Странным было то, что угреши, которых они разыскивали в приволжских селениях, оказывались на удивление покладистыми и легко отдавали им всякие мелочи, фамильные реликвии. Но почему?
— Делла, происходит что-то не то… — задумчиво произнес Иван.
— В каком смысле?
— Ты бы отдала браслетик, единственную твою память о бабушке, каким-то незнакомым людям, которые заявились к тебе с такой просьбой?
Делла явно смутилась.
— Вряд ли, — сказала она.
Действительно, происходило что-то не то — не только с угрешами, но и с самой Деллой.
— И я бы тоже, — сказал Иван, пристально разглядывая ее. — Но тем не менее они с радостью отдают нам всё. И выглядят при этом счастливыми, ты не заметила?
— Нет, — ответила Делла, но голос ее звучал неестественно.
Ивана вдруг пронзила странная, но единственно возможная мысль. В телепатию, в какую-то молчаливую мыслепередачу, он не верил, а единственно научно объяснимого способа влияния на людей — гипноза — не наблюдал. Делла не раскачивала перед объектами блестящий предмет, не произносила загробным голосом кодовые слова. Вывод напрашивался сам собой: она украдкой подсыпает своим жертвам что-то, ведь они всегда пили чай, самогон, или даже обедали вместе с ними. Именно химическое воздействие.
Ему снова, в который раз за путешествие, стало не по себе. А не захочет ли она испробовать свое средство на нем, чтобы заставить и его проделать какие-то нужные ей вещи?
Впереди как раз была очередная деревня. Иван решил наблюдать за девушкой с этой точки зрения.
Он и прежде предполагал, что угреши звонят друг другу, передавая новость, только вот новость — о чем? О том, что счастливя парочка идет вниз по течению и отбирает у них семейные реликвии? В чем радость-то?
— Мы вас ждали, — улыбнулась старушка, и дед вдруг толкнул ее локтем.
— Молчи, дура!
Иван оглядел обоих с ног до головы. Больше всего на свете его бесили вещи, которых он не понимал.
— Так, — он мазнул пальцем поверх головы деда. — Что значит «ждали»?
— Мы ничего не говорили, — пробормотал дед.
— Ты только что сказал: «молчи, дура». О чем она должна молчать?
Делла положила руку Ивану на плечо, шепнула:
— Не иди на конфликт, расслабься.
Иван с недоумением глянул на нее. Ему вдруг показалось, что девушка заодно со стариками, что все трое знают что-то, что Ивану знать не положено, и все вместе составляют какой-то заговор. Но это же абсурд! Делла впервые в жизни видела этих стариков…
Впрочем, можно ли быть уверенным? Может ли быть такое, что Делла совершает это путешествие второй раз или, по крайней мере, была именно в этой деревне?
Старики, как и все остальные, рассказали очередные притчи о деяниях Амамути. Среди того, что Иван уже слышал, попалось и нечто новое, а именно: описание того дня, когда Амамутя осчастливит угрешей своим пришествием: «огненное солнце плывет в небесах».
— Настанет день, когда Амамутя пройдет по реке, он причалит к каждой пристани, зайдет в каждый дом, каждому заглянет в глаза… И вы накормите его и напоите и отдадите ему камни и холсты… Всё до последнего камушка… — проговорила старуха, будто читая что-то наизусть.
— В легенде сказано, что Амамутя, явившись, подвергнет людей испытаниям, — добавил дед. — Амамутя придет инкогнито, как ревизор. Горе тому, кто покажет, что узнал его.
Иван не спускал с Деллы глаз за все время рандеву. Старики спокойно отдали гостям все, что требовалось: несколько камушков, маленький холст Дерека с изображением очага, вроде как иллюстрацию к сказке о Буратино, хотя во времена Дерека, конечно, никакого Буратино еще не было. Делла ничего не подсыпала старикам.
Неожиданно, в самом конце встречи, в дом вошла девушка в просторной синей юбке, дочка хозяев. С первого взгляда было ясно, что она нездорова психически: глаза ее блуждали, как и руки, одежда была неопрятной. Она принесла какой-то увесистый пакет и с шумом опустила его на стул.
— Вся деревня уже говорит! — воскликнула она. — Вы специально меня выгнали.
— Я просто послала тебя к Дуняше за свеклой, — спокойно возразила ее мать.
Девушка села за стол и, подперев ладонями лицо, уставилась на Ивана. Этого он вынести уже не мог. Достал сигарету и, поведя ею в воздухе, дал понять, что выйдет, пусть и не дослушав речей хозяина. Тот продолжал рассказывать притчу о деяниях Амамути, обращаясь к Делле.
