Работы Дерека также были повсюду, но не везде висели на стенах. Иван спрашивал: нет ли в доме каких-то картин, и порой их доставали просто из чулана. Теперь он уже не сомневался, что и у первого угреша, Геры, холст Дерека также был, но он хранил его где-то на чердаке или даже выбросил, как старье. Просто гости не заговорили на эту тему, а хозяину было невдомек.
— Тебе не кажется странным, — спросил Иван Деллу, — почему картины Дерека есть почти у всех угрешей?
— Что ж тут странного? Угреши селились по берегам великой реки, а Дерек как раз и плыл вниз по ее течению.
— А если ответ совсем в другой плоскости?
Ивана что-то беспокоило, но он только сейчас понял, в чем дело. Сказал:
— Почему Дерек? Что за фамилия? Он что — венгр?
— Угреши, как и евреи, могут быть венграми, — сказала Делла.
— Может быть, и Сальвадор Дали — тоже угреш? — пошутил Иван.
— Знаю такого художника! — весело воскликнула Делла. — Он рисовал всякую расчлененку.
— Вроде того… В том числе — и горящих людей, — пробурчал Иван, подумав, что надо бы ему серьезно заняться образованием этой девушки.
Иван закрепил пять самых лучших работ Дерека на стенах каюты и в камбузном углу, остальные не уместились в тесном пространстве судна.
— А вот и он наконец! — воскликнул Иван, заметив на одной из работ то, чего не разглядел раньше. — Ну, давайте знакомиться, неведомый миру гений.
Делла застыла вполоборота, разглядывая небольшой вертикальный холст.
— Ты думаешь, это автопортрет?
— Тут и думать нечего, — сказал Иван, ткнув пальцем в нижний угол картины. Тут так и написано: «Дерек, автопортрет».
На холсте был изображен коренастый человек, вероятно, маленького роста, поскольку собака, которую он держал на поводке, выглядела рядом с ним огромной. На заднем плане виднелся берег с нелепо застывшей волной и — разумеется — догорающий костер на песке.
— В его имени явно слышится слово «река», — задумчиво проговорил Иван. — Сам художник всю жизнь провел на реке. Что это — совпадение или…
— Или что? — встрепенулась Делла.
— Да ничего страшного, — сказал Иван. — Никакой он не венгр. Скорее всего, это вымышленное имя, просто псевдоним… Вот ты, например. Как твоя настоящая фамилия?
— Я Делла Сирота, поэтесса.
— Знаю, что Сирота. Но ведь это твой литературный псевдоним, ведь правда?
Делла усмехнулась, покопалась в своей торбочке и бросила на стол паспорт. Иван развернул его. В документе значилось «Делла Сирота». Иван покачал головой:
— Чудные дела…
Обратил он внимание и на год рождения девушки. Она была еще младше, чем он думал: не двадцать лет разницы, между ними, а двадцать три. Дочка. Хитрая, полная тайны, которую измыслила сама. Маленькая, мало что понимающая в жизни девочка…
— Украинка, — сказал он, протягивая ей паспорт. — Значит, угреши бывают и украинцами, пусть даже сам Дерек — венгр.
По семнадцати добытым полотнам можно было составить общее впечатление об этом неизвестном мастере конца девятнадцатого века.
Казалось, что картины Дерека несут в себе некую настойчивую подсказку… Внезапно Иван понял, что есть общего в работах художника, кроме образа огня. Во всех картинах — будь то пейзаж, натюрморт или жанровая сцена, портрет — четко видны два обособленных плана. Вот развалины совсем близко: пустые оконные проемы, уродливые обломки стен. За ними — чистая зелень деревьев, луг и река, где-то совсем далеко впадающая в море. Или стол с кувшином и фруктами. Кувшин на самом краю, он отдельно, а фрукты, блюдо, ваза с цветами — уже другие тона, нечто как фон к кувшину, хотя все должно было быть, по идее, единым целым.
«По идее», подумал Иван. Это просто слова-связки… Так, может быть, в том-то и «идея», что не целое?
Скалы, громоздящиеся на берегу, и морская даль с туманным белопарусником. Окно с кропотливо выписанной деревянной рамой, а за окном — дивный средневековый город с остроконечными крышами.
Обыкновенная традиционность кулис пейзажа превращается в некий символ, настойчивое двоемирие — может быть, именно это и хотел сказать художник? Будто бы за нашей реальностью стоит какая-то другая…
Огонь порой здесь просто присутствовал в качестве неизменного атрибута, даже люди на портретах сидели при свечах, но чаще в этих пространствах царили фуги и мессы огня. Казалось, что горят сами краски, что изображение эфемерно, мгновенно, поскольку прямо сейчас все эти холсты, вместе с их массивными рамами, обратятся в пепел. Сгорит ткань, сгорит древесина, и за земными видами откроется какой-то иной мир.
