Портнов покраснел, покрылся потом:
— Клянусь… Вышли такие обстоятельства. Встретил старого фронтового друга, которого не видел с войны. На вокзале встретил. Он московским поездом в Гагру отдыхать ехал… И так получилось… Вспомнили солдатское братство. Пошли в ресторан. И прямо у буфетной стойки, не присаживаясь, выпили по сто пятьдесят граммов коньяку. Согласитесь, житейское дело.
— Дело, возможно, и житейское… Но у нас есть основания предполагать, что вы могли стать виновником дорожно-транспортного происшествия с последующей смертью водителя.
Портнов изумленно выпучил глаза. Лицо его теперь побледнело.
— Нет, нет, — пролепетал он. — Я никого… Я только за каток зацепился. На повороте. Там дорогу ремонтировали. И каток забыли.
— Как забыли?
— Ну, поставили. И ушли.
— Каток можно было объехать.
— В принципе верно, но, — Портнов заморгал, достал платок и обтер лицо. — На повороте оказался встречный трайлер. Я подался ближе к бордюру. А когда вывернул, увидел перед собой каток. Вот тут я сплоховал… И такая досада меня взяла, что я остановился и чуть не заплакал. Вылез, хожу вокруг машины и причитаю. Слава богу, остановились встречные «Жигули». Водитель вышел, посмотрел. Он тогда и сказал: «Не горюй. Ничего страшного». Я ему что-то ответил. Он тогда и говорит: «Слушай, друг, там внизу у ручья площадка есть. Поставь машину. И поспи пару часов». Да я не послушался.
— Что это была за машина?
— Красные «Жигули». Одиннадцатая модель.
— Номер не запомнили?
— У меня прекрасная память на цифры. Я же преподаватель математики: СОЧ 22-05.
— Время? Вы не обратили внимания на время?
— Нет. Даже об этом не подумал. Вечерело… Но точный час указать не могу.
— В машине был пассажир?
— Нет. Никого не было.
— Давайте уточним по карте место происшествия.
Крюков достал карту района. Не без труда Портнов отыскал поворот, на котором он имел несчастье зацепиться за каток.
— Скажите, водитель СОЧ 22-05 не был вам знаком?
— Нет.
— А как он выглядел?
— Мужчина лет тридцати пяти. Среднего роста. Плотный. Волосы светлые. Нос курносый.
«Все точно, — подумал Крюков. — Это был Сорокалет. Приметы совпадают. Надо будет сообщить Ладе Борисовне. Сорокалет ехал один. Значит, он где-то высадил Ашотяна. Вполне возможно, что в Виноградском».
Зазвонил телефон. Крюков взял трубку:
— Инспектор Крюков.
В ответ прозвучал взволнованный голос Лады:
— Алексей Иванович, хорошо, что вы на месте. Сегодня утром погиб Георгий Ашотян.
— Как погиб? — вырвалось у Крюкова. Само собой разумеется, произносить эти слова в присутствии Портнова не следовало.
— Сообщили, что он сбит машиной в километре от поселка Виноградского. Больше ничего не знаю. Я договорилась, что вы поедете со мной. Жду вас в прокуратуре.
8
У въезда в поселок Виноградский их встретил милицейский сержант. Поднял руку. А когда машина остановилась, открыл дверку, наклонился и сказал:
— Разрешите, я поеду с вами. Это за поселком.
Поселок вытянулся вдоль асфальтированной дороги рядочком утопающих в зелени домов. Дома были шлакоблочные, кирпичные, реже деревянные, размерами небольшие, крытые шифером или дранкой. Над многими крышами курился дым, и штабеля дров лежали за заборами.
Единственным двухэтажным зданием в поселке оказалось общежитие СМУ, сложенное из кирпича. Напротив общежития находилась столовая и ларек сельпо. Вывеску «Семилетняя школа» Лада увидела на длинном выбеленном доме, похожем на барак, но только с большими чистыми окнами. Тут же во дворе была баскетбольная площадка с деревянными щитами и ржавыми кольцами без сеток. Во дворе школы было тихо. Шли занятия.
За поселком асфальт кончился. Неширокая грунтовая дорога, пролегающая среди густого леса, вначале ползла ровно, потом стала закругляться вправо, немного спускаясь вниз, потом вновь выровнялась и выпрямилась. Метров через двести она круто повернула налево, взяла вверх. И тогда стал виден зеленый газик с надписью «Милиция», машина с красным крестом и люди рядом.
— Участковый инспектор Жбания, — представился щеголеватый младший лейтенант с аккуратно подбритыми черными усиками.
