, что ее лицо было очень красивым, но оно было симпатичным, и, главное, было какое-то внутреннее очарование.
Валдаев любил глазеть в метро на девушек. А кто не любит? В Москве перебор красивых девушек. Но он со вздохом осознавал простую истину - все они не его. И никогда его не будут. Он не из тех, кто знакомится в транспорте. Прекрасно знал, какое это жалкое зрелище - он в роли троллейбусного Казановы.
На коленях девушки была большая сумка с чем-то квадратным, похоже, со стопкой книг. Сидела она под надписью: "ест детей и инвалидов". Есть старая народная забава - стирать отдельные буквы на надписях на стеклах в вагонах "места для пассажиров с детьми и инвалидов" и "не прислоняться", чтобы получалось нечто якобы смешное, "Не слоняться", "не слон я", "жир инвалидов" - и прочее в том же духе...
"Ну, посмотри на меня", - мысленно взмолился он.
Девушка, будто откликнувшись на этот беззвучный крик души, оторвала взор от книги. Огляделась. Столкнулась глазами с глазами Валдаева. И... слабая улыбка тронула ее губы.
Внутри у него будто что-то сладостно в ожидании запело. И тут же нота оборвалась, поскольку внутренний голос очень явственно произнес: "Дурак ты". Валдаев вздохнули стыдливо отвел взор. А когда снова посмотрел на девушку она уже плыла по волнам чьей-то фантазии в океане страстей дамского романа.
Поезд вырвался из темноты тоннеля в царство света на станции "Курская". Девушка поднялась и шагнула к дверям.
Тут все и произошло. Случайности - они правят порядком вещей порой куда тверже, чем закономерности. Поезд тормознул. Дородная тетка с сумкой на колесах, пытаясь держаться на ногах, резко качнулась. Сумка откатилась. Девушка споткнулась об нее, пролетела вперед и упала на пол. Глухо стукнулась об пол ее объемистая сумка, из нее вылетел тяжелый том "Литературных памятников". Девушка застонала.
Так как упала она совсем рядом с Валдаевым, тот устремился на помощь. Он подал руку и осведомился:
- Вы целы?
- Больно, - как-то обиженно произнесла девушка. Она начала привставать и вскрикнула, неудачно оперевшись о больную ногу.
Он помог ей усесться на сиденье.
- У, корова раззявистая, - заворчала тетка с сумкой на колесиках, хотя из них двоих если кто и был коровой, то явно не это пострадавшее от несовершенства грубого материального мира воздушное существо.
- Осторожно, двери закрываются, - пропел из динамиков женский голос.
Двери закрылись, и поезд снова тронулся с места, продолжая свой круговой, бесконечный путь по кольцу.
- Ну что же это, - шмыгнула носом девушка. От боли на ее глазах выступили слезы. Она обхватила ногу. - Не сломала, а? - обратилась она к Валдаеву. И тот пожалел, что окончил журфак, а не медицинский институт. Неплохо было бы сейчас, профессионально ощупав эту соблазнительную ногу, бросить: "Ничего особенного". И дать пару мудрых советов.
- Думаю, не сломали, - он почувствовал, что краснеет. и поделать с собой не мог ничего.
- Остановку проехала, - она снова всхлипнула, достала платок и вытерла слезы.
Поезд отмахал очередной перегон.
Девушка попыталась подняться с сиденья. Валдаев поддержал ее под локоть, мысленно осудив себя за то, что в его голове отнюдь не добродетельные мысли о сострадании куда более игривые мыслишки. Она покачнулась. Скривилась от боли.
- Вам далеко ехать? - спросил Валдаев.
- До метро "Семеновская", - девушка шмыгнула носом, и сердце Валдаева сдавило от нежной жалости.
- Давайте я вас провожу.
- Ну, если не затруднит, - неуверенно протянула она. Если бы она сказала, что ей надо куда-нибудь в Митино он бы сильно подумал, так ли уж нужно проявлять галантность. Но "Семеновская" - это совсем близко. Совсем не обременительно.
