А может, оно и хорошо, что к власти придут люди, которые вышли из низов и знают жизнь с её изнанки, с обратной стороны, которые знают жизнь народа, испытав её на своей шкуре. Придут простые люди, такие, каких большинство. Возможно, именно такие будут ближе сердцу и понятней простому морийцу. Быть может, в этом и есть высшая справедливость. Недаром говорят, каждый народ заслуживает своих правителей. А других, умных, честных, идеальных, небожителей, одним словом, где возьмёшь? Да и не любят в Мории небожителей-то. Не верят им. Пусть уж не небожитель, а кто-то похуже, такой, как мы, пусть с недостатками, недостатки-то все человеческие. Сказано: «Кто сам без греха – пусть бросит в него камень». Ну, не так точно сказано, но похоже. Такие, как он, наши, грешные, понятней и ближе нам. Пусть будут такие. А аристократы они или не аристократы, какая разница?
Звезда Мории и борьба Нельзя
Ганс уже не Гансик. Взрослый. Молодой человек изучает оба права. Что им там нужно, в этом Большом доме? Борьба, значит, не та? И какая ещё нужна? Без оружия – мало, без чего ещё? Ну ладно, раз им так надо, буду заниматься другой борьбой. Попробую японскую борьбу древнюю. «До-до» называется. Так же, как птица с острова Маврикий. Огромный земляной голубь Додо. Вряд ли японцы знали в те времена о Маврикии. До-до – что бы это значило? Говорят «мягкий путь». «До» – понятно, что перед чем-то. Второе «до» – дорога, наверное. До пути, перед путём. Может быть, и мягкий путь. Возможно, это как раз и надо задавакам из Большого дома. Всей страстью своей молодой души, своего ненасытного сердца, окунается молодой Ганс в этот вид восточных единоборств. Учителя по борьбе не нарадуются ему. Ганс очень вынослив, очень настырен, очень изобретателен. У всех борцов два-три излюбленных приёма. А Ганс пользуется всем арсеналом, с равным успехом применяет их и слева, и справа. Он и проигрывает, он и выигрывает, но всегда борется до конца. Все силы отдаёт схватке до последнего мгновенья. Будто каждый раз решается вопрос, возьмут его в Большой дом или нет. Успехи приходят. Становится Ганс классным борцом. Становится чемпионом Мории. Не загордился Ганс. Маме подарки приносит. Учительницу, крёстную тоже не забывает. Всё ждёт, когда же приметят его в Тайном Писке. Молодым борцам говорит: «До-до – не просто единоборство, это целый мир, это путь, это образ жизни». Путь мужчины, путь воина. Путь искренности, путь благородства. До-до развивает лучшие человеческие качества: дух сотрудничества, уважение к спарринг-партнеру, уверенность в себе, решительность, целеустремлённость. Это мягкий путь, потому что не надо ломать партнера, противодействовать ему грубой силой. До-до позволяет перехитрить любого противника, даже редкостного силача. Если партнёр тянет к себе – на это есть задняя подножка, толкает от себя – бросок через голову, давит сверху – бросок через спину. Надо помочь партнёру вовремя – вот он и упадёт. Что за чудесные принципы! Не противодействовать, но побеждать. Не только это, конечно, не только мягкость пути До-до нравится Гансу. Каждый бросок заканчивается грозной финальной развязкой: болевым приёмом на локоть, на плечо, на колено, на стопу. Или ещё того лучше – удушением. Вот это да! Вот это восторг!
Мягко подстелить, другом милым подкатиться да и придушить под конец. Чемпионом становится Ганс в этой, с виду такой милой, но жестокой по существу, иезуитской забаве. Что ни говори, прав Ганс, лучшие качества человека развивает и оттачивает до совершенства борьба угрюмых самураев. Как я уже силён! Что же не зовут меня и не зовут?
