Он по инерции приказал часовому у калитки вызвать десятников, отправил их в фургон. Их, конечно, допросят, и они, естественно, все расскажут. А, неважно!..
Он просидел на скамейке у чьего-то дома до самых сумерек. Проходили гуляющие деревенские, осторожно поглядывали на обнажённую саблю. Подходили десятники — он послал их… нести службу. Ощущение затянутой петли на горле все не проходило. А потом он понял, что уже не один.
— Жалеешь, что в полицию пошёл? — осведомился эльф проницательно. — Не жалей.
— Набрался ценного опыта — а жалеет! — донеслось с другой стороны.
— Эпсаром даже побыл!
— Даже убил эпсара!
— Да, ещё же с нами познакомился!
— Вот уж это я вовсе не считаю ценным приобретением! — не выдержал подэпсара.
— Хамит! — задумчиво сказал эльф. — Будущим работодателям.
— Мы тут ради него самоопределение провинции устраиваем!
— Чтоб рабочие места создать для опытных полицейских!
— С возможностью стремительного карьерного роста!
— А пойдём лучше по девкам!
— Сепаратисты, что ли? — без интереса пробормотал подэпсара. — Хоть бы историю учили. Все сепаратисты плохо кончили. Империя — это прогресс.
— Да плевать на прогресс! — с обескураживающей честностью сказал эльф. — О себе подумай. За убийство эпсара тебя казнят! А мы тут новое государство создаём как раз. Нам свои полицейские нужны. А ты нам понравился. Мы тебя главным полицейским назначим!
— А не согласишься — убьём…
— Вы что, девок вот так же уговариваете? — не выдержав, улыбнулся подэпсара.
— Ага! И они точно так же ломаются! Как будто не согласны!
— Зато потом с такой страстью отдаются!
— Вот и ты потом…
— Но-но! — предостерегающе сказал подэпсара. — Я имел в виду — вы их так же впятером уговариваете? Или даже не уговариваете, вас же пятеро…
— Но-но! — обиженно сказали эльфы.
Подэпсара вздохнул, помялся для приличия — и решился.
— Ладно, вводите в курс дела, — сказал он, усмехаясь. — Мне всяко головы не сносить, так хоть покуражусь напоследок!
Эльфы возбудились и обрадованно зашумели. А подэпсара почувствовал в груди какое-то сладкое щемление. Почему-то ему пришло в голову, что это похоже на первую любовь. Вернее, на то, что с первой любовью неразрывно связано — потерю невинности. И страшно… и страшно любопытно! — …но сначала о делах предыдущих! — вырвал его из блаженства строгий голос эльфа. — Где защитник для девы Бессмертных?
Глава двенадцатая
Владимир Переписчиков — о предназначении поэзии…— Переписчиков, — равнодушно сказала учительница. — К доске.
— Зачем? — недоуменно спросил он.
В классе понимающе захихикали — манеру общешкольного шута впадать в прострацию на скучных уроках знали все без исключения.
— Стихотворение выучил? — напомнила учительница. — Если выучил, иди рассказывай. Все уже ответили, один ты остался.
Он напрягся и припомнил — да, что-то такое было. Гундели монотонные голоса, раз за разом повторяющие одни и те же строки. Ну, он и улетел…
— А зачем к доске? — по-прежнему недоуменно спросил он. — Меня что, не слышно кому-то? Так я могу…
— Не надо! — поспешно сказала учительница. — …что на другом этаже слышно будет. Причём все.
— Невежливо говорить в спины одноклассникам, — назидательно сообщила учительница.
Она преподавала литературу и русский язык, и потому считала себя достаточно подготовленной для споров даже с Переписчиковым. И ведь спорила…
— Резонно! — нехотя признал он и вышел к доске.
— Люблю Россию я, но странною любовью, — подсказала учительница.
— А, Лермонтов! — с отвращением опознал он. — Нинель Сергеевна, а оно вам надо? Ну, любил он Россию — но мы-то её даже не видели! Мы же в Сибири живём! Посмотрите — тайга кругом! Серая! Где здесь разливы рек, подобные морям? У нас же ГЭС! В общем, нам это стихотворение чуждое. Как про другую страну. И учить его не следует. Потому что в юных неокрепших умах закрепляется ложный образ родины. А ложь — это… это плохо! Вот скажите честно, разве для вот этого класса чета белеющих берёз хоть как-то напоминает родину?
Учительница в сомнении глянула на притихший в ожидании ответа класс. Ну, если представить честный ответ учителя… что само по себе уже очень сложно… то для них образом родины было место под названием «Скалки» — куда подрастающее поколение ходило под видом турпоходов пить пиво подальше от взрослых.
