– Что улыбаешься, Лук? Небось, об ужине думаешь? Не-ет, пока полы в караулке не отпидорасишь, чтобы ни пылинки, ни соринки, ложку в руки не возьмешь. Лично проверю. – Лук с неохотой вынырнул из эротических грез.
– Стар я уже для полов, товарищ старший лейтенант. Но где-то вы правы: проблема пола стоит очень остро и увольнение в город более чем желательно. Кстати и суббота с воскресеньем меньше чем через неделю. Отпустите, а?
– Чего? Какое увольнение? Ты еще службы не нюхал, а уже – стар!.. Ты еще сынок, рядовой Лук, и даже не знаешь какой рукой за сиську жать. Так зачем, спрашивается, тебе увольнение?
– Я знавал женщин, товарищ старший лейтенант, больше, чем вы портянок износили.
Солдаты и сержанты загоготали: Лук за словом в карман не лез, а Онупера никто не любил. Даже капитан Исаев, молчун и флегматик, еле заметно усмехнулся.
– Ты еще каплей с конца висел, когда я присягу принимал, понял? Тебе еще служить, Лук-чеснок, как медному котелку.
Лук вытянул шею в сторону и грозно рявкнул:
– Рядовой Михальчук!
– Я! – с веселой готовностью откликнулся тот, понимая, что камрад орет неспроста.
– В подведомственной вам каптерке медные котелки имеются?
– Так точно! Две штуки медных в НЗ, остальные из люмения.
– Срок службы медного котелка?
– Пятнадцать лет.
– Пятнадцать? Против докýмента не попрешь. Так значит котелки пойдут на дембель в одной «пачке» с товарищем старшим лейтенантом?.. Это вам, товарищ старший лейтенант, служить как медному котелку. А у меня дембель не за горами.
Личный состав заблеял вповалку, Онупер побагровел, начал было матюгаться, но споткнулся на простом слове…
– Ну, ладно, Лук, сегодня ты поймешь, что такое – служба…
Не повезло Кеселю: попал он в одну смену с Луком и теперь почти наравне с ним хлебал тяготы и лишения караульной службы. Караульные сутки разбиты на четыре цикла, шесть часов каждый: два часа на посту, два часа – бодрствование в караульном помещении, два часа – отдых, сон.
Два часа Лук стоит на посту – и это единственный просвет, где можно отдохнуть и успокоиться. Все остальное время начкар Онупер демонстративно изводит Лука придирками и бессмысленными приказами. Поначалу Кесель смотрел на Лука зверем: ему не улыбалось реагировать на все виды учебных и боевых тревог, вместо того, чтобы играть в домино или кемарить. Но на следующее утро и он дозрел.
– Слушай, Шура, может его пугануть, пидараса, когда на посту стоять будем? Уложить мордой в землю, мол, не расслышал пароля?
– Нельзя. Раздуют – и тут «грубяком» не отделаешься.
Донской (сержант-разводящий) и смена подтвердят, что отзыв был громким… Чем в дисбат, так лучше просто завалить.
– Ты что… лся? Нет, Шура, не вздумай, не надо!
– Да я шучу… – Лук, если и шутил, то самую малость: издевательства Онупера очень его достали и временами он с беспокойством ощущал, что еще вот-вот – и разревется от бессильной злобы… Эх, вот если бы… Если бы…
– Ладно, Витя, надо глубоко и ровно дышать через нос. Извини, что тебе заодно со мной достается. В конце концов дембель не так уж далеко, а Гатчина от Питера – и того ближе. Сочтемся. Эх, вот если бы…
– Что?
– Да, ничего, мечты… Тихо, вон опять ползет, сука…
– Вот здесь еще пятно осталось… И здесь… Все заново, бойцы!..
«Вот если бы…» – мечтал Лук сквозь дрему… Караульные сутки были на исходе. Лук и Кесель отправились спать, чтобы через два часа заступить на пост, сдать его новому караулу и с этим закончить караульный наряд. Лук мечтал, а не молился, но и бытовые, приземленные мечты порой сбываются самым невероятным образом!