В небе над Петроморией в те времена звезда поднималась, особенная, яркая. Такая яркая, что была видна даже днём. Звездой Мории называли её. Сейчас неизвестно точно, что это была за звезда. Одни говорили о соединении Сатурна с Юпитером, к которым позже Марс присоединился. Соединились эти планеты в созвездии Рыб, которое считали знаком Мории. Это понятно, Мория ведь – морская страна. Какое же созвездие укажет на неё, как не созвездие Рыб? До нас дошли и другие объяснения: звезда была одной из великих комет XIX века. Нет, не та комета, о которой писал А. С. Пушкин: «вина кометы брызнул ток». Скорее всего, это была великая комета марта 1843 года. Как раз тогда она появилась в созвездии Рыб, и её яркость в тот момент была в 60 раз больше яркости полной луны. Так или иначе, но появление звезды предвидели великие астрологи того времени. Заранее просчитали, когда она появится. А как появится, тогда, они сказали, и сбудется предсказание провидца: звезда укажет место появления великого царя морийского.
Задолго до появления звезды вышли из своих стран предсказатели, великие маги-астрологи, чтобы приветствовать появление будущего царя Мории. Год добирались они до Мории. Нубуки Ватанабе – из Японии, Закадычный – из Московии. Шли они туда, где, как они знали, должна появиться звезда. Преодолевали огромные пространства каким-то образом, то ли посуху, то ли по морю. И прибыли вовремя в Морию. В Петроморию же вместе с ними, не сговариваясь, прибыл на поиски царя морийского другой астролог-предсказатель, волхв по-морийскому, из офеней родом, Швецом звали его. Пришли они в одну точку одновременно. Вошли в спортзал, где в этот момент Ганс занимался. Как раз в тот самый момент, когда звезда Мории стояла ровно над ними. Вошли в зал, узнали Ганса, и низко поклонились ему все трое. Приветствуем тебя, Великий Царь морийский.
Весть о приходе магов-волхвов в Петроморию распространилась по всей земле, далеко за пределами Мории. В греческом поверье этих магов звали Авемилех, Охозат и Фикол, а в сирийском – Гомизд, Яздегерд, Пероз. Очень удивлён был Ганс, увидев троих коленопреклонённых величественных старцев. Мы дары тебе принесли, о великий царь. Прими от нас борцовку, золотом шитую, – дань правителю, ладан[44] – символ поклонения и смирну[45] – символ жертвенности и уколов жизни. Жертвенность-то зачем, кому и что жертвовать надобно? Что беспокоит тебя, царь Мории? – спрашивают. Мы здесь, чтобы помочь тебе. А беспокоит меня, говорит им Ганс, выйдя понемногу из состояния полного оторопения, что не призывают меня из дома Большого да таинственного. Больше всего хотел бы я разведчиком стать. Да не знаю я, что им в доме том от меня надобно. Борьба моя их не устраивает. Сменил борьбу обыкновенную на до-до, единоборство восточное. Не знаю, правильно ли сделал? Ты всегда поступаешь правильно, отвечают. А о Тайном Писке не беспокойся. Помнят они о тебе и следят за тобой. Но борьба им другая нужна-надобна. И без оружия, и без контакта борьба нужна.
Возможно ли это? Да, это возможно – боец набирает энергию и перемещает сознание противника внутрь себя. Примеры борьбы такой показывают нам японец Кано, сенег-колдун Сиди Мансур, прорицатель с берега Слоновой Кости Мустафа Диаби, африканцы племени Буду. И мы можем показать.
Вперед выходит старец Закадычный. Ничего себе особенного: невысоконький, сухонький, совсем не гигант. С ним – группа громил из спецназа. Окружили Закадычного. Кто с пустыми руками, кто со стулом, кто с палкой, а кто и с ножом. Бросаются громилы на старца. Тот не смотрит на них почти, кричит страшно. Добегают до него громилы. Каждый пытается дотянуться до мастера, кто ногой, кто кулаком, кто палкой, а кто и ножом. И каждый чуть-чуть не дотягивается. Кажется, вот толика маленькая – и поражён будет дед, неуязвимый мастер. Каждый тянется, и так неудобно ему… Падают они, один за другим, как подрезанные, во все стороны летят стулья, палки, ножи. Как в театральной постановке. Встают богатыри спецназа с пола в полном конфузе. Ничего понять не могут. Что-то тут не так… Тяжело отдувается дед. Минут пятнадцать-двадцать не может прийти в себя, хоть и не дотрагивался ни до кого. Много энергии, видать, истратил.
