– А на фига? По-моему, буфера куда луч… Узел!.. Товарищ гвардии п'олковник…
– Вольно, – басит комбат и вся батальонная командирская кодла, включая командира узла и старшину, вслед за ним втянулась в ленкомнату.
– Узел, вольно!
– Ковешников, как твои воины, готовы к проверке? На этот раз не подведет нас твой бывший отличный узел?
– Так точно, товарищ подполковник, не подведет. – Майор Ковешников нервно отплюнулся в кулак и уперся гневным взглядом в горло заместителя командира взвода сержанта Кеселя.
Ловок и сметлив Кесель: только рукой повел над комсомольским значком – поправить чтобы, а крючок воротничка уже наглухо застегнут, как у молодого. Лук колеблется пару секунд, но тоже застегивает, правда, пуговицу, а не крючок: борзеть нужно в меру… А вот крючок – только по прямому замечанию, дедовскую честь надо блюсти даже сквозь невзгоды и тернии… И наряды вне очереди. Да и какие ему, без пяти минут дембелю и кочегару, теперь наряды…
* * *Все «словотворчество» началось год с лишним назад, там же, в ленкомнате. Офицеров нет, старшина с «замком» Тимофеевым в городе, остальному личному составу нет особого дела до власти и порядка. Дедам лучше всех, но и молодые не жалуются: сидеть в теплой ленкомнате с «первоисточниками» в руках гораздо приятнее, чем драить туалет или печатать шаг под лай сержантов, старослужащих воинов и других начальников, которых не счесть над тобой, пока ты «молод».
Кесель и Лук еще далеко не друзья, но они – одного призыва и сидят за одним столом…
– Шура, а что такое оргия?
– Оргия? Разврат во время пьянки, если по латыни…
– Точно? Что-то больно короткое…
– Точно. А… если по-хохляцки…, то – кохалово. – Лук даже засмеялся невесть откуда взявшемуся слову, а Кесель подумал, что Лук над ним смеется, тихо рассердился и замолк.
Но Лук и не заметил обиды, он уже вертит головой, в слабой надежде показать новый стебунок хоть-кому нибудь, кто поймет и оценит…
– … восемнадцать, дятел.
– сам такой. На, в мой погляди и посчитай: девятнадцать…
Это два деда, Ковалев и Камерин, Кол и Мерин, с календариками в руках, ведут рутинный спор на тему: «сколько дней до приказа» (так называемого «дембельского»)…
– Сколько, сколько, ты говоришь? – вмешивается Лук…
Остановиться бы ему, но он уже безумен: черт, по прозвищу «Красное словцо», гонит его вперед, к пропасти.
– Восемнадцать, – машинально отвечает Мерин.
– Я бы повесился!
И стало тихо. Сашка Смирнов, молодой сержант, тоже питерский, засмеялся было, но посмотрел на дедов и осекся. Деды просто не знают как реагировать на вывернутую в их же сторону дедовскую шутку: Лук не простой «салабон», годами он с дедов, даже постарше, но и сносить подобную борзоту – невозможно.
– Ни фига себе, – зароптали, заматерились деды на разные голоса, разжигая друг о друга гнев и справедливое возмущение… – сыновья вконец оборзели… Узел! Товарищ гвардии п'полковник…
Офицерская батальонная проверка…
– Отставить! Где ваша форма одежды, товарищ сержант! Еще раз…
Комбат Самсонов, новый замполит майор Федоров, начштаба майор Семенов… Еще кто-то и свое начальство: Ковешников, старшина Петрик и старший сержант Тимофеев. Уж Тимофеев бы не сплоховал, ни с комбатом, ни с Луком, а младший дед-сержант Головин… Эх…
– Плохо, Ковешников. Я думал, что твои воины, не в пример другим узлам, понимают порядок и дисциплину…
Не в духе комбат, при солдатах раздолбы дает…
– Виноват, товарищ подполковник…
– Виноват… Чем занят личный состав? Вот – ты…
– Ряд… Гвардии рядовой Лук, товарищ полковник! Самоподготовка, конспектируем первоисточники. Ленин. Государство и революция.