Иван двинулся по тропе вдоль берега, глядя сверху на пришвартованный «Джинс», на который глазели и мальчишки с кручи. Барабан стоял на баке, повиливая хвостом.
Вдруг в сетке кустов замелькало синее: это хозяйская дочка проворно бежала поодаль, обгоняя его. Надо же! Ушел, называется…
Синее тем временем показалось впереди, закрывая собой узкую тропу. Девушка стояла прямо перед ним, пристально глядя на него исподлобья. Иван чувствовал себя неловко, разглядывая ее.
— Я хочу выйти замуж в этом году, — вдруг сказала она.
— Да? — невозмутимо произнес Иван. — Желаю счастья, удачи.
— И только?
— Надеюсь, у тебя это получится. Жених-то уже наметился?
— Нет, — ответила девушка, и в ее голосе прозвучала какая-то совсем уж неуместная злоба.
— Ну что ж! — весело проговорил Иван, с опаской подумав: уж не делают ли ему тут внезапное предложение руки и сердца, а Деллу вообще принимают за его дочку? Добавил: — Он, может быть, уже не первую ночь под твоими окнами ходит, тайно вздыхает о тебе.
Девушка вдруг схватила его за локоть и энергично встряхнула:
— Ты исполнишь мое желание или нет?
Тут только Иван начал понимать, что полоумная принимает его за самого Амамутю. Сказано же: если встретишь Амамутю на узкой тропе, то исполнит он любое твое желание…
— Все твои желания исполнятся, все твои надежды сбудутся, все будет хорошо, — проговорил Иван.
— Я знала! — воскликнула девушка, просияв, быстро обошла Ивана, коснувшись его ног краем синей юбки, и пошла по тропе к дому.
Этого еще не хватало! Иван мысленно выругался. Предстать в роли огненного Бога, пусть даже в глазах больной девушки… Больного такого Бога.
Вскоре он убедился, что существо в синей юбке было не единственной больной девушкой на этой реке.
16Правда, сначала она написала стихи, затем — напилась. Раз вечером, когда Иван пришвартовал «Джинс» в наверняка рыбном месте, Делла развернула заветную тетрадку и углубилась в творческий процесс.
Творчеством Ивана были два леща и одна небольшая щука. Крупное, бордовое солнце село в розовую дымку. Иван с трудом разобрал строки, которые показала ему поэтесса.
— Похоже на какую-то инструкцию, — мрачно пошутил Иван.
— Инструкцию? — встрепенулась Делла.
— Ага. Руководство по применению созревшего колоса. Я не силен в поэзии, но…
— Договаривай, — буркнула Делла, понимая, что сейчас ее будут критиковать.
Иван договорил:
— Не могу понять, какой у «колоса» может быть «дом»?
Делла нахмурилась, опустила голову, разглядывая свои строки в красной тетрадке, а Иван с тихой радостью разглядывал ее всклоченную макушку.
— И правда… — протянула поэтесса. — Может быть, вместо «колоса» другое какое слово?
Она беспомощно глянула на Ивана, словно вопрошая совета.
— Поэт у нас ты, а не я, — отрезал он. — Другое дело, что я вообще не понимаю, о чем эти стихи.
Позже, когда он вновь закинул удочки и сидел, свесив ноги с транца и поглядывая на неподвижные, как сваи, поплавки, слышал, как Делла бормочет за спиной: «созревший пахарь… созревший старец…» и даже «созревший ужас».
— Далось тебе это слово, — не оборачиваясь, пробурчал он.
— Какое слово? '
— «Созревший». Откажись от него, и дело легче пойдет.
— Так надо, — сказала поэтесса и продолжила свое колдовское бурчание над тетрадью, уже непонятно как разбирая в сумерках строки.
Значение слова, именно этого слова, Иван понял несколькими днями позже, при обстоятельствах, воспоминание о которых всю дальнейшую жизнь бросало его в дрожь.
Очередные угреши в селе Козловка под Казанью угостили их слишком крепко, да еще в дорогу дали своего домашнего вина. Иван и представить не мог, что Делла на такое способна.
— Угреши, угреши… — бормотала она, размахивая бутылкой, пока он вел совсем не умеющую идти девушку по городскому причалу.
— Никакая я не угреша, — заявила Делла, облокотившись о перила и тщетно пытаясь поймать ртом горлышко.
— Вот как? Кто же ты на самом деле и зачем вмешалась в нашу жизнь?
— Жизнь — кого?
— Угрешей.
— Вот как? Кто же ты на самом деле и зачем вмешалась в нашу жизнь?
— Жизнь — кого?
— Угрешей.
Делла рассмеялась, долго, заливисто. Ей все же удалось отхлебнуть глоток. Иван не без труда переправил пьяную девушку с причала на катер.