Следующим выходит – тоже немолодой уже – японец Нубуки Ватанабе. Окружают его железные самураи. Кто с палкой, кто с копьём, у кого – меч самурайский. На головах – шлемы. На груди, на плечах – доспехи. Ни звука не произносит Нубуки. Лишь руки его и грудь движутся медленно, жёстко, словно набирая энергию в концы рук и низ живота. С жутким воем, рёвом, рыканьем и свистом бросаются на него самураи. Медленно и незаметно движется Ватанабе. Все орудия самураев находят только пустое пространство, всё быстрее и быстрее движутся самураи, пытаясь догнать незаметные движения великого учителя из Японии, проваливаются всё дальше и дальше и разлетаются в конце концов в разные стороны, теряя оружие, вылетающее как из пушки во все стороны зала, но мимо Ватанабе.
Как вы это делаете? Надо подготовить противника. Психотропное воздействие – половина успеха. Все нападавшие говорят, что чувствовали себя во время боя не в своей тарелке. Будто помутнение в голове. Элемент запугивания. У первого – крики. У второго – жёсткий цигун[46] с включением в движение мощных масс тела. Для психического воздействия можно произносить тексты, содержащие сильные эмоции или несущие тяжёлую, впечатляющую смысловую нагрузку.
Конечно, для бесконтактной борьбы есть и другие средства: дать напиточек особенный, поставить тяжёлый рок, обогащенный вибрацией сильнейшей на низких частотах, использовать запахи одурманивающие. Это хорошо. Это нравится Гансу. Тогда возможность достижения необходимого результата повышается с пятидесяти процентов до почти стопроцентной. Если противник знает, что ты бесконтактный боец, победить его будет труднее. Что тогда делать? Перейти к обычным жёстким методам борьбы. Но лучше побеждать без контакта. Побеждает без контакта тот, кто победил до встречи. А у вас, уважаемый мастер, какая техника? – спрашивает Ганс у Швеца. Из офеней я, отвечает тот. Наша методика «накат». Что-то типа цигуна у Ватанабе. Но только у противника «крышу» снести может. А занятия у нас – Любки. Никто никому не противодействует. Движутся два бойца согласно, кто кого переиграет. Вроде и борьба. Но выходить из Любок нельзя. Когда бойцы в Любках – весь мир в гармонии. И взаимное уважение. «Да нет, это и не поединок вовсе. Что ж, что старинный обычай офеней. Где здесь победа? И не борьба это вовсе», – так возражал Ганс.
Да нет, всё это борьба. И первое, и второе, и третье. «Нельзя» называется. Борьба Нельзя. А, я слышал. У вас в Японии были такие непобедимые воины – черепашки Нельзи. Ну ладно, давайте будем учиться, раз так нужно для дела. А почему борьба называется Нельзя?
Нельзя: тянуть – толкать,
хватать – бросать,
бить – душить,
касаться – кусаться.
Как же можно в этой борьбе победить? Бойцы Нельзи побеждают противников, управляя потоками энергии Че, которая пронизывает весь наш мир.
Ну что делать, стал заниматься Нельзей Ганс. Да не особо он в это верил. Спектакль показывали старики. Просто постановка такая. Ослушаться, однако, не решился. Вдруг стариков прислал Тайный Писк? С Большим домом шутить не следует. Чтоб старые навыки не забывать, продолжал Ганс заниматься До-до. Вот радость-то. И руку открутить можно, и ногу, и придушить клиента малёхо. Не то, что эти: «ни-ни, не-не, нельзя-нельзя». Ничего. Придёт моё время. Будет: «но-но, ну-ну, можно-можно». Всё, что захочу. Раз уж эти тронутые признали меня Царём морийским. Что я, отказываться буду, что ли?
На этом мы закончим рассказ об обучении Ганса тайным видам борьбы Нельзя и проследим, куда ведёт его дальнейший жизненный путь.