Как знаток живописи, Иван понимал, что это не просто какой-то бродячий живописец, а настоящий художник, таких называют великими и гениальными, хрестоматийными и классическими. Удивительно, что никто не знает о нем. Поистине, пути славы неисповедимы. Иван думал, Чуть ли не с ужасом, что могут быть и другие художники, оставшиеся почему-то за бортом человеческого внимания, и писатели, и музыканты… Вот где-нибудь в деревенском доме или на городском чердаке покоится пыльный сундук, а в нем — рукописи стихов и романов, написанные сто лет назад каким-нибудь так и не открытым Пушкиным или Достоевским… В такое почему-то не верится, но вот же он, Дерек, перед его глазами… Неведомый миру гений.
Вечером Делла, как всегда, разложила камушки, Иван наблюдал за пазлом через ее плечо.
— Странное дело, — сказал он, рассматривая разложенные на столе элементы. — Если это идеограммы, иероглифы, то почему они столь часто повторяются? Я насчитал двадцать четыре разных знака, из них шесть «жизней», пять «солнц» и так далее.
— Что в этом удивительного? — спросила Делла с каким-то странным раздражением.
— Иероглифов должно быть гораздо больше.
— Есть те, что есть. Не тебе судить о том, что было дано давным-давно!
Казалось, девушка была смущена и заменяла это чувство агрессией.
— Ага, в рифму порой говоришь, поэтесса.
— И что с того?
Иван решил не продолжать этот разговор. Теперь он был в еще большей степени убежден, что перед ним именно шифр, а так называемые идеограммы — суть просто буквы. Получается, что Делла морочит ему голову, расшифровывая смысл надписей на браслетах. Может быть, никаких надписей и не существует?
К нему вновь вернулись сомнения: что здесь на самом деле происходит, и какая ему отведена роль в некой чужой игре?..
В следующей деревне угреши пожаловали им еще один браслет и замысловатое украшение вроде мониста: на серебряной цепочке висели продырявленные старинные монеты вперемешку с камушками. Деньги были царские, камушки — обыкновенные, «наши», как заметила Делла.
Она разложила трофеи на две кучки и прочитала означенные на них заветы. «Сильному можно верить, сильного стоит любить, сильный достоин пути славы», — говорило монисто. «Рыба движется вверх по течению», — говорил браслет.
— Стоп, — сказал Иван. — Объясни мне, пожалуйста, как ты это читаешь? Насколько я понимаю, — он поочередно ткнул в три одинаковых знака, похожих на заряженный лук, — этот символ и означает сильного?
— Нетрудно угадать, если знать перевод.
Иван перебрал камушки и сложил три знака подряд: «сильный», «солнце» и «жизнь». Спросил:
— И что же тут написано?
Делла засмеялась:
— Амамутя дает жизненную силу.
Иван ответил, даже не задумавшись:
— Сила жизни — солнечный свет. Или что-то другое. Да на таком языке можно сказать что угодно, была бы фантазия у читателя. Что-то здесь не то, Деллочка. И знаков по-прежнему двадцать шесть. Нет, сегодня появился двадцать седьмой. Он что означает?
— Это рыба.
— Отлично, рыба. Меж тем как в китайском языке иероглифов тысячи. Странно это все. И ты мне чего-то недоговариваешь.
Делла молчала. Недоговорила: Хорошо, будем думать дальше.
Иван думал об этом странном письме, пока не заснул… Возможно, все эти заповеди и не требуют большего количества знаков. В таком случае, само письмо было изобретено именно для того, чтобы записать заповеди. Из символов, означающих «жизнь», «солнце», «грех», «радость», «горе» и так далее, вполне можно составить короткие назидательные афоризмы.
14На следующий вечер он застал девушку за странным занятием. Она полагала, что он спит, поглядывала на него, но Иван, как бы что-то почувствовав, просто притворился спящим.
То, что он увидел сквозь полуприкрытые веки, привело его в недоумение. Делла сидела, низко склонившись над столом, и разглядывала, как сперва показалось ему, все свои добытые амулеты… Нет, она не разглядывала, а складывала их… Как пазл.
Ивану было хорошо видно, как эти обсидиановые пластиночки, соприкасаясь своими причудливыми краями, прилегают одна к другой, плотно, без малейшей щели. Вот уже обозначен и угол, и фрагмент противоположного края — какая-то небольшая, с лист бумаги размером плита.
Теперь Ивану стало ясно, что это вовсе не отдельные украшения, а фрагменты чего-то целого, и главное — Делла не коллекционирует какие-то брелочки, как она поведала сначала, а ищет что-то.