— От то-то же! — правильно интерпретировал он её заминку.
— Ну что же, — усмехнулась учительница. — Раз уж ты так хорошо разбираешься в поэзии Лермонтова, то… в виде исключения… стихотворение «Родина» с тебя спрашивать не будем.
Класс недовольно зашумел, и учительница тонко улыбнулась. Противопоставить личность толпе… то есть классному коллективу, конечно… вполне разумное решение. А уж класс проведёт воспитательную работу! Лидеров, а по сути просто садистов, для дела унижения личности всегда хватает…
И все бы ничего, но она решила развить успех, додавить вечного смутьяна — и шагнула на очень опасную дорожку…
— Но оценки надо все же получать, — напомнила она. — Конец четверти скоро, если кто забыл! Так что расскажи нам вот это: «когда касаются холодных рук моих»… Тебя на прошлом уроке не было, болел, да? А долг остался. Надеюсь, это стихотворение вас устраивает? Это не про родину, это ведь обличение пороков высшего света…
— Что вы все путаете? — не сдержался он. — Какое обличение?! Да он сам был из высшего света! Ухлёстывал за великой княжной, а та ему ноль внимания — вот он улился желчью и написал пообиднее! Вы что, не знаете, что массовой поэзии тогда не было? Они же там все друг друга знали! И стихи писали для друзей — да ещё чтоб произвести впечатление на очередную прелестницу! Да поэты вообще пишут в основном для чего? Чтоб в стихах позволить себе то, о чём мечтается! Словами все можно! А мы это потом учим, как великие откровения, как религиозные догмы, блин!
— Переписчиков, ну что ты несёшь?
— Могу доказать! — сказал он злобно. — Вот если б я сейчас стал приставать к нашим девочкам — получил бы по мусалам! А словами — пожалуйста! Ещё и попросят, чтоб записал и подарил на память! А наслаждения от слов — почти столько же, как от самих действий! Потому что поэзия — великая сила!
Учительница недоверчиво усмехнулась.
— Ах так? Ну ладно…
Он принял вызов. Глубоко вздохнул. Оглядел класс…
— Тане…
Худенькая девочка за последним столом непонимающе уставилась на него.
— Был шумный новогодний бал — ты помнишь? — мягко спросил он.
Его голос невольно изменился, появилось то, что он сам называл «тёмным бархатом», не в силах более точно перевести термин с кодировок Арктура. —
— Ого! — залетали по классу мнения. — А мы ещё тогда подумали — чего она светится?…
— Врёт! — возмутилась она и покраснела. — Да я бы ещё и…
— Тихо, дура! — шикнули на неё. — Это же поэзия, ты что, не понимаешь?! Продолжай, Вован!
— Александре, — сказал он вдохновенно. —
— Ага! — догадались сразу в классе. —
Он замолчал и перевёл дух.
— Дальше что было?!!! — взвыл класс.
Он посмотрел на бледную Сашку — и покачал головой. И успел поймать благодарный ответный взгляд.
— Ирочке, — почти прошептал он, и все затаили дыхание, чтоб услышать. —
— Ну же!.. — пронеслось по классу.
— Гале, — безжалостно заявил он.
— С-скотина! — откомментировал класс, и в общем хоре он расслышал звонкий голосок Ирочки.
— Ну Вован даёт! — восторженно заревел Типун, первый бандит класса. — Раздевай их!
— Говори стихами, урод! — холодно посоветовал он. — Это же поэзия!
Класс согласно зашумел, и даже учительница кивнула — мол, да, стихами говори, урод, на уроке поэзии! Он мельком глянул: глаза учительницы горели нездоровым интересом, губы припухли, и даже дыхание прерывистое… Тоже, пожалуй, что-то себе вспомнила о невинной школьной юности!
Он не пропустил ни одной девчонки в классе, каждой подарил по паре строк, постепенно опускаясь все ниже по упоминаемым деталям одежды. Но так и не опустился ниже… уровня приличий. А потом повернулся к учительнице — и изучил её горящим взглядом!
Он не пропустил ни одной девчонки в классе, каждой подарил по паре строк, постепенно опускаясь все ниже по упоминаемым деталям одежды. Но так и не опустился ниже… уровня приличий. А потом повернулся к учительнице — и изучил её горящим взглядом!
— Ой! — испуганно сказала она.
В классе наступила гробовая тишина. Даже проходящая по коридору завуч сунулась в дверь, не понимая, куда делись ученики — на неё даже не обратили внимания. Завуч извинилась и исчезла. А класс ждал, затаив дыхание.