Тихая жизнь
С того момента вокруг бедного Ганса началась всяческая чехарда. Новые лица появлялись неизвестно откуда, непонятно зачем. Исчезали они потом также неожиданно. На смену приходили другие лица. Во всей этой неразберихе можно было уловить некоторую систему, некий замысел, но какой и чей – непонятно.
Началось с того, что в скромной комнатке семьи ГАНСов как раз в тот момент, когда юный Ганс был дома, а родители его – на работе, появился высокий, респектабельный, элегантный чиновник. Представился: Иаков из мэрии. Да, заместитель. Отвечаю за трубы, воду, фонари. Инспектирую ваш дом. Зашёл посмотреть, как живет наш чемпион. Прозрачные водянистые глаза смотрят ласково. Толстые губы шепчут доверительно. Да, потолочек у вас весь в протечках. Вон кусок штукатурки отвалился. Нет, не бойтесь. Дальше падать не будет. Драночка-то у вас ещё не гнилая. Кранчики текут. Трубы ржавые. Пол дубовый, да, да – весь прогнил. И скрипит, и играет. Наверное, много воды льёте, когда пол моете. Прогнулся дугой к середине комнаты. Лаги-то разрушаются, видимо. Рамы тоже совсем гнилые, ветхие. Дует, поди, зимой? А печечка-то дровяная, совсем недурственная. Где дрова храните? В подвальчике. Сухой подвальчик, сухой, я знаю. Низко там, меньше двух метров потолочек. Трудно дрова колоть, я знаю. Да и сам-то ты росточком так себе. Ничего-ничего. Коли пока. Сам и носишь. В мешочке. Носи, носи. Да, четвёртый этаж без лифта. Ну ничего, ты ведь спортсмен. И топишь сам. А кто потопит-то? Родители, поди, на работе. А ты уже из университета вернулся. Так-так. Отремонтируем ли? Да нет, вряд ли. Хватает забот у города и без этого. Потерпите пока. Зачем заходил? Чемпиона повидать чтоб, я же сказал. Слушай, всё у тебя будет. И дворцы будут, и хоромы. Потерпи ужо. Откуда знаю? Так маленькая совсем Петромория-то наша. Всё друг о друге известно. А ты, это, знаком ли с Трамблёром? Кто это? Илия из Малиновых. Нет-нет, я советую. Зайди к нему. Непременно. Просил ли он? Нет, не просил. Но рад будет. Зайди, зайди, полезный человек. Ну, засиделся я у тебя. Будь здоров, чемпион.
Идет Ганс к дому, где Трамблёр живет. Дом большой, мрачный, старого кирпича. Окна металлом зарешёчены. Большие кованые ворота. Над входом – надпись витиеватыми буквами: «Мир входящему». Охранники – крутые ребята. Выслушали Ганса. Что-то пошептали друг другу на ухо. Один убежал куда-то. Вернулся. Опять шепчутся. Ваши документы. Смотрят документы, потом в лицо, опять в документы. Ворота отворяются. Ганса ведут по парадной мраморной лестнице на второй этаж. Дом отделан, как дворец. Классика и ампир. Картины. Сдержанно, под старину.
Выходит Трамблёр. Обнимает за плечи. Илия зовут меня. Прикасается щекой к щеке. Чёрный, небритый, наглый, крикливый. Матюки на матюках. Иаков, старый козёл, говорил, так перетак, етитская сила. Да рад я тебе! Хороших людей в лицо надо знать, ёшкина качель. Что делать-то думаешь, мать твою? Ах, учишься, растуды твою учёбу. А лавэ? Ладно-ладно, кто ж лавэ не любит… Неужто не знаешь меня, етит твою? Илия при диктатуре всеми пивными на Рейнском командовал, так твою четырежды ети. А сейчас искусством занимаюсь. Дык не хуже китового золота лавэ даёт, ёшь твою двадцать!