Тут же был судебно-медицинский эксперт в белом халате и больших выпуклых очках и молодой эксперт-криминалист с редкой фамилией Аэропланов, которую Лада уже встречала в заключениях по уголовным делам. Лада угадала и понятых: мужчину в телогрейке и старом кожаном картузе, а также женщину — полную, с грубоватым лицом, завитыми темными волосами.
Труп лежал вдоль обочины на животе, головой в сторону леса, левая рука вытянута вперед, другая закинута за спину. Правая штанина брюк была разорвана, на ней глинисто пропечатались следы протектора.
— Кто обнаружил труп? — спросила Лада.
— Гражданин Самарин, — инспектор Жбания показал на мужчину в стеганке.
— Вы не перемещали труп? — обратилась Лада к Самарину. — Не изменяли его позу или положение одежды?
— Нет, — отрицательно замотал головой Самарин. — Я как увидел его… И бегом в поселок. Звонить, значит, товарищу уполномоченному.
— Инспектору, — недовольно поправил Жбания.
— Я и говорю, уполномоченному инспектору.
— За время вашего отсутствия поза трупа не изменилась? — спросила Лада.
— Вроде нет… Так он и лежал. Одна рука туда, другая туда, — ответил Самарин.
Лада повернулась к участковому инспектору:
— Вы доставали документы?
— Нет.
— Как же установлена личность?
— Я прекрасно знал Жорика. В районе все его знали. Не думаю, чтобы он когда-нибудь носил с собой документы. Он был широкий человек, своеобразных понятий о дружбе, чести, доброте…
— Товарищ Аэропланов, — она обернулась к криминалисту. — Вы сделали все необходимые снимки?
— Да, да. Можете приступать.
К сожалению, Ладе еще ни разу в жизни не приходилось осматривать каменистую дорогу шириной в четыре метра, на которой лежал не манекен, а настоящий труп.
Вместе с судебным медиком она начала осмотр.
В голову почему-то лезло:
«При осмотре помещения обычно сначала передвигаются вдоль стен, а затем выходят на середину помещения. Однако, если на месте происшествия имеется труп или другой объект (например, след взлома), безусловно связанный с преступлением, осмотр может быть начат с этого узлового места».
— Давайте перевернем… тело, — предложила она некоторое время спустя.
Лицо Ашотяна оказалось чистым, с застывшей маской боли. Видимые следы повреждений, кроме рваной раны в затылочной области, отсутствовали. Крови на одежде было мало, на грунте ее не было вовсе.
— Когда наступила смерть? — спросила Лада эксперта.
Подумав, он ответил сочным басом:
— Часов восемь назад. Я сужу по характеру трупного окоченения. Вскроем, тогда можно сказать точнее. Думаю, однако, рана на голове не была смертельной, а главное, нанесена не здесь.
— Не здесь?! — Лада с напряжением посмотрела на медика.
— Я не вижу натека крови под раной.
Лада нагнулась:
— Верно!
«Как же я не заметила? — мелькнула мысль. — Что эксперт теперь подумает обо мне?!»
— Ошибки быть не может? — спросила она на всякий случай.
— Ясней ясного. Дальше некуда, — ответил эксперт добродушно и уверенно. — Вы же сами видите!
Она взяла себя в руки, присела рядом с трупом. Попыталась как следует рассмотреть и следы протектора на штанине. Но следы были смазанные. Колесо задело штанину самым краем. Это было, безусловно, переднее колесо. Потому что следов его на дороге не было. Лада помнила: следуя по прямой дороге, автомобиль оставляет следы только задних колес.
Пятен крови на обочине она так и не обнаружила.
— Карманы… — Она посмотрела на Жбания.
— Сейчас я проверю.
Он вывернул карманы брюк Ашотяна, в том числе и задний, карманы пиджака — все они оказались пустыми.
— Странно, — выпрямился Жбания. — Конечно, Жорик Ашотян был не тем человеком, в кармане которого можно было обнаружить авторучку или томик Руставели. Но бумажник Жорик всегда носил с собой. Он не расставался с ним, как со своей тенью. У Жорика был удивительно солидный египетский бумажник из кожи, на котором красовался золотой сфинкс. Надо отметить, что бумажник этот никогда не бывал пустым.
— Полагаете, что бумажник похитили? — спросила Лада.
— Здесь на моей памяти такого случая не было, — признался Жбания.
— Меня беспокоят эти подкожные изменения, — эксперт обратил, внимание Лады на обширные повреждения ткани, начинавшиеся у левой подмышечной впадины.
— Вы поможете мне их описать?
— Сейчас я продиктую.
Наконец протокол был составлен, подписан участниками осмотра, и Лада сказала:
— Труп можно отправлять.
Санитары вынесли из машины носилки.