Он безнадёжно вздохнул и развёл руками. Класс тихо охнул…
— Переписчиков, выйди вон, — мёртвым голосом сказала учительница. — К директору!
Но в коридоре она остановилась у окна в странном оцепенении. Так что ему пришлось вернуться, он-то далеко успел отойти.
— Лучше бы ты прочитал там… хоть что-нибудь, — тихо сказала она.
— Не лучше, — пробормотал он. — Заявить, что вы просадили всю молодость в ожидании халявной платы за юное тело — да ещё стихами?!.
— Да уж, юное тело для женщины — это все… А что теперь делать? Что же делать-то?! Как жить дальше?
Он посмотрел на её нервные руки и машинально достал пачку сигарет. Она так же машинально взяла.
— О-у-у! — прокатилось по коридору.
Они испуганно оглянулись и увидели: весь класс торчит в дверях кабинета и наблюдает, как Вовочка угощает сигаретой учительницу! А та не отказывается!!!
— Скотина ты, Переписчиков! — с чувством произнесла учительница.
И это был тот редкий случай, когда он с ней согласился.
* * * Эре — сын, Эре — муж…— Эре, ты не спи, а то меня уронишь! — обеспокоенно сказала Яха.
Перед деревней он решился и сел в седло сам, а девушку усадил, как и положено, перед собой. Боком. Понятно, что теперь Яха жутко боялась опрокинуться на спину. Приходилось крепко держать её за талию. Ему-то не трудно — так ведь синяки останутся! Ещё подумают кто попало чего попало…
— Эре, ты не спи!
— Я не сплю, я думаю, — рассеянно отозвался он. — Вот сейчас ты молодая и красивая…
— Правда?! Ой, Эре…
— Да не в том дело, что сейчас! Я вот думаю, а чем ты жить будешь, когда кончится юность, и вместе с ней уйдёт всё, чем женщины гордятся?
— Ну и пусть уходит, — равнодушно отозвалась Яха.
— Э? А чем жить тогда?
— Да тем же, чем и все живут: детьми, домом, мужем, работой, если способности какие есть. Вон твоя мать какая художница! Её росписи ценят поболее, чем даже работы горных умельцев! И чего тут думать?
— Получается, что нечего! — обескураженно признал он. — Но… всякое же бывает! Вот… муж может же заглядываться на молоденьких?
— Ну и что? — недоуменно спросила Яха. — Не пойдёт же он с ними в хоровод плясать! Или ночами гулять в садах… позору ведь не оберётся! На муже хозяйство! На муже жена и дети! Когда ему гулять? А заглядываться — ну… да, что бы и не посмотреть на красоту-то…
— Как все у тебя просто! — пробурчал он, не желая сдаваться. — А я вот столько женщин знаю, что всю жизнь злобятся, что красота ушла!
— А! Так то девачки! Все продают! А кроме юного тела, продавать-то нечего! Бесталанные, ни к чему не пригодные… Но их мало, таких-то!
— А ты? — не удержался он.
— А я нет, — уверенно сказала она и одарила его сиянием чудных глаз.
И тут же смутилась от собственной смелости.
— Но вот на Земле таких девачек, считай, полный мир, — буркнул он, уходя от неловкости.
— Да, тяжело жить богом, — искренне посочувствовала Яха.
Он дико глянул на неё, вспомнил, в каком ранге путешествует с ней, и заткнулся. Во избежание. Так что до потайной калитки в сад Колы Гончара они доехали молча.
В саду конь оживился, вытянул шею и принялся на ходу обрывать спелые яблоки. Степняк, что с него взять. Он коня не одёргивал: скот вообще-то славно потрудился, достоин вознагражденья.
Во дворе наблюдалось нежелательное оживление. А он ещё надеялся на спокойную встречу с отцом! А тут вся семья в сборе! Даже невестки — и те выглядывают из летней кухни! Под обстрелом множества любопытных взглядов он спрыгнул с коня, поднатужился и снял Яху. Та сразу смутилась и застеснялась своей одежды. Мда. С одеждой надо как-то срочно решать… Зато конь держался достойно! И уже поглядывал воровато в сторону сада. Понравились яблочки-то, после сухой степной травы!
— Ладно, иди! — разрешил он строгим голосом. — Но не увлекайся!
Конь все понял и бодро утопал в сад. Яха, как ни странно, приняла слова на свой счёт и побрела к летней кухне. Он подумал и решил её не поправлять. Голодная же девочка!
— Что это с ней? — странным голосом полюбопытствовал отец, наблюдая, как Яха осторожно передвигает ноги.
— На коняшке покатал, — машинально ответил он.