Опять ложь. Все их отношения с самого начала замешены на лжи.
Затем Иван стал думать об этой странной плите вообще. Края камушков плотно прилегали друг к другу, щель исчезала. Так разрезать камень мог только лазер… От этой мысли, от самого слова «лазер» Иван содрогнулся. Лазер в девятнадцатом веке. Рассуждения на эту тему могут завести слишком далеко.
То, что складывалось на столе рукой поэтессы, было каким-то текстом. И, теперь уже безо всякого сомнения, было ясно, что это не иероглифы, а буквы, и Делла знала об этом, и она скрывала это знание от Ивана. Что же делать: так и продолжать с нею игру, притворяясь, что он ни о чем не подозревает? Иван не привык к таким отношениям. Он пошевелился, приподнялся на локте. Плечи Деллы напряглись, она медленно подняла голову.
— Это ведь все же буквы, да? — спросил Иван. — Почему бы сразу об этом не сказать, зачем врать про какие-то назидания на этих камушках?
— Я не врала, — сказала Делла, опустив глаза. — А подглядывать нехорошо.
— Так уж вышло. Ты, наконец, что-нибудь расскажешь или нет?
— Это действительно буквы.
— А я уж поверил в свою «жизнь» на камне.
— Ты не дослушал. Символы означают и то и другое. В старинной бабушкиной книге была их расшифровка. Это как… Ведь в славянской азбуке то же самое. Аз — это буква «а» и одновременно — я, личность как понятие. Л — это «люди». Только у славян таких букв несколько, а у угрешей — все. Поэтому сочетания знаков можно прочесть и как иероглифическое письмо, и как текст на языке угреш. И все эти камушки должны сложиться в текст, который даст ответ на всё. Об этом сказано в древней книге. Книга утеряна, но на разбитой скрижали должно быть стихотворение. И в нем — ключ ко всему…
— Гм! Древний текст, это я понимаю, но с чего ты взяла, что это именно стихи?
— Просто потому, что я поэтка с детства. Или наоборот: я и стихи-то начала писать потому, что всегда знала об этом окончательном стихотворении. Я почему-то всегда знала, что это именно стихи, ведь пророчества обычно делались в стихах, у Нострадамуса, например. Я не могла тебе всего этого сказать.
— Но почему?
— Сама была не уверена. Это во-первых.
— А во-вторых?
— Видишь ли… — Делла опустила голову. — Я с самого начала использовала тебя. Как ты и сам догадался. Мне бь1ло неловко, правда. Я хотела всячески скрыть от тебя это. Отсюда и ложь. Вся неправда, которую ты от меня слышал, имела только одну причину: я не хотела, чтобы ты догадался об этом. Да, я использовала тебя, чтобы найти камушки.
— Какая глупость, девушка! Сказала бы сразу. Я ищу то-то и то-то, не хочешь ли ты мне помочь? Или…
Ивану вдруг пришла совсем неожиданная мысль.
— Что мы ищем, ты хоть имеешь какое-то представление?
— Нет. Но в этих стихах сказано что-то очень важное. Тайное. Самое главное! И это главное может быть очень страшным. Очень!
Иван посмотрел на пазл.
— Что-то уже прояснилось?
— Есть отдельные фразы и слова. Пока все довольно туманно. Но стихотворение складывается — в одном я уверена.
— Очень интересно. Что же дает расшифровка?
— Это не расшифровка. Просто половины камушков не хватает. Читаются лишь отдельные слова: берег, храм или капище, жертвенник… Целые фразы: лодка, причалившая к берегу. Люди, идущие в поисках веры… Смысла пока нет.
Иван внимательно рассмотрел мозаику на столе. Делла перемещала камушки, руководствуясь логикой слов, которые выстраивались на доске. Не зная языка, сложить пазл было невозможно, потому что вариантов притирки камушков друг к другу было множество. Фрагменты были большие, как из браслета, и маленькие, как из перстня, округлые и овальные, с выпуклыми или вогнутыми гранями. Кружки вписывались без щелей в несколько вариантов вогнутостей. Чтобы сложить слово, надо было не только знать язык угрешей, но знать его хорошо. Вот почему Делла не могла сразу добиться успеха. Например, одни и те же символы могли составить и слово «берег», и слово «зверинец». Все же, по смыслу других слов, зверинец был здесь совсем ни при чем…
Пусть это был лазер, но довольно хитрый лазер. Он как бы вводил в заблуждение, ставил загадки. Зачем?