— И ты не угреш, — сказала она, промакивая платочком слезы.
— Разве?
— Разве, разве! — передразнила Делла. — Потому что никаких угрешей нет.
— Как это — нет? А кто же были все эти люди?
— Все это придумал Дерек. Он воспитывался в Николо-Угрешском монастыре. Отсюда и взял слово. Язык выдумал, сложив символы из многих разных.
— Он путешествовал по Волге, по угрешским семьям…
— Да! — Делла отпила вина и выплеснула остатки за борт. — Да, он путешествовал…
— Ты просто пьяна!
— Очень. И это моя пьяная фантазия. О том, что все угреши — фантазия Дерека. Помнишь автопортрет? Он там с собакой, с водолазом, между прочим. Это и есть Барабан, а сам Дерек воображал себя Амамутей, которого сам и придумал… Послушай, — она уперлась ладошкой Ивану в грудь. — Этот Дерек просто путешествовал вдоль реки. Он останавливался в крестьянских домах. Он рассказывал хозяевам об угрешах и убеждал их всех в том, что он угреш и что они сами — тоже угреши. Писал свои картины. Заставлял всех поклоняться огню. Рассказывал легенды об Амамуте.
— И что? Они в это верили?
— Почему бы им не верить? Почему бы не передавать эти легенды внукам? Так и образовалась наша странная нация, не имеющая никаких корней, без роду и племени…
Делла уже совсем облокотилась на Ивана, тяжело дыша. Он взял ее за талию и повел в каюту. Девушка размахивала руками и продолжала быстро говорить об угрешах, о том, что все это выдумка пьяного Дерека, поскольку сама была вдребезги пьяна.
Уложив ее, Иван вышел в кокпит и закурил трубку. Дым вываливался из ее жерла плотными клубами, медленно плыл над водой, рассеивался, и казалось, что весь речной туман и порожден его капитанской трубкой, которую он хранил в особом ящичке стола и курил крайне редко.
Конечно, так образовались не только угреши, но и все нации на земле. Кто-то кому-то рассказывал легенды и давал имена. Информация переходила из поколенья в поколенье. Правда, для этого недостаточно одного сумасшедшего живописца. Проводников национального сознания должно быть множество…
В течение этого дня были и другие впечатления. Они прошли шлюзы Жигулевской ГЭС, посетили деревню угрешей, опять изрядно выпили, поздно устроились на ночлег, Иван настолько устал от маневрирования между двумя самоходными баржами и несколькими мелкими катерами, дважды оказываясь с ними в одной и той же коробке, туманной от всеобщего выхлопа, что мгновенно уснул.
Проснулся от запаха дыма, поначалу подумал, что Делла закурила в каюте, и уже собирался ей выговорить, когда понял, что дыма тут значительно больше, чем от ее длинной сигариллы. Да и Деллы самой в каюте нет…
Он понял все как-то мгновенно и ясно. Когда сел на койке и, перебирая ногами, переместился, затем прыгнул к двери, уже зная, что дверь заперта снаружи. Вернулся к аварийному люку: Чтобы открыть, надо влезть на стол, но, уже вытягивая руку, вспомнил, как девушка интересовалась, можно ли и люк запереть…
Иван провернул вентиль и попытался приподнять люк. Тщетно. Пластина была придавлена чем-то снаружи. Бред, Делла! Зачем тебе это? Он позвал ее. Нет ответа, лишь частый стук буйка о сваю.
Так. Теперь надо понять, что и где горит и по возможности потушить это. Ну, конечно! Горела ветошь на камбузе, под мойкой, пропитанная бензином из примуса. Он задохнется прежде, чем потушит ее.
Об одном поджигательница не ведала: о слабости стекол, вернее — о способе их крепления к корпусу. Иван знал, куда надо бить. Инструментом могла стать только газовая плитка. Он схватил ее за ушки и, размахнувшись, насколько позволяло пространство, двинул металлом в угол окна. Оно вылетело с первого удара, вместе с резиновой рамой и коротко плеснулось под бортом. Уже на последнем запасе воздуха Иван вылез наружу, извиваясь, как червяк. Огненный, значит, червяк, или даже пламенный змей, должен был, по мнению Деллы, покинуть «Джинс», уносясь в небеса.
Девушка сидела в кокпите и курила, наблюдая, как он выворачивается из окна. Иван мельком глянул на нее, сунулся рукой к воображаемому огнетушителю, но ладонь ударилась о стену. Ивана разобрал смех: аварийный люк как раз огнетушителем и был приперт, тот служил тугим клином между дверцей и гиком. Не зря, стало быть, учил ее парусить…
Иван вытащил огнетушитель и, отомкнув запертую дверь, вернулся в каюту. Порошковая смесь накрыла горевшую ветошь и угольное мерцание дубовой переборки. Иван поднялся в кокпит и стукнул пустым огнетушителем о пайол. Присел на корточки напротив Деллы, упершись в девушку взглядом.
