Валдаев с горечью подумал - а переехала бы его "БМВ" так убийца навряд ли бы и пострадал. Откупился бы, отбрехался бы. И вряд ли бы сильно переживал - им это как раздавить клопа.
Он присел на диване. Щека его была мокрая от слез. Конечно, нельзя так распускать нюни. Но поделать он ничего с собой не мог. Ему было страшно жалко себя в этом мире
"Едешь ли в поезде, в автомобиле
Или гуляешь, хлебнувши винца.
При современном машинном обилии
Трудно по жизни дойти до конца".
В памяти всплыли эти строчки из Высоцкого. Валдаев слабо улыбнулся, в очередной раз убедившись, что у великого барда есть строчки на любой случай жизни. Стало немного легче.
Проснулся телефон. Валдаев сперва решил не брать трубку. Но потом хлопнул себя ладонью по щеке, возвращая к реальности. Протянул руку, нажал на кнопку громкоговорителя и отрывисто произнес:
- Алло!
- Ух, какой резкий, - донеслось из микрофона. Голос был женский.
- Это кто?
- Зайчик, - укоризненно произнесла она.
- Чего тебе? - грубо осведомился Валдаев.
- Ты сегодня такой крутой. Чего, пивной ларек грабанул?
- Ты чего несешь?
- Зайчик, я в разоре. Пятнадцать целковых отслюнявила за три номера твоего драного "Запределья" с твоей статьей!
- И как статья?
- Чума, зайчик. Молодец! Наши в экстазе...
- Я за них рад.
- Красиво все написано.
- Красиво врать журналисту не запретишь, - усмехнулся он. - Пускай твои приятели погордятся, что их такими крутыми считают...
- Зайчик, ты сегодня без соли гадюку съел?
- Гадюку? Меня чуть не сшибла машина какого-то идиота!
- Что, правда?
- Правда! Правда! - вдруг закричал он. - И звонки ночные - тоже правда! И что кошелек у меня украли - тоже правда! Все как сговорились...
Действительно, вчера в толкучке ему вспороли куртку - прямо на груди. Деньги не ахти какие, но куртку жалко. Да и противно - сил нет. Город опять прикоснулся к нему грязными лапами. А теперь эта машина.
- Во, а я что говорила, - обрадовалась Наташа. - Она! Черная полоса. На тебе ЕГО печать.
- Князя Тьмы?
- Ну так.
- Наташа, чего ты меня грузишь? - не слишком уверенно возразил Валдаев.
- Котик, это будет продолжаться...
- Рассказывай.
-Лысенький, смирись, что это каюк...
- Ну чего ты мелешь?
- Я тебя спасу. Тебе один путь - к нам...
- На дискотеки ходить, по кладбищу голышом бегать и стены исписывать матерными словами?
- Понимаешь, зайчик, сатанизм - это пирамида. Пирамида - это общий принцип любой приличной организации. Внизу низовые ячейки. Чем ты выше, тем у тебя больше уровень посвящения.
- Ага. И ты в самом низу.
- Ну, в общем... Но я стремлюсь выше.
- Все! Мне надо спать! Я завтра работаю!
- Ладно, ладно. Я тебе еще позвоню. Скоро тебе такой материальчик дам в твое "Запределье" вонючее, что тебе Нобелевскую премию отстегнут не глядя.
- За журналистику Нобелевку не дают.
- Жалко... Пока, зайчик. Смотри, чтобы крыша не съехала. Когда ОН обращает взор, крыша точно едет. Он хлопнул по кнопке телефона. Как ни странно, разговор, как бы тягостен он ни был, немножко встряхнул его.
Страх отступил. На его место пришло ощущение глубочайшего одиночества. Валдаев вдруг посмотрел на себя ее стороны. Маленький человек, затерявшийся в одной из каменных пещер гигантского дома. Ему стало зябко, хотя в квартире было тепло.
Взгляд упал на телефон. Валдаев вздохнул. И решился на то, на что не мог решиться все несколько дней.
Встал, подошел к столу. Взял лежащую на видном месте белую, тисненную золотом визитную карточку.