Глаза невесток округлились от изумления. Братья подавились вопросами. И даже обычно философски невозмутимый отец приоткрыл рот.
— Смело! — наконец выдавил отец.
И тут до него дошло, что он ляпнул! Блин! Пропади они пропадом, все эти идиомы и особенности разговорных стилей! Надо было сказать — на коне! А на коняшке — это… понимается однозначно!
Он посмотрел вслед Яхе. Да, при такой походке можно было и не говорить ничего — выводы были бы те же! Вот же влип! И не объяснишь ведь, что она бедра стёрла! С внутренней стороны… Потому что если объяснишь — поймут ещё однозначнее! Вот чем головы забиты у людей в этом мире? А все потому, что верхом не ездят, только на телегах! Деревня, что с неё взять!
— Эре, тебя мама зовёт! — донёсся из кухни голос Яхи.
Он обречённо закатил глаза. Все. Женили. В пятнадцать лет! Причём приблизительно в пятнадцать лет! На Жери девойка называет мать парня мамой только в одном конкретном случае, когда дзудой становится… Блин…
На кухне необычно заробевшая мать вопросительно указывала глазами на энергично жующую Яху.
— Да! — раздражённо сказал он. — На все вопросы отвечаю — да! Умыть, одеть, обуть, поселить!
— Если Кола скажет… — неуверенно произнесла мать.
— Кола скажет! — отрезал он и вернулся во двор.
— Не мог же я её бросить в степи! — сказал он хмуро отцу.
— Все остальные смогли, — осторожно заметил отец. — Яха — девачка. К семейной жизни непригодна. И в работе смётки нет. Хлебнёшь с ней горя.
— Кто решил, что она девачка? — угрюмо поинтересовался он. — Мельникова кодла?
— Большинством решили…
— Вот я мельника закопаю! — пообещал он. — А потом посмотрю на большинство!
— Разве что так…
Отец помялся, прокашлялся. Он опять не знал, как держать себя с сыном.
— Я вот что хочу спросить, — наконец решился отец. — Вот ты за Яху вступаешься. Из степи её вызволил, на руках в дом внёс — что в твоём возрасте вовсе невероятно! Но факт! Стоит на её походку глянуть, и все сразу понятно… А недавно, говорят, какая-то история с нашей господиней случилась — при твоём же участии. И страшные вещи рассказывают! Как будто ты даже полицейского убил и с его саблей по степи бегал. То Собаки прибежали, какие-то совсем не в себе — да не про них речь, врут они, как обычно… Вот скажи — зачем? Ведь… убьют же тебя — и только! Те же Собаки с мельниками подкараулят и убьют. Ты же один такой — и маленький ещё. Был бы ты хотя бы богатырь, как Кыррабалта — тогда б ещё понятно… А так: не станет тебя, и кто тогда о Яхе позаботится? На коняшке покатать — много ума не надо! А детей кто растить станет? Вот о чём подумай, прежде чем геройствовать. Раз уж взрослым себя посчитал…
— А если хвост поджимать — тоже не больно-то семью защитишь! — огрызнулся он.
— То разумная осторожность! На смерть нарываться — совсем иное!
— А кто тогда вступится за справедливость? — прошипел он. — Или за справедливость вступаться… неприлично?
— Золотые слова! — раздался внезапно жизнерадостный голос. — Ну и кто тут у нас такой брутальный?
И только тогда, с непростительным запозданием, он почувствовал чужое присутствие. Расслабился, блин, в семейной обстановке, в уважительных беседах с отцом…
Из сумерек сада выступила группа воинов в камуфляже. Первым шагал командир полицейского отряда, легко узнаваемый даже в сумерках по невысокому росту и характерным собранным движениям спортсмена. А вот остальные…
— Подэпсара Хист, при исполнении, — небрежно вскинул руку в приветствии полицейский. — Мои спутники — боевая звезда эльфов. Владетели данной провинции. Правда, в империи об этом пока не знают… да не о том речь. А речь о том, что господам эльфам жутко хочется узнать, кто это перед ними. Э?
От него терпеливо ждали ответа. А он стоял и отупело таращился на эльфов. Которых не существовало в природе. По законам, блин, самого мироздания…
Глава тринадцатая
Подэпсара Хист, изменник… Предупреждать надо!..Подэпсара не без основания полагал, что если эльфы что-то спрашивают, то отвечать следует немедленно. Если, конечно, планируешь жить и дальше. Но вот сейчас перед ним торчало упрямое исключение, с огромным недоверием изучало боевую звезду эльфов — самих эльфов звезду! — и помалкивало! Подэпсара съёжился, ожидая неминуемого продолжения. И оно последовало незамедлительно.