– Караул в ружье! Пожарная тревога! На объекте № 1 возгорание бокса № 1. Действовать согласно расчету!
Согласно расчету отдыхающая смена, в лице Лука и Кеселя, должна была тушить пожар. Для этого полагалось с карабином за спиной и огнетушителями в руках бежать метров двести до автомобильных боксов и там выполнять поставленную задачу.
Лук жаворонком выпрыгнул из спального помещения, глянул в довольную рожу Онупера и едва удержался, чтобы не засмеяться в ответ. Кеселю не было нужды притворяться: он выглядел, как некормленый людоед.
Лук бежал прытко, Кесель злобно сопел, ругался, но не отставал.
– Витя, в Кришну веришь?
– Кто это?
– Не важно… Молись, кому хочешь, Витя, авось поможет. Ну, еще немножко… Сейчас мы им сделаем…
– Что, Шура? Что нужно? Давай, я готов.
– Еще немножко… Витя, у нас приказ и мы далеко… отмены приказа мы не услышали, понял?..
– …!!!! Ты гений, Шура!
Оноприенко и Исаев, стоя возле караулки, развлекались вовсю: бегут как миленькие, с языками в жопе… Э… Э!.. Отставить!.. Отбой!..
Отставить!!!.. вашу…………, мудаки! Отставить!
Но у Лука и Кеселя в головах приказ, отмены которого они не слышали из-за расстояния и служебного рвения. Пломбы с огнетушителей были сорваны, огнетушители перевернуты и квасно-коричневые струи мощно били в деревянные ворота бокса № 1. Солдат и ефрейтор стояли бок о бок, уверенно и дружно попирая кирзовыми сапогами охраняемую территорию. Они не оглядывались, у каждого рот до ушей: командирский лай приближается очень быстро и надо успеть наулыбаться впрок, прежде, чем те подбегут…
– …в деревянном бушлате… запомнишь навсегда… – Лук отрешенно и строго изучал кокарду на фуражке Онупера: старлея тоже можно понять – ему смену сдавать, пломбы и огнетушители менять, командованию объяснительные писать… мама родная, бедный Онупер… а Витька-то поддержал, не испугался за лычки. Да и вообще… В случае чего отмажу – все на себя возьму. Ну, Витька, молоток…
Кесель тоже стоял – шальной и легкий, как воздушный шарик, не в силах до конца осмыслить свалившееся солдатское счастье: отомстили, да как! Даже если и обломятся лычки – такое не стыдно на дембеле вспомнить, детям-внукам рассказать… Да и не выдаст его Исаев, отмажет… И земляк Костенко, из штаба писарь, шепнул по секрету, что представление уже подписано… Шура нормальный парень, что надо парень, хоть и питерский… Изобретатель.
В часть ехали молча: солдаты радостно переглядывались, офицеры строили планы мести, одновременно продумывая тексты рапортов и объяснительных…
И объяснительные, и рапорты будут написаны, обязательно будут, особенно Онупером, Исаев-то в этой истории с боку припеку…
А с ответной местью все сложнее, ежели не спеша подумать. Кесель будущий сержант, Плевок его хочет сделать замкомвзвода, ссориться с ним…
Нет смысла, одни неудобства. Лук – питерский, дембельнется за сорок три километра на север, это рукой подать. Бывали случаи, как раз с такой же ленинградской сволочью. И из более далеких мест приезжали… Но Лук все же попляшет, сволочь…
И вендетта продолжилась до луковского дембеля, по-мелкому, неявно, исподтишка… Участвовали в ней Лук и Онупер, в основном. Для Лука это была цена обретенной дружбы.
Да, Лук и Кесель стали друзьями, настоящими проверенными корешками. А такое дорогого стоит, не правда ли?
Лук и донос
– Самое чистоплотное животное в мире – это солдат! – Лук остановился, сложил руки в замок и хрустнул пальцами. – В то же время, если говорить о квинтэссенции воинской доблести и боевого духа, высшим воплощением всего, поименованного выше, является фигура кочегара, из числа военнослужащих срочной службы в рядах вооруженных сил Советского Союза. Далее… Ну, слушаю?..