Он взял ее тяжелую, набитую увесистыми фолиантами сумку. Сумка была тяжелая, резала руку, и Валдаев с уважением подумал, что девушка вовсе не так хрупка, как казалось. Другой рукой он поддерживал девушку за локоть.
От метро нужно было ехать несколько остановок на автобусе - благо тот подошел быстро. Проблема была, чтобы помочь девушке забраться в салон, а потом выйти.
- Как ваша нога?
- Ничего, - тут она наступила на больную ногу и сдавленно вскрикнула.
- Больно? - с сочувствием спросил Валдаев.
- Ничего, выздоровлю. Одна нога длиннее другой будет, зато живая... Шучу.
- Я понимаю.
- Кстати, я Элла...
- Валера.
- Спасибо, Валера. Я не знаю, как бы добралась одна.
- Как вы столько книг тащили?
- "Литературные памятники". Средневековая классика. Подарок ко дню рождения.
- Ваш молодой человек обладает недурным вкусом.
- Уже не молодой... Это дядя подарил. Он немного зацикленный на этих памятниках. С детства меня пичкал замшелыми печатными древностями.
Валдаев перехватил поудобнее сумку. На пальцах остаюсь красные вмятины от ручки. Пройдет.
- Вот мой дом, - сказала Элла.
Дом был девятиэтажный, кирпичный, с продовольственным магазином внизу. Они поднялись на второй этаж. Остановились перед обшарпанной деревянной дверью.
- Вас, наверное, заждались, - сказал Валдаев.
-- Некому. Живу одна... Ну, спасибо, - она протянула ему руку для рукопожатия.
Он кивнул, пожал ее неуверенно. Все, прекрасный образ возник и растаял. И не будет никакого продолжения. Будет только горечь несбывшейся надежды, будет тщеславная гордость от джентльменского поступка. Как должен вести себя не такой тюфяк, а полноценный самец? Брякнуть: "А вы не угостите мужчину чашечкой кофе?" Или выдать какую другую пошлость? А потом - жаркий поцелуй, приветливо распахнувшаяся мягкая постель... Нет, такую девушку подобным наскоком не возьмешь. Впрочем, когда он общался с женщинами, ему всегда начинало казаться, что именно с ней нахрапом не выйдет. И стыдливо отчаливал в сторону. Чтобы через некоторое время выяснить, что у кого-то другого все выходит, и именно нахрапом, просто, без проблем...
- Очень приятно было познакомиться, - сказала она. И ему показалась, будто она ждет от него что-то еще.
- Элла, я могу позвонить и узнать, выжили вы?
- Ну конечно, - она полезла в сумку, вытащила белую с золотым тиснением визитку. - Остатки былой роскоши. Докризисной. Сделал шеф на работе нам визитки, а через неделю уволил.
- Возьмите мою, - в ответ он протянул свою визитку.
- О, журналист, - улыбнулась она, бегло взглянув на нее в слабом желтом свете лампы под потолком.
- Журналист.
- Ну, до встречи, журналист, - улыбнулась она и легонько коснулась пальцами его груди. От этого прикосновения сердце куда-то провалилось, а потом заколотилось, как перегретый мотор. Это был жест прощания... и обещания новых встреч...
Около автобусной остановки работал ларек. Около него сшивалась шумная компания подвыпивших злобных молокососов. Валдаеву стало неуютно от их оценивающих взглядов.
- Э, а закурить? - вопросил один из шпанят, отделившийся от компании.
Валдаев похлопал по карманам, вытащил пачку "Честер-фильда".
- У, круто, - причмокнул пацан, глядя на сигареты. - На всех, - сказал он, сграбастав штук пять сигарет. - Хорошие сигареты куришь, лысый...
Валдаев со вздохом подумал, что блюсти собственное достоинство в такой ситуации слишком дорого. Внутри было тошнотно. Он находился сейчас во власти настроения этой гоп-компании, которая могла отметелить его, убить.