Рука, нащелкивавшая номер, вдруг стала плохо слушаться. Он подумал, что опять будет выглядеть идиотом. Будет опять у него тонкий, как у семерокозлятного волка после наковальни, голос. Будет путаться в словах.
Прочь сомнения! На пятый гудок он почти с облегчением подумал, что ее нет дома.
Но тут щелкнуло. Мелодичный голос произнес:
- Да, я вас слушаю.
Он набрал в грудь побольше воздуха, будто собираясь нырять на глубину, и выпустил часть его в виде двух слов.
- Здравствуйте, Элла.
Слова эти дались ему ох нелегко.
- Добрый вечер. А кто это?
- Валерий.
- Валерий?
- Да. Помните, помог вам добираться до дома, когда вы были ранены.
Он прижмурился, испугавшись, что она скажет что-то типа: "не помню", или "и что дальше", или что-то холодно-вежливое в стремлении отделаться побыстрее.
Но она доброжелательно произнесла:
- Помню. Мой спаситель.
- Сильно сказано.
- Вы мне очень помогли.
- Элла, - вдруг горячо произнес он. - Я сегодня чуть не погиб. Я один в пустой холодной, - тут он невольно приукрасил, - квартире.
Она молчала. Он на миг смутился, потом как в воду прыгнул:
- Мне бы хотелось увидеть вас.
- Сейчас? - удивилась она.
- Нет, конечно... Когда захотите.
Она ничего не ответила.
- Извините, Элла, за бестактность. Простите, я... - он начал оправдываться, умом понимая, что нет ничего более жалкого, чем оправдывающийся человек, но поделать с собой ничего не мог.
- Завтра, - оборвала она его блеяние. - Если можно, после пяти. Раньше я занята. - Когда и где, скажите. Она назначила место встречи.
- Спасибо, Элла, - произнес он.
Когда уже повесил трубку, сидел, смотря на аппарат. А ведь действительно жизнь полосата. Черные и белые полосы. мерные и белые...
Гнать надо в три шеи вечную неуверенность! Завтра он будет умен, весел, предупредителен... Ох, как ему хотелось верить, что будет все именно так.
* * *
На площади, как всегда, было полно народу. Конечная станция длиннющей ветки метро. Сюда съезжаются люди с обширных, разрастающихся с каждым днем окрестных микрорайонов. Все куда-то спешат, куда-то стремятся. У всех свои дела, своя жизнь. Но так угодно кому-то наверху, чтобы в этот момент именно эти люди собрались именно здесь на площади, перед стеклянным зданием метро, мазнули друг друга ничего не замечающими взорами, потолкались и разбрелись.
Толпа стирает индивидуальные черты. Валдаеву иногда люди московского часа "пик" казались бильярдными шарами. А сам город - огромным бильярдным полем, только покрытым не зеленым сукном, а серым асфальтом, по которому кто-то забавы ради катает миллионы этих шариков Шарики со стуком сталкиваются между собой на этом грязно-сером поле, некоторые счастливо попадают в свои лузы. некоторые катаются так, бесцельно, неизвестно куда и зачем. А иные разбиваются. На этом сером бильярдном поле сегодня так легко разбиться.
Уже в пяти метрах от автобусной остановки людей начинали цеплять лохотронщики - местные завсегдатаи, прирожденные мошенники, прорабы беспроигрышной лотереи
- Сыграйте, не пожалеете, - вцепился ему в рукав уркаганского вида детина, протягивая бумажку.
- Нет, спасибо, - как ошпаренный Валдаев рванулся в сторону, будто боясь, что детина не отпустит его.
- Припадочный фраер, - пожал тот плечами и устремился снова в толпу. Тут же зацепил какую-то женщину, и теперь за содержимое ее сумки можно не беспокоиться -все деньги оттуда перекочуют в карманы лохотронщиков.
Валдаев вздохнул. Его задевали подобные маленькие трагикомедии. Он ощутил, как начинают дрожать руки, засунул их поглубже в карманы легкой ветровки.
- Осторожнее можно?
- Простите, не видел...
- Чего встал, как столб...
- Посторонись, - слышалось вокруг.
Звуки улицы для Валдаева вдруг резко, будто сдвинулся в голове переключатель, стали посторонними и забарабанили градом по пустой черепушке.