– Вольно. Конспектируем все, конспектируем, а порядку нет как нет. Правильно говорят ветераны, не хватает нам товарища Сталина. Что-о???
– Решений двадцатого и двадцать второго съезда партии еще никто не отменял, товарищ гвардии подполковник! – повторил Лук, белый от бешенства. Почти все тормоза слетели с него, нечего терять теперь. Уж если он дедов не убоялся сдуру…
Тут уж всему личному составу стало ясно, что Лук чокнулся. Минута молчания.
Лук побелел, а комбат – как помидор. Воздух вокруг него опасно потрескивает, искрит, и даже замполит боится вякнуть хотя бы звуком…
Молчит двухметровый комбат, смотрит кондором сверху. Он слышал про этого солдатика, который с незаконченным высшим, уже стучал на него замполит, еще прежний, не этот… Сейчас он скажет пару-тройку проверенных фраз и получит Лук «грубяк» и пять суток губы. И будут гноить его разными способами до конца службы и бдительный Федоров, и мстительный командир поруганного отличного узла Ковешников. А первый отдел и на гражданку эстафету передаст… Стоит только языком взмахнуть… Но комбат мудр и жизнью бит. Командующий западной группой войск лично содрал одну звезду с его погонов и в Гатчину сослал… Вот как раз за язык… Не туда сунул… Все нынче только жополизов любят… Знает комбат цену слову и знает непрочность человеческой судьбы. Пройдет время и поймет сопляк – кто из них двоих дурак, сам поймет…
– Так ведь никто и не отменял. Не ленкомната бы, так назвал бы тебя мудилой, товарищ гвардии рядовой Лук. – Комбат тычет в его сторону пальцем и присутствующие, почуяв шутку, оглушительно хохочут. – Петрик…
– Я, товарищ гвардии полковник!
– Умеешь наряды вне очереди давать?
– Так точно, товарищ гвардии полковник!
– Озаботься, чтобы воину было где свою образованность применить…
Лук, согласно высочайшему повелению, полторы недели не вылезал из жестоких кухонных нарядов, но один минус нейтрализовал другой: деды простили ему безумную выходку и вообще…
Комбат не забыл своего «крестника», да и Лук не все, но кое-что понял, во всяком случае, оценил великодушие комбата…
* * *– Чем занят, Лук?
– Изучаю первоисточники, товарищ гвардии п'олковник! Пятьдесят четвертый том работ Ленина.
– Угу. А не альбом ли дембельский рисуешь?
– Никак нет, такими глупостями не занимаюсь…
– Крючок застегни.
Пронесло, дальше свалили…
Комбат не верит Луку, а зря: своевольный Лук действительно игнорирует все эти альбомы и аксельбанты, и действительно изучает последний период жизни вождя. Он пока свято верит в коммунистическую партию и в Ленина, ненавидит Сталина, только пытается для себя разобраться, почему в стране в целом – победили ленинские идеи, а в окружающей действительности – торжествуют гнилые пророчества ренегата Каутского. И еще он очень любит придумывать слова и фразы, но это так, хобби от нечего делать, чтобы время до дембеля скоротать…
Лук и наркотики
«… этой весной увольняются в запас. А для молодых воинов-моряков, прибывших им на смену, они просят исполнить любимую песню и „Полевая почта юности“ с удовольствием выполняет эту просьбу…»
Лук сидел на топчане и рассеянно почесывал спину, утомленную складками от небрежно постеленной шинели. Чтобы вырубить этот гундосник, надо еще встать и сделать как минимум пять шагов…
Лук грозно стукнул кулаком по тумбочке и довольный захохотал, теряя тапочки с босых ног: до него вдруг дошел садистский юмор дальневосточных дембелей.
– Ты чо, Лук, обкурился? – В раздевалку сунулся чумазый солдатик, похожий на морскую свинку в очках.