– Чо за «киссенция» такая? – Луку внимает небольшая аудитория: Князь и Степа, его подручные по кочегарскому ремеслу, да в уголку тихо сидит и курит молодой воин из третьего батальона, сосланный в кочегарку на внеочередной наряд. Вопрос задал Князь и Лук с горечью понимает, что все его красноречие бесполезно, что семена падают на каменистую почву и лучше всего, для настроения и нервов, было бы дать невежде в ухо, но Лук в свое время дал себе нерушимую клятву не обижать младших по службе и Лук терпеливо вздыхает.
– Квинтэссенция – это такое умное полулатинское слово, употреблено мною не по крайней нужде, но сугубо для элоквенции. Я могу продолжать?
– Да, да, это интересно. Особенно про кочегаров. – Смирный и исполнительный Степа пытается поддакнуть Луку, почуяв, что тот сердится.
– Спасибо. – Теперь Лук по-сталински закладывает руки за спину и продолжает расхаживать взад-вперед по тесному помещению кочегарки, по узкому проходу между двумя котлами и тремя подчиненными ему бойцами кочегарного фронта. Сосланный в наряд воин первого периода службы готов слушать Лука хоть до утра, потому как лучше спокойно сидеть, минуты до дембеля мотать, чем шнырять с тачкой за углем и шлаком; Степе и Князю тоже не в тягость этот скрипеж – все развлечение перед ужином, лишь бы не орал и не придирался.
– Если же говорить именно о кочегарах, то перед нами во всей своей скромной, но ослепительной сути, предстает фигура… – Лук нетерпеливо щелкает пальцами правой руки и Степа тут же сует туда сигарету и спички. – … фигура… Фигура старшего кочегара. – Лук выдыхает бледный дым первой затяжки и останавливается. – Да. Старшего кочегара. Как правило, воина четвертого периода службы, дедушки, а в нашем конкретном случае, принимая во внимания седины мои и жизненный опыт, еще и патриарха полка, ибо нет в пределах всех четырех казарм другого воина, лично снявшего скальп с двадцать третьей зимы… Князь!
– Чего, я же слушаю…
– Вывод из моей речи. Кратко, четко, точно. Ну?
– А хрен его знает. Ну, на дембель тебе скоро, да?
– Да, и на дембель. Но только что я безуспешно попытался в мягкой и доступной для вас всех форме предупредить, что собираюсь принимать душ, и если пара будет мало – берегитесь! А именно ты, Сергей Князьков, ленивый карбонарий, рязанский чурка, бойся переполнить чашу моего долготерпения, урою. Понял, скважина?
– А я-то чего? Вон, Степа пусть пар дает, мой котел другой.
– Котел Степин, формально ты прав. А ответишь ты, и я не шучу. И Степа ответит, и ему воздастся в случае нерадения. Оба отвечаете предо мною за качество помывки этого святого человека! Сиречь – меня.
– А я что? А я готов. Сейчас сделаем пар. Лук, все будет нормально, не волнуйся.
– Я и не волнуюсь. Итак, к котлам, храбрецы, я ухожу мыться. И не дай бог…
Душ в кочегарке – самопальное солдатское изобретение: от огромного котла, специально раскочегаренного, по тонкой трубке-отводку пар поступает в другую трубку, водопроводную, потолще, где он смешивается с холодной водой и превращается в чуть теплую, либо горячую, в зависимости от кочегарских усилий. Говорят, Клеопатра однажды решила побить рекорд расточительности: растворила жемчужину в уксусе и, оттопырив мизинчик, выпила пойло, пусть и невкусное, но сумасшедшей стоимости… Лук прикидывал как-то примерную цену одной такой солдатской помывки – можно было бы потягаться… Но подобных жемчужин в уксусе, и гораздо более крупных, в кочегарском деле – целые россыпи: все трубы на территории части – сплошная дыра…
Но сорвался помыв: «Лук! Лук!»
Лук во мгновение ока выпрыгивает из душевой, уже одетый, в сапогах на босу ногу, без пилотки правда, но кочегарам можно.