Современные технологии в древние времена. Значит, либо угреши имели контакт с развитой цивилизацией, либо сами были развитой цивилизацией. В голову полезли всякие мысли об Атлантиде… На этом Иван и заснул, и снились ему башни, купола и акведуки погибшей страны.
Утром был звонок от Руденко. Иван отдал штурвал Делле, сам спустился в каюту и поговорил с компаньоном. Оказалось, что поклевка на «Джинс» пришла из Саратова. Покупатель отчаянно торговался, но все же они пришли к консенсусу. Катер будет доставлен прямо на главную пристань города. Делла слышала разговор и поняла, что «Джинс» намереваются продать.
— Как так? — с возмущением спросила она. — Мы же собирались пройти всю Волгу!
— Мы и пройдем, — заявил Иван. — Нетрудно будет арендовать какую-нибудь посудину в Саратове и продолжить путешествие на ней.
— Но я хочу на «Джинсе»! Я не хочу никакой посудины.
— Да какая разница?
— Я привыкла, я полюбила наш «Джинс».
— Рано или поздно все равно пришлось бы с него сойти.
Делла опустила голову, что-то соображая.
— А нельзя ли повременить?
— Покупатель сорвется с крючка.
— Вот как! Интересы бизнеса для тебя превыше всего.
— Вовсе нет.
— Во всяком случае, важнее, чем я.
Эти слова заставили Ивана вздрогнуть. Так могла сказать не Делла, товарищ по путешествию, а самая что ни на есть девушка, то есть возлюбленная, невеста…
— Мои интересы не важнее твоих, — сказал он. — Члены команды равноправны. Посему, бог с ним, с Саратовом. Проскочим на легких парусах.
Иван так сказал, но не был уверен, что действительно этого хочет. И не факт, что так на самом деле произойдет: всякое может случиться до Саратова. Руденко он звонить не будет. Если и совершит облом, то только в самый последний момент.
— Ты обещаешь привезти меня в Астрахань именно на «Джинсе»? — спросила Делла, вдруг положив ему руки на грудь.
— Обещаю, — сказал Иван, не сморгнув глазом, и подумал, что это самый что ни на есть удобный момент для первого поцелуя, но он ни за что не будет пользоваться ситуацией.
Делла отпрянула, вернулась к штурвалу, который в минуту разговора уже провернулся, подчиняясь капризу течения.
— У нас, кстати, был недавно один покупатель из Астрахани, — сказал Иван. — Некто Ламбовский.
Привередливый это был покупатель. Он лично посетил верфь, осмотрел катера и остановил свой выбор на «Джинсе». Но данный «Джинс» не продается, ответил ему Иван. Это просто его личный катер, а очередная партия только запущена. Тогда Ламбовский потребовал сделать один к началу навигации и сам предложил оплатить внеплановые расходы и прибыль по ним.
Вспоминая Ламбовского, Иван отвлекся, замолчал… Вдруг он заметил, что и Делла чему-то хмурится.
— Ламбовский… — задумчиво проговорила она. — «Ламб» — это корень из нашего языка. Выходит, угрешская фамилия.
— Неужели?
— «Ламба» по-угрешски означает «сыр».
Его мысль вдруг приняла весьма тревожный оборот, но это не было связано только с фамилией покупателя.
— Впрочем, нет ничего удивительного, что в Астрахани, в нижнем течении реки, тоже живут угреши, — сказал он.
Да. Ничего удивительного. Особенно то, что два угреша — Ламбовский и сама Делла — настойчиво выбирали именно «Джинс».
Он вспомнил, как пытался убедить Ламбовского, что «Чоппер» — более престижный и стильный катер, что «Джинс» годится для молодых нетребовательных туристов и так далее. Но тот уперся именно в эту модель.
Заказ был выгодный, и ребята взялись с энтузиазмом. Работали днем и ночью, несмотря на то что как раз в те дни накатила первая волна проверок и ревизий, которую Ивану удалось отбить. Затем верфь подожгли, и почти готовый швертбот изрядно пострадал. Судно было все же построено в срок и доставлено трейлером новому владельцу прямо домой, в Астрахань. Дополнительные расходы Иван, как всегда, превратил в доходы: включил в стоимость не просто услуги транспортной фирмы, а услуги плюс средняя норма прибыли по этой сумме.
15Они миновали Нижний, затем родной Делле Васильсурск и вышли на простор Чебоксарского водохранилища, с середины которого не было видно берегов. Делла училась управлять парусом, Иван любовался ее движениями, то грациозными, то неловкими. У него щемило сердце: слабости девушки казались ему милыми, человечными…
Странным было то, что угреши, которых они разыскивали в приволжских селениях, оказывались на удивление покладистыми и легко отдавали им всякие мелочи, фамильные реликвии. Но почему?