Потом она обратилась к участковому инспектору Жбания и дала указание послать милиционера до близлежащего поворота, чтобы попытаться обнаружить следы передних колес. Жбания сказал сержанту, приехавшему с Ладой:
— Ищите следы протектора И-29. Мне кажется, я не ошибаюсь. Старая модель. Но несколько «Москвичей-400» в районе есть…
Крюков пошел вместе с сержантом.
Солнце припекало. В душном, влажном воздухе попискивали комары. Куски дороги, на которые попадало солнце, блестели ослепительно. Зато места, где лежала тень, казались присыпанными сажей.
— На нашей щебенке, — сказал сержант, — да еще после дождя… Следы, можно надеяться, не очень уцелеют.
Сержант сплюнул и с остервенением ударил себя по щеке, на которой пристроился комар…
Лада сказала, обращаясь к младшему лейтенанту Жбания:
— У меня к вам еще одно… — она хотела сказать задание, но почему-то передумала, поправилась. — Одна просьба… Нужно выяснить фамилию девушки-лимитчицы из общежития строительно-монтажного управления, к которой мог приезжать Ашотян.
— Товарищ следователь, считайте, что частично вашу просьбу уже выполнил. Елизавета Константиновна Молдаван, 1964 года рождения, уроженка станицы Копанской, окончила ПТУ в городе Ейске, профессия — отделочница.
— У вас не на каждого жителя такие подробные и точные сведения, товарищ Жбания? — Лада интонационно подчеркнула слово «товарищ».
Жбания понял ее. Засмущался. Ответил:
— Нет, Лада Борисовна, просто два месяца назад в общежитии произошел мордобой, извините, драка из-за Елизаветы Константиновны или, как ее здесь называют, Лизки Молдаван. Мне пришлось заниматься этим вопросом вместе с общественностью СМУ.
— Она очень красива, эта Молдаван? — поинтересовалась Лада.
— Она не только красивая, — улыбнулся Жбания. — Из-за одной красоты редко дерутся.
— Как вы полагаете, могла Молдаван быть причастной к гибели Ашотяна?
— На этот вопрос не может быть однозначного ответа. В принципе по пьянке всякое случается. Но Жорик Ашотян был взрослым парнем, отслужившим в армии. Что собой представляет Молдаван и какова цена ей, он знал. Не думаю, чтобы он мог поставить себя в такое положение, когда выход — убийство.
— Мне нужно будет срочно допросить Елизавету Молдаван.
— Никаких проблем, — уверенно пообещал Жбания.
— А теперь давайте осмотрим место происшествия, — сказала Лада. — И особенно лес, справа и слева от дороги.
— Э… Лада Борисовна, сразу видно, что вы не кавказский человек. Ну кого понесет нечистая сила в эти кустарники… Да еще ночью… Если какие следы и есть, то искать их надо на дороге…
9
Каменистых дорог в этих краях было много. Время от времени их засыпали щебенкой, подравнивали катком, подлатывали бетоном. Но частые дожди, особенно весной и осенью, разъедали дороги подобно ржавчине. Ездить по ним было не просто. А порою даже и опасно.
Крюков и милицейский сержант шли медленно, всматриваясь в каждый сантиметр земли. Тонкие ручейки, извиваясь и вздрагивая, по-прежнему скользили между камнями, хотя дождь кончился еще на рассвете.
Туманные сырые рассветы Крюков любил очень. Они были связаны с осенью и детством. С походами в горы, за каштанами. Мать тогда не страдала стенокардией, и отец тоже был как огурчик — стройный, крепкий. Семьей вставали затемно. Пили горячий чай с булкой с маслом. Никогда в жизни булки с маслом не казались ему такими вкусными… Шли берегом реки. Потом переходили ее через зыбкий висячий мост. Внизу рычала вода, недобро, как самая настоящая злая собака. В горах между каштанами ходил ветер. Каштаны качались. И плоды падали на привяленную листву со звуком, напоминающим щелчок. К этому часу небо начинало сереть. Собственно, его еще не было видно. Просто над деревьями появлялась серая мутная масса, в которой можно было различать и ветки, и редкие, уцелевшие на них листья. Серая масса светлела на глазах. Так приближается увиденный вдалеке поезд.
День может оказаться пасмурным. Но луч солнца все равно сверкнет, хоть на секунду. Главное, не упустить этой секунды. Ухватиться за нее, как за мечту…
— На такой дороге, — сказал милицейский сержант, покряхтывая, — если шины даже масляной краской вымазать, а потом катить, один черт, за два часа никаких следов не останется. Все вода смоет.