Дым еще валил из двери каюты. Делла бросила окурок за борт, подняла глаза:
— Я расскажу.
То, что он услышал в последующие минуты, было ошеломительным, но все же объясняло многое.
— Я не сумасшедшая, — сказала Делла, и Иван уставился на нее, будто пытаясь увидеть признаки безумия: распахнутый рот, потеки слюны на подбородке…
— Но это был момент помутнения, — продолжала она. — Можешь высадить меня на ближайшей пристани, я становлюсь опасной.
— Созревший колос… — пробормотал Иван. — Вот оно что! Ты считаешь, что я уже готов к вознесению?
— Да. Считала ночью. Мне был сон. Я действовала неосознанно.
— Да ты просто была пьяна! Трудно тебя обвинить в попытке убийства.
— Не давай мне больше пить, ладно?
Делла вдруг обняла его, прижалась к нему всем телом. Иван погладил ее по волосам, чувствуя, что вся она влажная от пота.
— Обычно опьянение считают в судах отягчающим обстоятельством, — сказал он. — Я бы сказал, что наоборот. Впрочем, если бы приняли такие законы, то преступники все как один шли бы на дело, предварительно выпив.
Иван засмеялся. Делла отпрянула. Посмотрела на него с недоверием. Возможно, ей казалось диким, что жертва так быстро простила ее.
17Пришвартовавшись у сызраньской пристани, Иван отправился в город за продуктами, оставив Деллу и Барабана на борту. В Сызрани, как и в других крупных городах, угреши не жили. Иван уже давно понял, что они предпочитали тихие, богом забытые деревеньки.
Возвращаясь с полными пакетами, Иван шел по тропе вдоль обрыва и вспомнил полоумную девушку в синей юбке, которая приняла его за Амамутю.
Иван смотрел сверху на берег, на швертбот, построенный в его мастерской. Это суденышко он назвал «Джинс» и придал ему особую окраску: синие, именно джинсового цвета борта и ярко-желтая палуба, каюта-рубка. Имя говорило о предназначении: в отличие от «Чоппера» — на самом деле чопорного, солидного, для респектабельных клиентов, предпочитающих комфортный отдых на воде, — этот катер загружал совсем другой класс покупателей, безбашенных туристов, тех, для кого река — бесконечное приключение, полное тяжелого труда, ветра и дождя, капризов природы и лишений ее милостей. Ярко-желтым, в соответствии с общей гаммой, был и парус швертбота, а вечером, когда зажигался свет, его иллюминаторы сияли золотом…
«Огненное солнце плывет в небесах!»
Почему только эта больная девушка приняла его за Амамутю? Да просто все угреши и принимают. Он вспомнил и другие Странности путешествия.
В этот момент все сложилось в голове Ивана, словно тот пазл. Например, Гера — первый угреш, которого они встретили, который сам спустился к пристаньке.
Конечно, Гера просто-напросто увидел издали судно Амамути и вышел его встречать. Так встречают давно желанного гостя: буднично, даже с некоторой как бы привычкой. Затем этот деревенский Гера, используя древние предания и современные технологии, просто позвонил по мобильнику своим сородичам ниже по течению, и те уже ждали, уже подготовили и почистили свои дары…
Ведь древнее предание — это всего лишь метафора, и истинный Амамутя должен выглядеть как самый обыкновенный человек.
Иван сбежал с кручи и, запрыгнув на палубу, поделился с Деллой своей догадкой. Реакция девушки была более чем странной. Она что-то неразборчиво пробурчала, опустила голову, закусила губу… Барабан переводил взгляд с одного на другого, дыша на жаре с высунутым языком.
Ивану вдруг пришла в голову новая мысль.
— Так это ты всё и начала! — вскричал он.
Все эти странности и нелепости были на самом деле одной системой. И самое первое звено в этой цепочке — собственно встреча Ивана и Деллы. Он был прокручен, проманипулирован. Будто был героем киноленты, спрятанным где-то в плотно скрученной бобине…
Вот почему Делла устроила эту ситуацию, вот почему настояла на том, чтобы Иван взял с собой ее собаку.
— Первое время это было игрой, — сказала Делла. — Прости. Я действительно сначала увидела твой парусник, а потом — тебя. Огненное солнце… Я именно так и подумала, когда наткнулась в инете на рекламу «Джинса».