Шпаненок залыбился криво, по-блатному, смачно харкнул на асфальт и отчалил к своим. Что-то сказал им, они дружно уставились на Валдаева и опять-таки дружно заржали. Они будто были одним злобным существом, название которому шобла.
Светлое настроение Валдаева, сложная гамма чувств в его душе - все было моментально изгажено. Будто черную кляксу посадили на белоснежное полотно. Ну что же, отметил Валдаев, мерзость и грязь города созданы для того, чтобы губить чувства. Нужно относиться к этому философски. Нужно ко всему относиться философски...
С облегчением он увидел поворачивающий автобус. Поднялся на ступеньку. Перевел дух. Но отпечаток пакостности остался.
Ночные улицы... Родное метро... Родная улица... Родной подъезд... Все, дома. Еще один бег по минному полю, а точнее, по ночной Москве, позади. Жив, и ладно.
Он перевел дух и закрыл за собой тяжелую металлическую дверь.
Зашел в прихожую. Скинул туфли. Шагнул в большую комнату. Включил свет. И застыл как вкопанный.
Что его насторожило? Вроде бы все в порядке. Все как было. Но...
Запах. Неуловимый. Где-то приятный. И вместе с тем затхлый. Откуда он? Показалось?
Да нет, не показалось... И еще Валдаев ощутил чье-то постороннее присутствие. Кто-то здесь был...
* * *
Понедельник у Валдаева выдался сумасшедший. С утра два часа он дожидался гонорара в "Мегаполис-экспрессе". Еще полдня общался с психованным исследователем Бермудского треугольника - как он его исследует, не выезжая из Москвы, было непонятно. Потом отправил два письма в Оренбургскую область; одно матери, другое - родному брату, председателю колхоза (или как они ныне называются). Затем выстоял очередь в сберкассу, через которую переводил алименты на свое чадо - обожаемого Левоньку. Правда, обожать его давали больше на расстоянии.
Около сберкассы это и произошло...
Было все именно так, как пишут в книгах, - будто в замедленном кино. Валдаев видел надвигающуюся на него безжалостную, сверкающую никелем и полировкой темно-синюю массу и понимал, что не успевает сделать ничего. Он сам попал в этот замедленный кинофильм и двигался тоже медленно. Зато мысли текли быстро. Сколько он их успел передумать за эти секунды?
Мир вдруг стал необычайно четким. Казалось, воздух наполнен электричеством, в нем было плотно упаковано напряжение. Картинка была ясная, яркая и воспринимаюсь отстраненно. В ней был он сам, двигающийся по проезжей части. Была в ней и мчащаяся на всех парах "БМВ". Мелькнул мимолетный образ - иномарка похожа на крылатую ракету, нашедшую свою цель. И эта цель - он. Никому не мешающий в жизни, тихий журналист желтой газеты "Запределье". Всколыхнулась обида от несправедливости всего происходящего. Почему он? За что? Что он сделал такого, чтобы эта синяя торпеда смяла его в лепешку?
Он ощущал себя жалким и беззащитным. Ему казалось что он лягушка, разложенная на столе для физиологических опытов, над которой невидимый экспериментатор занес скальпель. Скальпель вот только необычной формы - синяя машина марки "БМВ".
Вся Вселенная сжалась сейчас в этой точке. Все будущее, настоящее и прошлое схлопнулось здесь, на кусочке асфальта. Один краткий миг, которого могло и не быть. шагни он на проезжую часть, когда включился светофор, секундой позже. Тогда "БМВ", вырвавшийся на всех парах из-за троллейбуса, как сверхскоростной поезд, промчался бы мимо, ударив потоком воздуха. ан нет. Этот жалкий миг, один в бесконечной череде вот таких мгновений, вдруг оказался решающим. И его уже не поворотить назад...
Застыли льдом звуки. Обрушилась тишина. И в этой тишине шла к нему торжественно смерть, чтобы извлечь душу из раздавленного тела и отправить ее... куда?..