Валдаев встряхнул резко головой, прогоняя неприятное ощущение. Он непроизвольно замедлил шаг и встал на пути у десятков "человекошариков", катящих ко входу в метро.
- Куда лезешь, дурило? - крикнул бородач, торгующий газетами, на чей лоток толкнули Валдаева так, что новенький покетбук "Горячее тело" упал на асфальт.
- Виноват, - Валдаев поднял покетбук, отряхнул его и положил на место.
Он встряхнулся, возвращая себе ясность мысли, и бодро устремился к дверям метро, которые, как сток в ванной, затягивали человеческую массу и пускали ее по бесконечным подземным коммуникациям.
Теперь главное отдаться во власть потока. Все на автомате. Опыт выживания в метро у москвича формируется с младых лет. Метро - это поле боя... Бросить в аппарат жетон. Проходя через турникет, внутренне напрячься - а вдруг железяка не сработает и прищемит что не положено. Потом - эскалатор. Его лента напоминает конвейер, подающий детали для дальнейшей обработки.
Платформа. Кто же не знает, что в час "пик" интервал - минута. Если больше - значит, на путях непорядок.
Вагон. Тут каждый закуток знаком, отстоян, отсижен, обтерт. Ты прекрасно знаешь, что на одном сиденье разметаются шесть человек. Если меньше - значит, кто-то слишком толстый или слишком наглый, что не хочет ужаться. Враг. Таких все остальные мимолетно ненавидят. В метро надо ужиматься. Метро - особый мир. Плотно упакованный. Мир несмертельных человеческих трудностей. У кого-то стягивает руку тяжелая сумка. Кто-то вспотел. У кого-то першит в горле, и он кашляет. А в углу - свободное пространство. Там обосновался бомж. Это право московского бомжа- сидеть в одиночестве почти на пустой скамейке в час "пик". Запах - их билет на проезд в первом классе.
Пересадка на кольцевую линию. Желанная для многих станция. Вагон утрамбовывал в себя на семи предыдущие станциях человекомассу, чтобы здесь разом извергнуть ее из своего брюха.
Валдаев в брошенной в едином порыве толпе рвется на перрон. Кого-то обтекает, кого-то прижимает. Ну, старикашка с клюкой, чего застыл? В душе вспыхивает раздражение, когда не попадающего в общий поток и не отвечающего общему ритму хочется отодвинуть в сторону, отпихнуть В метро все всегда стремятся вперед. И человекозатычка, тот, кто не успевает вовремя поворачиваться, - кто он? Враг.
Кольцевая линия. Опять вагон. Опять вечный бой - за места. Два вьетнамца плюхаются на мягкое вожделенное коричневое сиденье прямо перед кашляющей перекошенной старушкой. Может, это и китайцы. Говорят, желтолицые к старшим почтение испытывают. Нет, эти не из тех. кто кого-то уважает. Эти из тех, кто собак ест. Враги! В метро полно мимолетных врагов...
Вот и нужная остановка. Толпа опять стискивает Валдаева. Выносит на перрон. Сумкой под ребра, чем-то острым - под колено. Ух, тоже враги. Кто же с таким саквояжем в час "пик" едет? Саквояж занимает, как три человека.
Все, родная "Таганская". - Извините, вы выходите? - спрашивает Валдаев.
* * *
В кабинете Сомина собрались четверо корреспондентов, замредактора и ответственный секретарь. Все эти люди помимо "Запределья" выпускали еще пару дайджестов.
Главред проводил производственное совещание. Точнее - редакционную летучку. Это - святое. Школа "Молодого коммуниста".
- Ближе к читателю надо быть, - опять долдонил в своей привычной манере главред. - И приврать для красного словца не грех.
- Врать всегда грешно, - хмыкнул ответственный секретарь - молодой, нахальный, очкастый и острый на язык
Даже Сомин с ним особо не связывался - где сядешь, там слезешь. Больше главный оттачивал зубы на Валдаеве, но тот не обижался. У него судьба такая - на нем всегда точили зубы все кому не лень.
- И вот еще. Положение финансовое тяжелое, - давил главный. - Но я вижу, в последнее время корреспонденты сбавлять темп начали. Нет соревновательного момента.