– Нет. Тихо, не мешай слушать… – Степа, «черпак» и младший кочегар, перехватил крюк-кочергу «на караул» и тоже стал было вслушиваться с серьезным видом, но не понял ничего.
– А по-моему обкурился, – продолжил он тему, но не сразу, а чуть погодя, когда песня закончилась, а небритые щеки Лука утратили сияние.
– Нет, Степа. Природа и Партия выковали меня назло наркотикам, я даже от портишка и водки пьянею. А от «дури» меня корежит совсем уж невыносимо и весь мой кайф от нее – блевать на трезвую голову. Это у нас Купец с Князем два сапога-кретина, только бы им смеяться. Ты же видел.
– Действительно. Так вон ее сколько, Купцу и Женьке Румянцеву до дембеля хватит.
– Не хватит. Я весь мешок только что, где-то часа полтора назад, пока ты обедал, по трубе архангелам отправил. С безбожной целью: смешать там, на месте, религиозный дурман с рукотворным и вышибить таким образом клин клином..
– Это… как это?
– Сжег. Откровение мне было, Степа: или я его спалю, или он нас перед дембелем.
– Он – это «план»?
– Мешок. Или она, анаша гашишевна.
– А как же Купец с Женькой? – Степа, без пяти минут дед, так и не выучился «стариковской» наглости и спеси. Маленький, толстый, рассеянный уклонист-расстрига, он мучительно завидовал тем, кто научился, а сам – не умел. И никто его не боялся, и никто не спешил выполнять его приказы, даже Князь, который периодом младше, а уже демонстрирует не по годам… Но все-таки Князь еще салабон и его попранные интересы никого не колыхали, даже Степу. Другое дело – Купец и Румянец, кочегар из Вайялово и бывший кочегар, предшественник Лука, пойманный в самоволке и низвергнутый из кочегарского Эдема. Поэтому ожидаемый гнев двух дембелей представлялся ему нешуточной грозой. Лук, правда, тоже дембель, но все-таки…
– Женька осёл, – ответил Лук на не высказанную Степой мысль, – но земляк, и я с ним добром поговорю. А вот Купец позавидует мертвым. Он ведь, паскуда, у себя хранить побоялся, мне в шкафчик подсунул.
– Так это же его шкафчик?
– Его – в Вайялово, а здесь все мое, пока я здесь. Ты понял?
– Да понял, понял я, чего ты сразу заводишься…
– Сгною. Купца, в смысле. Завтра он как раз мыться придет. Он у меня помоется.
– Да, хорошо бы. Но это уже без меня, Князь посмотрит, а моя смена кончается.
Лук хорошо продумал предстоящую месть и предвкушал ее…
Нет, но все-таки что-то неладное творится с человечеством, нехорошее…
Лук вспомнил, как осенью он, с помощью армейской пилотки и баночки технического эфира на себе продемонстрировал дружкам, что такое эфирный рауш-наркоз, или, в просторечье – «мультики». И как потом по всему батальону стоял густой эфирный запах. Кто-то раз попробовал, а кто-то – пять, а были прозелиты, которые истребляли по десятку баночек за день, из расчета: одна баночка – один сеанс… И это сумасшествие продолжалось до тех пор, пока в первом батальоне полностью не были истреблены все немалые запасы эфира…
Лук попользовался несколько раз и напрочь завязал, категорически, но не раньше, чем попал в такой жуткий «мультик», что… А если бы он не напугался чуть ли не до грыжи, что тогда? Или бухло взять. Старлей Смирнов, по кличке Бухарь, терпит от начальства унижения и нахлобучки, перед замполитом трясется, как заячий хвост, жена ушла… А пьет и завязать не может.
– Степа, а ты почему не куришь?.. Да нет, простой табак, сигареты, папиросы?
– Не хочу. Мне по зрению нельзя, – сокрушенно отвечает Степа.
– А если бы зрение позволяло?