Звуки вернулись. Они ударили по ушам - многоголосье большого города, рев моторов, звон проехавшего трамвая Звуки обрушились водопадом.
Потом был удар...
Нет, это был не удар, а просто резкий толчок воздуха.
Тот самый - от разогнавшегося локомотива.
Да, смерть владела мигом, в котором схлопнулись прошлое и будущее. А жизнь владела двумя-тремя сантиметрами. Именно эти сантиметры отделили Валдаева от погибели. Ему казалось, что роскошный борт машины черканул по его куртке.
Водитель слегка вывернул руль. Он успел это сделать. Наддал еще газу. И "БМВ" мягко и стремительно унесся вдаль.
- Совсем чур потеряли! - крикнула вслед машине пожилая женщина. - Чтоб у тебя колеса отвалились.
- Бандиты натуральные, - поддакнул кто-то. - Им что по бетону, что по людям ездить!
Валдаева тронули за рукав.
- Как вы? - услышал он.
- А? - тупо произнес он. Голос был чужой, будто не его - Все нормально... Да, нормально...
Небольшая заминка в размеренном течении городской жизни. И опять все вошло в свою колею - текли потоки машин и пешеходов, мигали светофоры. Человеку кажется, что он что-то представляет в нем. А он лишь - часть потока: то ли пешеходного, то ли автомобильного...
Валдаев прислонился спиной к пыльной коробке светофора. Ребро железяки впилось ему в спину, но он, казалось, не замечал этого. Для пешеходов включился красный. И тут же новые протекторы стали трамбовать то место, где сейчас должно было бы валяться окровавленное тело. Его, Валдаева, тело.
Он шевельнул рукой. Не верилось, что если бы не чудо, это была бы рука трупа, и ей невозможно было бы шевельнуть. Все было бы чужое. Эта плоть была бы мертвой покинутой плотью.
Валдаев так и простоял минуты три. Внутри у него было пусто. Не было даже страшно. Просто было какое-то отупение. Его будто снаружи и изнутри выложили ватой. И даже холод и дрожь отступили.
Валдаев осторожно шагнул прямо на белую полоску, обозначающую переход. В том, чтобы пройтись именно по этим белым полоскам, он видел сейчас какой-то скрытый смысл. Ему это казалось важным - последствия шока.
Добравшись до квартиры, он, не раздеваясь, повалился на постель и уткнулся лицом в подушку.
Пролежал где-то с час. За окном уже темнело. Вата, окутавшая его тело, растворялась. И приходило понимание того, в какую пропасть он сегодня едва не рухнул.
Опять и опять вспыхивала перед глазами яркая, будто сочно напечатанная на кодаковской фотобумаге картина - участок дороги, по которой он должен был быть размазан. Сверкающая никелем и полировкой торпеда. За тонированными стеклами нельзя было ничего рассмотреть Человек за рулем был инкогнито. Тенью. И это роднило его с тем таинственным абонентом, который звонил ночью по телефону. Водитель - будто пришелец с того света.
Да нет. Какой такой пришелец. Обычный "новый русский" или коротко стриженный питекантроп с золотой цепью на груди, пистолетом за поясом. Одно из тех загадочных, наполненных изначальным злом существ, с которыми Валдаеву и иным ему подобным приходилось делить город как антилопа делит саванну с львами и шакалами.
Валдаев с горечью подумал - а переехала бы его "БМВ" так убийца навряд ли бы и пострадал. Откупился бы, отбрехался бы. И вряд ли бы сильно переживал - им это как раздавить клопа.
Он присел на диване. Щека его была мокрая от слез. Конечно, нельзя так распускать нюни. Но поделать он ничего с собой не мог. Ему было страшно жалко себя в этом мире
"Едешь ли в поезде, в автомобиле
Или гуляешь, хлебнувши винца.
При современном машинном обилии
Трудно по жизни дойти до конца".
В памяти всплыли эти строчки из Высоцкого. Валдаев слабо улыбнулся, в очередной раз убедившись, что у великого барда есть строчки на любой случай жизни. Стало немного легче.