Не нравится, что говорю? Ты что, не мориец, что ли, по-морийски не понимаешь? Наш это язык, твою. И не леера отказываться от него. Сам-то я не мориец. Из хазов я, разве не видишь? Да мне, твою, всё равно, ети, – хазы, морийцы, так твою, лишь бы лавэ было, так твою сбоку. Кто же страну свою не любит, ети ее в качель? Она, твою, и друзей даёт, и лавэ.
Вот с человеком тебя, лядь, полезным познакомлю, лядь твою. Только из зоны вышел. Чемпионом тюрьмы по шахматам был. Боксёром кличут. За столом сидел маленький незаметный человечек. Рассматривал шахматную позицию. Стрижка короткая. Лицо серенькое. Глазки маленькие. Нос сломан и провален в переносице.
А имя его Василёк. Базилевс – правильно говорить: царь по-гречески. Неслабо, твою мать? Я ещё Серым зову, Сердюком. Ты тоже можешь Серым звать, так-перетак. Базилевсом не любит, скромный, твою. Будешь работать с ним. Да я почти и не работаю, замечает Ганс. Как же так, твою? Что, иногда вагоны разгружаешь, твою четырежды качель? Помогать будет. Да не разгружать же, через пень-колоду ети. От где тебя волхвы ятские подобрали такого? Крышевать тебя будет. Мы бережём лучших людей, твою в дышло. Ты, грят, царём станешь, верь не верь своим отсосам. А поберечь-то тебя нам след, твою сверху и снизу. Дык, гришь, никто не нападает? Хочешь стать царём? А нападут-то один только раз, твою. И не будет, етит твою, царя. А чё, Серденько? Ить грохну-ка я его для забавы прям щас, твою? И не будет, твою, царя!
Ты, слышь-ка, Иленька, шути, да меру знай. Жути нагоняешь. Пальцы аж на ногах растопырил, не жмут ботинки? Не пугай мне Гансика. Смотри, он совсем посерел со страху, такой серый, того гляди обсерется… Аки вошка белая. Ан и не видно уже на фоне белой стены. Да ты не бойся, малой, эт мы шуткуем так. Гансик ишо пригодится до мэни.
Серденько поднялся, пальчики свои поломатые веером разобрал. Хоть и люблю я больше хазиков, дык и с Гансиком дружить будем. Так, Гансик? А станет Гансик царём морийским, дык, мож, вспомнит Серденьку. Крышевать-то буду – никто тебя не тронет. Скаэшь толь – Базилевсков я, кто не поймёт – ко мне посылай. У меня коллектив. Коллектив-то завсегда разберётся.
Ты меня лучше, Илию, послушай. Серденько-то, друг мой лучший, твою, непростой человек. В диктатуру все наши, и чёрной масти, и малиновые пиджаки – все под ним ходили. И напёрсточники. И картёжники. И сутенёры. И фарца. И валютчики. А уж воры и щипачи – то, так твою, перетак, в Босфор так, в Дарданеллы твою, сам бог велел. Да христиане мы, свят истинный крест. Все носили ему. Все дороги, твою, вокзалы схвачены были, так твою. Ан в зону попал. Ты чёрной масти теперь, Сердёнь, али нет? Молчит, твою. Как Горби закрыл Диктатуру, так-перетак, освободился Сердёня. Вчера шёл он по Рейнскому, мимо Горби в пролётке мчался, твою. Так остановился, лядь твою, вышел и лично Сердёне руку пожал, твою. Уважает, четырежды ети. Вот Сердёня, твою, работать, твою, будет. Коллектив есть у него, через Босфор его четырежды качель. Как же ты без крыши, вошка ты белая? Без крыши как? Горби – нет, не имеет, твою, так он и не при делах сейчас. А кто в законе… Чобак, мэр Петромории, – с Малышом, Иаков, что к тебе приходил, твою, – с Могилой, Валюта – с Кумом, я, твою, – сам себе крыша, у каждого крышняк есть. Все под нами ходят, а для тебя бы Сердёня – солидняк будет. Да что тебе стоить-то будет, так твою через качель, да ничего, по дружбе только. Сам-то с ним и сговаривайся, лядь твою. Правда, Сердёня? Будешь, твою, с ним – будет у тебя тихая, четырежды твою, жизнь.