– Не знаю, может, и курил бы. А что?
– Да так. Думаю: почему, интересно, я курю?
– Ну и почему?
– Нипочему. Потому что я раб дурной привычки. Р-раб.
– Понятно. Ну так брось.
Лук поразмыслил.
– Точно. Все, я как Павка Корчагин, с этой минуты – не курю. – Лук как следует затянулся – «бычок» уже обжигал ногти – и сунул окурок в банку.
– Ступай, Степа, да по пути в казарму расскажи птицам небесным, рыбам морским, зверям лесным и прочим подземным прапорщикам, что отныне Лук не желает носить кандалы винопития и табакокурения… «Он выбрал свободу». Да, да, да, за компанию прощайте и вы, алкогольные градусы, ныне, присно и во веки веков…
– Аминь. Я пошел, да?
– Проваливай, не мешай нравственному перерождению бойца… тьфу ты, уже гражданина! Приказ-то был!
Лук, пользуясь своим положением главы всея кочегарки, дневал здесь и ночевал, игнорируя уставные интересы боевого подразделения, к которому он был формально приписан. Младшие же кочегары не жили здесь, а несли службу, после смены вынужденные возвращаться в дурацкие казармы, к постылым дедам, сержантам, кускам и прочему сволочному начальству. А Лук для них был… Что Лук – ну бормочет всякую чушь, но никогда не обижает, не прессует младшие периоды… Нормальный дед, теперь дембель, с таким жить можно… А после него – самим дедовать, так оно еще лучше будет.
Здорово, теперь он не курит! Вот так вот взял – и все. Лук порадовался своей силе воли. Надо еще с бухаловом прекратить, не дожидаясь, пока придется завязывать. Зеленый змий – это такое чмо, с ним – самому себе верить нельзя! Вон Бухарь, или дядя Коля, или те уроды, что по утрам у ларьков собираются. Они ведь смолоду не планировали такими стать. И себя видят совсем иначе, а не уродами. Да, но дембель придет… Он вернется и что? Что он скажет ребятам, которые его ждут? Не пью, мол? Глупость какая.
Нет, так дело не пойдет, надо будет нажраться в дым, в первый же день, а то – что это за дембель? А почему – надо? Кому надо? – Лук разволновался, взвешивая все за и против, потрещал сухой сигаретой, разминая… Ах ты, черт! Он же не курит. Бегом, чтобы не успеть передумать, Лук бежит к котлу, бросает туда дряблую, тощую, но сухую сигарету, вслед за ней мятую красную пачку, в которой еще целых пять штук великолепных никотиновых палочек без фильтра марки «Прима». Нет, все-таки он крут, не хуже Павки… Может быть, дождаться Князя и в казарму забежать?.. Телик глянуть, в курилке потреп…
Ой, нет. Надо «сменку» постирать, вот что…
– Шура, привет!
– А-а, Витя… Садись, я сейчас, выжму только… Ну что там, в штабе ничего насчет красна солнышка не слышно? – Замкомвзвода Кесель, сержант-самоучка, хохол и закадычный дружок Лука, имеет хорошие связи в штабе полка: его земляк там писарем дуркует, поэтому Кесель больше других в курсе, как там дела с канцелярским дембелем…
– Ничего не слышно, Шура, может, в понедельник новое появится… Шура, я хочу перед тобой извиниться.
– Хочешь? А кто я такой, чтобы тебе в этом мешать?. Чего там?
– Письмо тебе пришло, в обед, я взял передать и забыл! Веник позвал меня с собой в город, пятое-десятое… Это от твоей девушки…
– Где???
– Вот…
Лук старается держаться бесстрастно, как Чингачгук, но рот у него до ушей и в первую читку, и во вторую…
– Покурим?
– Тоже мне – окающий Максим Горький! Надо говорить: пáкурим! Вообще-то я завязал.
– Давно?