– Товарищ гвардии капитан! За время дежурства происшествий… согласно боевому расчету… гвардии рядовой Лук.
– Вольно.
– Кочегарка – вольно!
– Что, мать-перемать??? Какая, на хрен, «кочегарка»? Устава не знаешь, хряк тебя сяк? Борзота немытая. Тебе не на дембель, тебя в карантин к салабонам послать надо, службу учить. Ну-ка, правильно скомандуй.
– Отделение, смирно! Отделение, вольно!
– Вот так вот. Оборзели тут в тепле… От – такие у нас здесь условия, товарищ старший лейтенант. Это те самые котлы…
Вошедших трое: капитан Богатов, начальник строевой части полка, а сегодня – дежурный по полку, за ним прапорщик Федько из спецотдела и незнакомый офицер, явно не из их части. Капитан Богатов давно пересидел в капитанах, повышения не ждет, должностью не то чтобы доволен, но освоился – крепче не бывает, он клеврет, подручник и собутыльник своего однокурсника по училищу, а ныне начштаба подполковника Опросичева, поэтому очень мало чего боится по службе, но здесь самую чуточку нервничает и это видно знающему его Луку (одно время, по молодости, Лука пытались сделать писарем при штабе – отвертелся). Прапорщик Федько тоже напряжен: он здесь, в кочегарке, сжигает секретные бумаги, свой срок отслужившие. По инструкции прапор обязан лично сопровождать взглядом в геенну огненную каждую бумажку, но на деле – дым, грязь и жара ему быстро надоедают и он уходит, приняв меры предосторожности: «ну ты смотри, хрень-пелемень, если не дай бог, хоть одну бумажку увижу…» Лук единственный из кочегаров, кто иногда злоупотребляет высоким доверием и сует свой любопытный нос в военные тайны, но все они как на подбор настолько скучны и общеизвестны, что делает он это через два раза на третий. Однако бумаги жжет тщательно.
Старший лейтенант, фамилия неразборчиво, явился сюда из внеполковых далей, чтобы проверить соблюдение секретности в деле сжигания бумаг, но Луку кажется, что ведет он себя странновато. Что-то не так в нем, в старлее. Лук поймал взгляд капитана Богатова и угадал невысказанное пожелание:
– Товарищ капитан! Разрешите отправить отделение на ужин?
– Разрешаю. Не отделение, а банда махновцев. Губа по всем плачет. Построить, проверить внешний вид и отправить! Но сам останься, после поешь.
– Так точно!..
Младшие кочегары и сосланный «нарядчик» поспешно выстраиваются в колонну по одному и гуськом, гуськом к спасительным дверям на выход – все-таки Лук хороший дед, что надо дед!
Старший лейтенант ходит, смотрит, заглядывает, задает обычные вопросы… И Луку неуютно, Луку тревожно. Капитан и прапорщик ходят молча, им неинтересно и, пожалуй, в досаду.
– А это что?
– Шкафчики для одежды, товарищ старший лейтенант.
– Ну-ка открой. Все открой.
Лук открывает. Ему приходит вдруг озарение, он знает что будет дальше, он знает…
И точно! Ужас в душе его смешивается с ликованием, Лука штормит, но внешне он подтянут, ясен и туп: старлея не интересуют шмотки и свертки, тот направляется прямиком к третьему шкафчику и берет в руки толстенную книгу, потрепанную, всю в пятнах: «Основы диалектического материализма». И раскрывает ее, и начинает тщательно листать.
«Листай, листай, ищи, ищи». Точно такую же Лук сжег вчера, но не простую а с вырезанной сердцевиной, в которой Купец, дембель-кочегар из Вайялово, автомобильной полковой базы, хранил здоровенный пакет с анашой. В эту же, целую, еще сегодня утром Лук наобум насовал бумажные клочки, будто бы закладки. Лук – противник анаши, но чужие глупости до поры терпел, пока терпелось.
Лук справедливо назвал идиотский и опасный тайник – подставой со стороны Купца и беспощадно сжег анашу вместе с книгой. Ох, вовремя. Кто-то заложил.