- Передовое Красное знамя, - поддакнул ответсек.
- Неплохо было бы, - строго нахмурился главред. - В старой системе много полезного было. И доска почета не помешала бы.
- И гонорар, - поддакнул Валдаев, наступая на больную мозоль.
- Ну что за меркантильность такая? - укоризненно покачал головой главред. Помню, раньше мы за копейки работали, а о долларах и не слыхали. Но горды были профессией - доносить до людей правду жизни. Это почетно, кстати.
- Правду об астральных насильниках, - кивнул Валдаев. Иногда на него нападало желание поогрызаться.
- В общем, больше сдавать материалов, - шеф не обратил внимания на выпад.
- Только что пачку сдал, - напомнил Валдаев о материалах из "Прогрессора".
- Читал, - вздохнул бывший "молодой коммунист". - Вяловато, знаешь ли. Доклады ученых сухарей, узкоспециальные споры... Вот про Королеву Космоса свежо. Оригинально. Читателю интересно.
- Батюшки, - застонал Валдаев.
- Надо бы с ней интервью сделать, - задумчиво произнёс главред.
- С Королевой?! Вы серьезно?
- А я когда шутил?
- Да уж, - согласился Валдаев... Часы в тот день ползли медленно. Вредность есть такая у времени. Когда ты его торопишь, оно ползет медленно. Когда же хочешь задержать мгновение, оно пролетает со свистом, как пуля.
Почти весь рабочий день Валдаев проторчал на работе. Делал звонки, вычитывал материалы. Редактировал письма читателей типа "Моя бабка была колдуньей, а дед - упырем". Но голова была занята совершенно другим. Голова была занята Эллой.
Но вот наконец час приблизился. При определении места встречи они были не оригинальны. В четверть шестого у памятника Пушкину.
У выхода из метро он купил цветы и выбрал позицию недалеко от знаменитого как в культурных, так и в противоположных кругах памятника. Рядом скучающе слонялись московские проститутки, с тоской глядя на катящиеся по Тверской машины. Когда авто тормозили, девахи оживлялись. Еще больше девиц было напротив, у "Макдоналдса" - вместе с бригадиршами и "быками", охраняющими их покой. Раньше у памятника кишмя кишели панки, металлисты, голубые, но в последнее время они куда-то подевались.
- Не меня ждешь, мальчик? - подвалила одна из дам легкого поведения к Валдаеву.
- Нет, не похожа, - буркнул он.
- Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.
Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.
- Это вам, - протянул он ей цветы.
- Очень романтично, - сказала она и взяла его под локоть.
* * *
Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо в их дымной сигаретной атмосфере сгущались грубая агрессия и похотливые устремления. Он не любил кабацкую публику - довольных собой и жизнь здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини юбках. Правда, он не прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял себе это - денег аномальная тематика на это пока давала.
Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.
Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти - что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.
Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на "ты". Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, - душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время - выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева - показаться дураком и слюнявым ничтожеством.
Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над "i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.
- Сам из Москвы? - спросила она.
- Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
- И бабушка?
- Она умерла.
- Извини... А что закончил?
- МГУ.
- А я медицинский, - Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости - получилась едва видимая прямая линия. - Три года назад.
- Ты больше на студентку похожа.
- Льстишь. Я уже старая дева, - улыбнулась она. - Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
- Кому-то надо.
- Никому ничего не надо, - она махнула рукой. - Работала в поликлинике. Деньги - сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
- Денег много платили?
- Не в этом счастье... Шеф голубой попался.
-И...
- Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
- А сейчас?
- Подрабатываю в одной клинике... А ты, значит, журналист.
- Он самый.
- Криминальная эротика?
- Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.
- Понятно. Шизуха.
- Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха - три кита современной журналистики.
- И что - с детства писал об этом?
- Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.
- Специалист?
- Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага - один шаг.
- А теперь пишут?
- Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.
- В общем, жизнь у тебя содержательная, - улыбнулась Элла.
- Да вообще не жалуюсь, - он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.
- Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, - перечисляла Элла. - Правильно?
- Правильно.
- Разведен?
- Разведен, - вздохнул Валдаев.
- Жена убежала с "новым русским", прихватив дочку.
- Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?