– Второй час держусь…
Кесель ушел возглавлять личный состав, Князь заступил на смену и уже набирается сил, спит меж двумя шинелями, чтобы в три часа ночи проснуться и продолжить доглядывать за своим и Луковым котлами… А Лук пододвинул табурет поближе к котлу и вглядывается туда невидящими глазами – мысли его далеко. Письмо он сжег за ненадобностью, потому что выучил его едва ли не наизусть, а теперь он думает… И вновь окурок прижег зазевавшийся палец и теперь сгорает сам в каменноугольном аду… А в пальцах уже новая сигарета… Но курить он обязательно бросит, нет проблем, он сильный… Успеется еще…
Лук и вендетта
Лук загремел в армию поздно, двадцати одного года от роду, будучи на год старше большинства дембелей, сменить которых в нелегком деле отбывания почетной воинской обязанности он и был призван. Возраст и прерванное насильственно высшее образование давали ему некоторые преимущества перед «однопризывниками».
Нет, все обязанности и тяготы молодого бойца он волок на себе наравне со всеми – так же драил полы и туалеты, пока деды отдыхали, так же носил ремень затянутым, а подворотничок наглухо застегнутым… Но мыть бесперебойно действующий туалет – не позорно по армейским обычаям, а вот подходить к дедушке за наказанием, «под пиявку», добровольно снимая шапку или пилотку, это… Здесь тоже есть тонкости: подавляющее большинство дедов во времена своего «салабонства» подходили и подставляли. На втором периоде службы «пиявка от дедушки» – удел немногих, смирных и покладистых. На третьем – явное унижение. Так вот Лук ни разу не получал пиявок от дедов, подворотничков им не подшивал, а деды в из подразделении были многочисленны и свирепы… Но – повезло Луку, его уважали и не «гнули». Виктор Кесель к третьему периоду службы успел получить ефрейтора и, как и всякий настоящий хохол, мечтал о большем. Месяц, как его сместили из каптерщиков в пользу Васи Михальчука, тоже черпака, и тоже хохла, но это была кажущаяся немилость: командир подразделения и старшина, майор Ковешников и прапорщик Петрик, Плевок и Веник, соответственно, прочили его в сержанты. Сержант не из учебки, а выращенный из рядового, – редкость и сложившиеся в полку обряды требовали, чтобы избранный пришел в звание и должность с «передовой», а не из «тыла». Кесель догадывался об этом, внимал слухам, боясь поверить, и голова его сладко кружилась. Лука он недолюбливал – за наглость перед старшими, за спесь перед равными, за мягкотелость перед «сыновьями», за «умные» речи и непонятные слова, которыми тот щеголял то и дело… Уважал, да, но не любил. А внешне они были ровные приятели.
Это случилось весной, когда солдатские либидо распухают так, что начинают мешать строевому шагу. Морок-апрель, трепетный воздух, стопудовая грязь на сапогах… Природа утратила строгость очертаний и превратилась в бело-черно-зеленое месиво. Все началось в грузовом автомобиле, по дороге в Вайялово, где им предстояло нести караульную службу по охране автомобильной базы полка. Начальником караула назначен был старлей Оноприенко, по кличке Онупер, а дежурным по базе – «Рыжий», капитан Исаев. Онупер был гнилой офицер – увольнений не давал никому и никогда, солдат из своего экипажа перед начальством не защищал и не выгораживал, но сам себя считал при этом «отцом солдатам» и остроумцем.
Лук в повседневной службе числился в его экипаже. Кузов битком набит, Лук сидит у самой кабины, напротив Онупера.
– Что улыбаешься, Лук? Небось, об ужине думаешь? Не-ет, пока полы в караулке не отпидорасишь, чтобы ни пылинки, ни соринки, ложку в руки не возьмешь. Лично проверю. – Лук с неохотой вынырнул из эротических грез.
– Стар я уже для полов, товарищ старший лейтенант. Но где-то вы правы: проблема пола стоит очень остро и увольнение в город более чем желательно. Кстати и суббота с воскресеньем меньше чем через неделю. Отпустите, а?