– А шкафчик чей?
– Ничей, свободный, товарищ старший лейтенант.
– Эта чья книга?
– Еще до нас была, товарищ старший лейтенант, готовимся к политзанятиям в свободное от вахт время!
Капитан молча дернул бровью в сторону наглеца, прапорщик, стоя позади офицеров, осторожно осклабился, старлей же – видно что заволновался – взялся за дело всерьез: вещи так и полетели из шкафчиков: гражданские полуботинки, заготовки для дембельских альбомов, какие-то другие книжки, одежки…
– Это чье?
– Мое, товарищ старший лейтенант! – Старлей недоверчиво взвешивает на руке стопку армейских уставов, полный комплект, но Лук действительно держит при себе набор уставов и любит их изучать на досуге, выискивая и подчеркивая для памяти неоднозначности и сомнительные места, дабы потом, во время отмечания «дембельских ночей до приказа» щегольнуть в кругу сослуживцев эрудицией и опытом.
– «Беломор»? Никак нет, товарищ старший лейтенант, «приму» и «астру». «Беломор» у нас курят только штатские…, ну, гражданские, – там табаку слишком коротко набито, а стоит дорого.
– Так. Все, товарищ старший лейтенант?.. Так. Вот что, Лук! Сроку тебе до завтрашнего утра, до семи ноль-ноль: чтобы весь этот свинячий бардак превратился в образцовый армейский, подчеркиваю, порядок. Завтра перед разводом я лично проверю и если хоть соринку найду – пойдешь на дембель 31 июня, в 22-00, последним. Понял?
– Так точно! – В июне тридцать дней, но Лук не собирается опровергать капитана Богатова. Вовсе не факт, что тот заявится завтра с утра пораньше, но поработать придется как следует всем троим. Даже четверым, если считать его самого, дедушку Лука, но… Главное – пронесло! На этот раз. Скорее бы дембель, сколько можно ждать?
Лук встречает поужинавших воинов-кочегаров лежа, развалясь на топчане, посреди разрухи. На вопросы Князя и Степы отвечает раздраженным мычанием и стандартными ругательствами. И переводит разговор на практические рельсы:
– … мне-то по фигу, из любого положения на дембель уйду, а вот вам, в случае изгнания, долбить плац сапогами годы и месяцы. Выкинут – и пикнуть не успеете, как Женьку Румянцева тогда, за самоход. Короче, я поеду к цыганам, отужинаю форелью при свечах… Что, консервы?.. Ах, в томате? Сойдет. Ты, воин, Толик? – таскаешь уголь к каждому котлу и отвозишь шлак в аппендикс, все это в темпе и вдоволь, по заказам трудящихся, потом спать и в четыре ноль ноль сюда. Вы двое – за уборку и влажную уборку… Заткнулись! Я еще не закончил. Все ваши дурацкие шмотки и преждевременные альбомы засунуть в мешки, каждый в свой, помеченный. Мешки кладем в этот, большой мешок, а его я укрою в тайник за котлами, переждем недельку, пока бури улягутся. Увижу неположенное в шкафу или еще где на виду – сожгу.
– А сам ботинки в шкафу держишь! Что, не так, скажешь?
– И ботинки – в огонь! – Лук лихо швыряет «трофейные» гражданские ботинки (они малы на два размера, носить невозможно, однако жест эффектен, Лук любит эффекты) в топку. – Всем все понятно?
– Да, Лук, сейчас все сделаем. Ты прав.
– Князь?
– Чего? Ну чего сразу за шкирятник? – Князь делает попытку вырваться. – Я уже убираю. А только в шкафчиках, да?
– Нет. – Лук безжалостен. Всюду, кто ступает кривая нога офицера – должен быть порядок, либо полная иллюзия его. Тебе еще мыть в туалете.
– А чего я? Пусть молодой моет!
– Ты будешь мыть. Анашист хренов. Искупишь дерьмом и кровью. Я тебе посмеюсь, сволочь, я тебя научу смотреть мультики в собственном очке.