Камни под ногами действительно блестели белые. Правда, между ними на стыках желтела глина. Но это была только что намытая глина, клейкая и свежая.
— Хорошо работать на черноземе, — продолжал сержант. — У меня сестра в Воронежской области живет, в селе на молокозаводе лаборанткой устроилась. Прошлой весной у них в гостях был. Считай, ровно год назад. Вот там следы… Если уж в апреле в грязи оставил, то до первого снега сохранятся…
— Везде по-разному, — без всякого энтузиазма поддержал словоохотливого сержанта Крюков, продолжая всматриваться в дорогу.
— У нас в Ахмедовой Щели случай был. В январе. Продмаг в девять часов закрыли, а одному гражданину срочно добавить потребовалось. Прибежал. Закрыто. Просит открыть. Не открывают. Он вначале на дверь плечом подналег… А потом ее ногой. Подошвой. Дверь — раз! И с петель. Упасть не упала… Потому что на крючке была. Однако с петель соскочила… Продавщица в панике. Вызвали милицию… Осмотрел я дверь. И вижу хорошо отпечатавшуюся на доске подошву. Фигурную. Рисунок — «елочка». А вместо стержня — кружочки. И вспомнилось. Машинистка из конторы Сима, муж которой на судах плавает в заграницу, предлагала мне недавно красивые, цвета зрелого ореха полуботинки. Бельгийские. И подошвы там были песочного цвета, а рисунок — эта самая «елочка». Шестьдесят рублей просила. Но я не взял, не потому, что дорого… Размер великоват. Нога свободно ходила… Так вот. Я бегом к этой Симе. Говорю: выкладывай, кому, милая, полуботинки сбыла. Она в амбицию: с вами с милицией только свяжись… Но я обиду на сердце не положил. Все гражданке объяснил достойно… Тогда она говорит. Ну, если такое дело… То продала я полуботинки электрику Сивцеву Прохору Ивановичу…
— Что же было с тем Прохором Ивановичем? — спросил Крюков.
— По мелкому… Ему пятнадцать суток дали. Хотя, на мой взгляд, и мягковато. Судимость он имеет, — сержант поднял правую руку, погрозил кому-то невидимому. — И за воровство.
Тень, падающая от деревьев, резко удлинилась. Дорога поворачивала влево. Крюков ускорил шаг. На глинистой обочине, которая желтела эллипсовидным островком, явственно различались следы автомашины. Это было заднее правое. Протектор И-29.
— Много таких старых машин в районе? — спросил Крюков.
— Они и в городе есть… А здесь тем более. Здесь все владельцы во дворах гаражи держат. А железо на «Москвиче-400» сами знаете какое.
Где-то рядом закричал петух.
— Здесь близко кто-то живет? — спросил Крюков.
— Метеостанция в ста метрах.
— У них есть у кого-нибудь «Москвич-400»?
Милицейский сержант усмехнулся:
— На те деньги, что они зарабатывают, только машины и покупать.
— Как же они сюда добираются?
— Их на газике привозят и увозят… Там лишь завхоз постоянно живет. Старик, как говорится, со своей старухой… Он птицу держит, поросенка, трех коз. Старуха готовит метеорологам. Берет с них дешево. И одним хорошо, и другим.
— Товарищ сержант, вернитесь к машине… Сообщите об обнаруженном следе следователю Ивановой. А я пройду на метеостанцию. Поговорю с сотрудниками. Может, они чего слышали или видели ночью.
10
— Инспектор Жбания, — сказала Лада напряженно, потому что отдавать распоряжения естественным голосом еще не научилась, — вы и ваш сотрудник обследуйте левую часть обочины и прилегающий к ней участок леса. Товарищ Аэропланов, вас я попрошу пройти вниз по дороге метров двадцать, тридцать. Смотреть и примечать внимательно. Понятые пойдут со мной. Мы осмотрим правую обочину. И правый участок леса.
Чихнув сизо-белой струей дыма, поехала санитарная машина. Она ехала медленно, переваливаясь с бока на бок. И Ладе, глядящей ей вслед, стало ясно, что по такой дороге никто не сможет ехать быстрее, тем более на допотопном «Москвиче» первого выпуска. Значит, если даже забыть о результатах осмотра и допустить, что Ашотян погиб на этом самом месте, то маловероятно, чтобы он стал случайной жертвой автомобиля, двигающегося на столь медленной скорости, к тому же вверх по дороге.
Жбания тоже думал об этом. Но он думал еще и о том, что люди, которые привезли сюда тело Ашотяна, едва стали бы здесь выпивать, бросать окурки, носовые платки. В лучшем случае, кто-то из них помочился на нервной почве в кусты или под дерево, а может, просто на дорогу.